к вопросу о дружбе между мужчиной и женщиной.

Попытка связать хорошие стихи с хорошим фильмом (т.е., сериалом)








Мы решили с тобой дружить,
Пустяками сердец не волнуя.
Мы решили, что надо быть
Выше вздоха и поцелуя...








Для чего непременно вздох,
Звезды, встречи... скамья в аллее?
Эти глупые "ах" да "ох"!..
Мы - серьезнее и умнее!










Если кто-то порой на танцах
Приглашал тебя в шумный круг,
Я лишь щелкал презрительно пальцем -
Можешь с ним хоть навек остаться.
Что за дело мне? Я же друг!









Ну а если с другой девчонкой
Я кружил на вешнем ветру,
Ты, плечами пожав в сторонке,
Говорила потом мне тонко:
- Молодец! Нашел кенгуру!

Всех людей насмешил вокруг.-
И, шепнув, добавляла хмуро:



- Заявляю тебе, как друг:
Не танцуй больше с этой дурой!





Мы дружили с тобой всерьез!
А влюбленность и сердца звон...
Да для нас подобный вопрос
Просто-напросто был смешон!

Как-то в сумрак, когда закат
От бульваров ушел к вокзалу,
Ты, прильнув ко мне, вдруг сказала:
- Что-то очень прохладно стало,
Ты меня обними... как брат...










И, обняв, я сказал ликуя,
Слыша сердца набатный стук:
- Я тебя сейчас поцелую!
Поцелую тебя... как друг...

Целовал я тебя до утра,
А потом и ты целовала
И, целуя, все повторяла:
-Это я тебя, как сестра...

Улыбаясь, десятки звезд
Тихо гасли на небосводе.
Мы решили дружить всерьез.
Разве плохо у нас выходит?













Кто и в чем помешает нам?
Ведь нигде же не говорится,
Что надежным, большим друзьям
Запрещается пожениться?




И отныне я так считаю:
Все влюбленности - ерунда.




Вот серьезная дружба - да!
Я по опыту это знаю...
(Эдуард Асадов)

@темы: "Поэзия", "Дружба", "Асадов", "Королева Марго", "Генрих Наваррский"

---

Мой любимый клип про Анжика)))

www.youtube.com/watch?v=yO8iaOjVCn0
youtu.be/yO8iaOjVCn0

Не суди меня строго







Песня Юлиана Альбом: Пробуждение (2003)

(А.Пахмутова - Н.Добронравов)

Не суди меня строго,
Не суди меня строго.
Откровенно признаюсь — была не была! —
Было много удач и влюблённостей много,
А любовь лишь сегодня пришла.

Не суди меня строго,
Не суди меня строго —
Только чёрствые люди не пишут стихи.
Ведь прошу я прощенья у доброго Бога:
Замолю все былые грехи.

Не суди меня строго,
Не суди меня строго —
Этот мир лишь твоею любовью богат.
Ещё солнце над нами высоко-высоко
И далёко последний закат.

Не суди меня строго,
Не суди меня строго:
От любви настоящей добреют сердца.
И зовёт, и пьянит, и волнует дорога —
Ей пока что не видно конца.

Не суди меня строго:
Ты — моё пробужденье,
Пробуждение жизни и песенных слов.
В этом мире несчастном приходит спасенье,
Только если приходит любовь.

---

"Почему? А кто ж его знает - Почему?)" Мой любимый герой сериала "Графиня де Монсоро"

В этом мире на каждом шагу – западня.
Я по собственной воле не прожил и дня.
За меня в небесах принимают решенья,
А потом подлецом называют меня!
(чуть перефразированный О. Хайям )




Вот так иногда сидишь и думаешь: извращенные у меня вкусы, право, извращенные. Ну, что я в нем нашла? На фоне остальных-то? Но нет, не храбрый Бюсси, не отважная Жанна, не самоотверженный Реми, не хитрый, но в сущности добрый Шико и не милая Диана нравились мне в этом замечательном фильме больше всего, а этот вот "Лыцарь"))))

Бог его знает, чем таким он мне с первой серии глянулся, и что мне померещилось в этом смешноватом, но не лишенном обаяния лице, что я с тех пор все его проступки склонна была списывать на плохую генетику, на воспитание, на плохих и коварных окружающих, на обстоятельства жизни и просто на жестокий рок - словом, на что угодно, но не на подловатый характер.



Мне все время было его жаль: что трон ему не дали, что Монсоро на него давит, что Диана из-за него страдает (Диану жаль было,конечно, но и его тоже, он ведь этого не хотел, просто, как всегда, не подумал о последствиях своего легкомыслия), что Бюсси на него сердится и перестал ему доверять (хоть, конечно, он и тут сам виноват, я понимаю). И все время казалось мне, что он не плохой по сути, просто вечно трусит в самый неподходящий для этого момент, а потом сам из-за этого страдает

"- Ты сердишься на меня?...
- На принцев не сердятся... Какой в этом прок?"

Да... Вот если бы ему не принцем родится... Если бы ему друга... который бы на него не сердился, а просто говорил бы ему, что хорошо, а что нет. Защищал бы его, помогал принимать решения... Тогда, возможно...



Возможно, он бы его просто предал. Как в общем всегда это делал.



А если бы ему любовь... Женщину, которая бы его жалела и понимала. Которая бы его прощала и подсказывала ненавязчиво, как не осрамить высокого звания принца и при этом остаться благородным человеком...




Хоть в то время, я так поняла, модно было не благородство, а разговоры о нем. Благородство определялось не поведением, а исключительно древностью крови... И все же, если бы Анжику ту, единственную, то....


Возможно, он просто не смог бы уберечь ее в вихре беспощадного времени, как не смог сберечь себя...



Все так. И я, в общем, его не оправдываю. Никто его на аркане не тянул девиц похищать, соратников сдавать и заговоры против родного брата устраивать. Но есть, на мой взгляд и по последнему пункту ма-аленькое смягчающее обстоятельство:



Нелегкий воз достался нам,
Везти его придется,
А слава вся и фимиам
Другому достается.



Все это дым, конечно дым,
Но день и ночь душа страдает:
Надоедает быть вторым,
Надоедает...


Уф! Не мне одной он по сердцу пришелся!))))) ficbook.net/readfic/750791

@темы: "Кино", "Герцог Анжуйский", "Графиня Де Монсоро"

---

Моя любимая песня о Польше)
А. Дольский.
ЗДРАСТВУЙ, ПОЛЬША!

1.
Здравствуй, Польша! Сколько лет я мечтал об этой встрече...
И небес неяркий свет, и костелов старых свечи
будят память крови древней, и всплывают лица,
речи, жесты, платья, кружева манишек...
Вишневецкий-князь в седло татарское садится
и, усы расправив, в юный лоб целует Мнишка.
Впереди поход, и ссоры и раздоры позабыты,
панночкины слезы рыцаря не остановят...
И лежат на снежном поле после битвы
вперемешку и монголы, и холопы, и панове.

2.
Здравствуй, Польша. Сколько лет
мне звучали вдохновенно
и Мицкевича сонет, и гармонии Шопена.
Помнишь тот "Аи" пьянящий, цвета лодзинских закатов,
что налил в бокал богемский Александр рукою узкой?
И слова одни и те же повторяли брат за братом,
Александр сказал на польском, а Адам молчал по-русски.
(Я и сам не знаю, чей я - люблинский ли, курский...
Раб царя я или рыцарь Речи Посполитой) -
пишет между строк и слез Ивану смелый Курбский.
Этими ли плачами все земли польские политы?

3.
Здравствуй, Польша! Сколько лет
мы идем с тобой друг к другу
сколько крови и побед повторяется по кругу!
Фердинанд Соре, гитару вы оставили в Мадриде,
и в Париже, и в Смоленске музыка мешала.
Вы поход в Россию еще раз успешней повторите.
И Стендаль пришел в Москву через Варшаву.
Я к земле и горькой и прекрасной припадаю,
и целую кровь парней и краковских, и вятских,
и молю судьбу - быть может, нам подарит -
не копать земли, не прятать в ней сердец солдатских.

1984

---

Любовь сквозь войну. Книга, потерянная в детстве...

В журнале "Подвиг" в 1983 году (№ 6) был опубликован роман сербского писателя Велько Ковачевича "Бела". В оригинале Veljko Kovačević "HUMKA". До этого, в 1981, он, говорят, публиковался в сокращении в журнале "Иностранная литература". Когда-то он произвел на меня очень сильное впечатление, теперь все мечтаю отыскать в сети, хоть в переводе Сахарова, хоть на языке оригинала, но пока совершенно безуспешно. А в восьмом классе я даже писала на него глуповатые и кривоватые стихи:
Догорел над речкой тихий вечер,
Выпала под звездами роса.
Вязаный платок упал на плечи,
Темно-синий, как ее глаза.
Шаг знакомый дрогнул у крылечка,
Все сомненья отлетели прочь
И она с забившимся сердечком
Бросилась в волнующую ночь.
Им не первым пела песнь березка,
Не последних видела луна.
Все обычно, до смешного просто,
Только… в это время шла война.
«Мессершмитты» города бомбили,
Вихрем смерть врывалась в каждый дом.
И мужчины женщин не любили,
Оставляя это на потом.
Пусть бы так. Любовь всегда не в норме.
Чувства, даже в эти дни – не грустно,
Он красавец был в военной форме…
Только, к сожалению, не в русской.
Да и это пусть! Ведь сквозь года,
Для сердец взаимного влеченья,
Свастика иль красная звезда –
Символ, не имеющий значенья.
Ведь они здесь вместе не случайно,
Значит, так угодно было Богу,
Но еще одну большую тайну,
Он хранил так мрачно и глубоко.
Он ей мягко руку пожимал,
Гладил локоны ладонью бледной.
Он ее любил, но точно знал:
Этот вечер – первый и последний
Он был рыцарем на свой манер,
Этот щеголь, умница без крапа,
Строгий и железный офицер.
И разведчик. И агент гестапо.
Он привык одной работой жить,
В сердце сохранять один порядок,
Здесь он должен был разоблачить
Девушку враждебного отряда.
Разве знал он, что в России звезды
Путают все карты безнадежно,
Что найти и полюбить так просто,
А предать на смерть настолько сложно?
Счастье, что она не понимала
И могла беспечно веселиться,
Ночь его страдания скрывала,
Упадая пологом на лица.
Он не будет больше осторожен,
Чувства не придержит ни минуты.
Завтра он все сделает, как должен,
Но ведь завтра – это только утром.
На рассвете он закроет клапан,
Ледяной пережидая ливень.
И в шифровке, прямо в штаб гестапо
Отошлет прекраснейшее имя.
А потом пройдет над речкой белой,
У березок даст себе погреться,
И холодный верный парабеллум
В русской чаще успокоит сердце


На самом деле, сюжет был довольно прост, хоть донельзя романтичен. Прошу прощения, если в моем пересказе будут некоторые неточности - столько лет прошло.
Место действия - деревня где-то в Сербии (кажется), оккупированная итальянскими фашистами во время Второй Мировой Войны. Около нее, в лесу - партизанский отряд. Однажды туда приходит тяжело раненый парень, который хочет срочно видеть командира отряда. Ядран (такое у командира имя), пытается с ним поговорить, но парень умирает, успев назвать свое имя - Игор, и рассказать о некоем месте, где на поляне около леса что-то закопано, но что именно, сказать не успевает. Друзья говорят Ядрану, что нельзя опрометчиво верить незнакомцу, глупо идти искать, что там закопано. А может, там вообще бомба, например и этот Игор хотел предупредить, чтобы туда не совались. Но Ядран - парень смелый, он отправляется в указанное место и находит там железную банку с запиской, в которой ценные сведения о дислокации фашистов в деревне.

Под запиской подпись "Бела" и приписка о том, что такие же письма будут здесь оставляться и в будущем. Поначалу Ядран и его отряд подозревают провокацию, но вся информация неведомого помощника подтверждается. Помощник Ядрана (имя забыла, на букву "С"), несколько раз устраивал засады на поляне, но неведомая Бела не приходила в эти дни, как чувствовала. Благодаря одному из ее писем, партизанам удается подкараулить момент, когда фашисты перепьются по случаю какого-то праздника и захватить деревню без потерь. Все в отряде уже уверены, что "Бела" - это не имя одного человека, а название мощной организации, потому, что откуда бы одному человеку все про итальянцев знать? Но помощник Ядрана ходит по освобожденной деревне и каждую встречную девушку окликает: "Бела!" , так что скоро все местные жители говорят об этой истории с записками.
Потом помощник наконец встречает одну девушку, которую раньше не видел и она машинально оборачивается на его оклик. С девушкой этой односельчане не здороваются и даже домашние не хотят разговаривать с ней, так как во время оккупации она встречалась с итальянскими офицерами. Арестовав Ольгу, Ядран чисто интуитивно понимает, что Бела - это и впрямь она. Ольга сначала не доверяет Ядрану, но постепенно рассказывает ему, что добывать у фашистов сведения и передавать их партизанам ее убедил Игор, которого она любила.
Понимая, сто фашисты скоро вновь займут деревню, Ольга хочет уйти в партизанский отряд, но Ядран убеждает ее остаться и продолжать то, что она делала, несмотря на то, что Игор погиб. Постепенно Ядран влюбляется в Ольгу, но она воспринимает его только как друга.
В деревню входят вражеские войска. Все жители прячутся по домам и лишь одна Ольга встречает фашистов с цветами. Красивой девушке так легко подслушивать разговоры офицеров и солдат, входить в доверие и все высматривать... Снова Ольга ловит на себе ненавидящие взгляды односельчан. Но зато и Ядран вновь получает записки от Белы.
Среди пришедших в деревню оккупантов выделяется интеллигентный сероглазый Анжело Дости. Он не пьет, не ругает местное население и всегда старается помочь старушке вытянуть из колодца ведро. В результате о нем в селе более-менее положительное мнение, не такое, как об остальных итальянцах. Анжело сближается с Ольгой, убеждая ее, что ему противен фашистский режим и он с радостью перешел бы на сторону местных партизан, если бы отыскал их.
У него такие грустные глаза и он так красиво ухаживает, что Ольга сама не замечает, как влюбляется в него. Они начинают встречаться. Ольга показывает ему даже те любимые места, где когда-то гуляла с Игором.
Девушка так умудряется рассказать Ядрану об Анжело, что тот тоже начинает доверять итальянцу. Они не подозревают, что Дости - агент гестапо, задание которого - отыскать неведомую "Белу".
В итоге девушка рассказывает любимому все про себя и еще про партизан в придачу. Кончается плохо - многие партизаны попадают в руки фашистов, их допрашивает лично Анжело. Ольга, оказавшись в отряде, не подозревает об этом и ждет, что Анжело вот-вот придет к ней.
Ядрану удается поймать предателя-итальянца. От лично расстреливает Анжело, но Ольге об этом по прежнему ничего не известно. Перед смертью Дости говорит Ядрану, что Ольга ни в чем не виновата...
Тем не менее, партизаны принимают решение судить и казнить Ольгу, ведь она выдала врагу много людей, пусть даже невольно. Приговор подписан, но ни у кого не хватает духа привести его в исполнение. В конце концов, Ядран сжигает приговор на свечке, решив простить Белу. Но воевать рядом с ней день заднем Ядрану все тяжелее, ведь она все время говорит и думает об Анжело, а Ядран никак не может решится сказать ей правду. Только когда ее смертельно ранят, командир отважится на откровенность, но девушка скажет, что... она давно знала это, так как прочла однажды забытый Ядраном дневник. Но несмотря на то, что она очень переживала обман и предательство Анжело, все равно продолжала его любить, даже и после его смерти. Ядран понял, что выживет Ольга, или нет, он никогда не сможет занять в ее сердце место Игора и Анжело....

@темы: "Литература", "Бела", "Велько Ковачевич "

---

Душевно!

Александр Кугаевский



Речи слава Посполитой.
На казачьей на крови.
Сколько же ее пролито?!
Не считали короли.
Чтоб от моря и до моря.
Власти их не знать границ.
Да! … Хлебнули много горя.
Шляхтой попранные ниц.
Как и все, Богдан Хмельницкий.
Речи правдою служил.
На татар и в край турецкий.
С побратимами ходил.
Ветер. Конь. Лихая сабля
Да друзей в бою плечо.
Любо, волюшка казачья.
Смерти в схватке, горячо.
Ах, Богдан. Зачем влюбился?
Ты, в свои-то сорок пять.
Аж, два раза ты женился.
Сердце дрогнуло опять?
Ведь она тебя моложе.
И не мало. Двадцать лет!
Дочки возраст.
Ой, негоже!
Знать осудит, белый свет.
Словно солнышко явилась.
В дом, где гетман обитал.
Светом, юностью светилась.
Каждый день весенним стал.
Сердце вспыхнуло. Гелена!
Польской крови, шляхты дочь.
Милым стал он ей мгновенно.
Жар любви узнала ночь.
Но гордячка не хотела.
Гетмана ни с кем делить
Прочь из клетки улетела.
Чтобы с вороном парить.
Пан Чаплынский был «свободным»
Обещал любить, холить.
Был достойно благородным.
Чтобы на себе женить…
Только вот ведь в чем загвоздка.
Не из тех, чтоб уступать.
Гетман кинул клич:
- На сходку!
Время с Речью воевать!
…И пошли казачьи сотни.
За Свободу! ( За Любовь!)
С ненавистной шляхтой в бойне.
Проливать «водицу»-кровь.
Были битвы… Ах, отменно.
Порубали всех врагов.
Повернулась в дом Гелена.
Но вернулась ли любовь?
Гетман, весь в азарте драки.
Бьет поляков. От души!
…Не отнять кость у собаки,
Если есть на ней мослы…
Вот уже победа близко.
Битвой сделать один шаг.
Над добычей коршун низко.
В когти взять…
Повержен враг.
…Словно гром при ясном небе!
Словно в голову скала!
Весть! О смерти и измене!
…Жизнь бесцветно потекла…
…Нет Гелены...
Нет Гелены?
Нет ее!
Любимой!
Нет!
Нет ее. Его Гелены.
Смысла нет… И жизни нет!
… Сын Темиш, его замена.
Все подробно рассказал.
Как бежала в ночь Гелена.
И любовник с ней удрал.
.. Их догнали в чистом поле-
Блудных кошку и кота.
По его, сыновней, воле-
В петлю! И на воротА.
…Утаил он, как к девице.
Сам, безумный, приставал.
И, подрезав крылья птице,.
…Следы подлости прибрал…
Но Богдан рассказ не слышал.
Он почти и не дышал.
Об одном упрямо думал.
Что он счастье потерял…
А на улице казаки
Горлопанили:
-Богдан!
Накануне знатной драки.
Чтоб он слово хоть сказал.
Вышел к ним. Мрачнее тучи.
На «ходулях» ватных ног.
Стихли все.
А он, могучий,
Слова вымолвить не смог…

… Больше не было Богдана.
Тень не может, говорить.
Жизнь без милой не желанна.
Чем ему теперь-то жить?!

…Солнце встало, для позора
В бой построились полки.
Уходила тенью вора.
Слава ваша, казаки!
Враг явился из тумана.
По казачьи по чубы.
Что за бой без атамана?!
Как петух без головы.
Войско билось умирая,
Умирая в клочьях ран.
Кровь потоками теряя.
Пусть пропал!
И пусть не пан!
…Покраснело поле битвы.
Под кровавою росой.
…Вот и все…
Мечты разбиты!
Намахалась смерть косой…
…Срам Богдану не простили.
Отвернулись от него.
Былой славы не вернули.
Триста лет… царя ярмо!
Отсюда: www.stihi.ru/2010/09/14/4806

@темы: "Стихи", "Богдан Хмельницкий", "Гелена Чаплинская"

---

Чарiвна квiточка. Размышления и наброски.

ЭПИГРАФ
Де знайти чарiвну квiтку,
В горах серед плаю?
Де знайти, ой всюду люди
Квiтку ту шукають
Вiднайду пелюстку сонця,
Притулю до серця,
Бо та квiтка-чарiвница
Та й коханням зветься....
(из песни)

Если нельзя, но очень хочется, то можно.
(не помню откуда, но подходит!)
ПРЕДИСЛОВИЕ.

О чем и зачем будет эта повесть.

Обо мне ходит столько небылиц,
что я устал их опровергать.
(из кинофильма «Формула любви»)
Об этой девушке ходит столько легенд и историй, которые, впрочем, тоже походят на легенды, что непонятно, где выдумка, а где реальность.
О ней говорили, что, не родив за свою недолгую жизнь детей, она родила в метафорическом смысле целое государство – Украину.
О ней говорили, что она очень хотела выйти замуж и в средствах для этого не стеснялась… При этом ее свадьба прошла без ее ведома, ее согласия и даже без нее самой.
О ней говорили, что она была чрезвычайно искусна в ядах и хотела отравить мужа, по меньшей мере, раз десять – а он, как назло, был очень живучим. Но чаще бывало, что она, как ангел, спасала даже тех (и особенно тех), кто причинил ей зло, и кого она имела все основания ненавидеть…
О ней говорили, что она занималась колдовством и чародейством и с помощью этого привлекала мужчин. Но ее магия не спасла ей жизнь, когда ее решили убить.
Говорили также, что у нее было множество любовников, но никто не мог назвать имени и примет хотя бы одного из них (мужья к любовникам вряд ли относятся)

Кроме того, по отдельным (пусть не самым надежным) источникам именно с нее Сенкевич писал Елену Курцевич (В поисках истины. Роковая любовь Богдана Хмельницкого), а Гоголь – панночку из «Вия»: (hyperborea.liveforums.ru/viewtopic.php?id=166&p...).
«Посмотрите, как они похожи!» - восклицает ведущий украинской передачи, поселяя на экране кадр из «Огнем и мечом» и единственный ее портрет. Навряд ли это что-то значит, но кое-что и впрямь есть … одинаково распахнутые наивные и тревожные глаза, одинаковый изгиб бровей, белоснежная кожа лица, долгие косы...




Она – героиня множества фильмов, книг, театральных постановок. Но нигде и ни разу ей не была отведена главная роль. Только тень великих людей или антагонист героев положительных. Не более.






Княжна или пленница, ангел-хранитель или ведьма, бесценное сокровище или яблоко раздора, любящая или ненавидящая всем сердцем – ничего, ничего-то о ней неизвестно точно. Даже имени... (Гелена в романе И. Ле «Хмельницкий», Барбара у В. Евтушенко, Елена у И. Тихоненко, Мотря, Матронка, Роня у П. Загребельного, Марина у О. Роговой – порой не поймешь, откуда пошли все эти имена). Даже фамилия и имена родителей… Даже дата рождения (хотя бы год). Неизвестно, в каком возрасте умерла – словно и не жила… Словно, похоронив, ее постарались тут же забыть. Может, так им было удобнее – тем, кто ее знал? Может, ее жизнь, ее смерть, сама память о ней, была для кого-то тяжким ночным кошмаром, укором совести, бросающим в пот призраком?



Недолгая была ее жизнь, но яркая. На десять жизней хватило бы и любви, и страданий, а досталось все почему-то одной. Известно одно – она была красива. Только это. Дальше опять все у всех разное – даже информация о цвете волос и глаз. Добавлю другое, может быть, надуманное – она была очень сильной и искренней в своих чувствах.
Ей досталась непростая судьба в непростую эпоху. С детства у чужих людей, чужих не только по крови, вере, воспитанию, а по духу. Слишком раннее взросление, слишком ранние неприятности из-за этой самой красоты. Ей любовались, словно фарфоровой статуэткой, ее берегли и... и передавали из рук в руки, не спрашивая, хочет ли она того. От нее ждали любви, требовали любви, как от человека, при этом предъявляя на нее права, как на бездушную собственность. Но она никогда не была вещью и не хотела ей быть!
Скорее всего, она просто хотела жить. Улыбаться солнцу, просыпаясь. Загадывать желание на вечернюю звезду. Гулять по саду, ловя запрокинутым лицом первые снежинки либо лепестки цветущей вишни – по сезону. Кружиться перед зеркалом в тяжелых, богато расшитых старинных нарядах, которые, делая ее похожей на куклу и сковывая движения, все же ей шли и ей нравились. Хотела любить без страха и быть любимой. То есть – быть на равных с тем, кого любишь. Советовать и принимать советы. Доверять и не сомневаться. Знать, что ее никогда не предадут и от всего защитят. Хотела родить ребенка. Может быть, девочку – хрупкую и красивую, как сама, но несравненно более счастливую. Может быть, мальчика – умного и доброго, с открытым честным взглядом. Как у того малыша, которого она растила и воспитывала. Который, может быть, единственный любил ее по настоящему, и не спас, защитить не сумел лишь потому, что был еще так мал. Может, хотела такого же, только похожего на нее. Это же так просто. Но... Не сбылось. Не случилось...



Говорят, что тем, кто умирает безвременной, жестокой и мученической смертью, прощаются все грехи. Их души обретают покой и райское блаженство. Ей было отказано даже в этом.
Веками ее обвиняли во всех возможных и невозможных грехах, а ее убийц и мучителей беззастенчиво оправдывали.
Нежная, как говорят украинцы «квiточка» – синеглазая незабудка, затерявшаяся на лугу истории. Чем она заслужила такую ненависть: даже через триста лет находятся люди, которые желают ей смерти...


Я пишу это очень вольное сочинение на историческую тему, смутно надеясь, что когда-нибудь оно попадется на глаза писателю от Бога, одаренному если не половиной, то хоть четвертью доли таланта моего любимого и гениального романиста Генрика Сенкевича и он, удивившись и возмутившись сим бредом, захочет написать книгу о ней. Книгу настоящую, беспристрастную, но, может быть, чуточку снисходительную. Книгу, которая будет носить ее имя.
Право слово, она это заслужила.
Не могу не писать. Я безуспешно боролась с этой темой около 2-х лет: зацепила она меня, не отпускает. Так что, начинаю. И, для начала, извиняюсь сразу за все. За неточности – стилистические и исторические, за смешение героев и событий, за оригинальные трактовки личностей персонажей, за любовь к одним и почти безосновательную неприязнь к другим героям (т.е. пристрастность). Извиняюсь также за свои слабые литературные способности: на эту тему нужна хорошая книга, написанная твердой, талантливой рукой – такая, чтобы достала читателя до самого сердца или такой же талантливый и душевный фильм. Надеюсь и мечтаю, что все это еще будет. А пока... да простит и поймет меня мой нечаянный читатель!

Итак, шапочка будет такая:
Хочу, чтобы ты жила!
Название для публикации: Чарiвна квiтка. Рассказ о Гелене Чаплинской
Рабочее название: Хочу, чтобы ты жила!
Автор: Angel Ren
ЖАНРЫ (ВОЗМОЖНО): Псевдоистория, кроссовер, романтика... Кто знает, что еще выйдет?
ГЕРОИ: все из моих любимых романов и несколько совершенно вымышленных, но довольно симпатичных.
Предисловие
«- Буду книгу писать.
- А зачем?
- Читать нечего!» (Из старого как мир анекдота)

Историкам, во избежание случаев инфаркта, к чтению не рекомендуется, любителям романтики, псевдоисторических и приключенческих романов – наоборот. Перед всеми героями и историческими персонажами, чью честь, так или иначе, затрону, искренне и глубоко извиняюсь. У меня есть перед вами два оправдания: во-первых, у меня благие намерения, во-вторых, и это самое главное, про вас писали и хуже и даже не извинялись.
Историческая основа: милый, любимый XVII век, и ничего конкретней.
Поскольку мое произведение представляет собой супер-мега-кроссовер, то чувствую себя обязанной указать литературную основу т.е., те произведения, герои, мотивы и сцены из которых могут быть задействованы в сюжете (авторам, пользуясь случаем, приношу извинения также. Если искажают образы Ваших любимых героев, это еще не значит, что Вас не уважают, могут быть и другие причины):

Список литературы (возможно, будет пополняться в процессе работы).
Научно-публицистическая.
Бузина О. «Тайная история Украины-Руси»
Таирова-Яковлева Т. «Гетманы Украины»

Художественная (распределена по частоте использования, от наиболее используемой к менее)
Бахревский В. «Долгий путь к себе» («Люба Украина»)
Иван Ле «Богдан Хмельницкий»
Рогожкин А. «Хронотоп»
Сенкевич Г. «Огнем и мечом»
Волкович В. «Хмель-злодей»
Тихоненко И. «Грех, похожий на любовь»
Старицкий М. «Богдан Хмельницкий»
Рогова О. «Сын Гетмана»
Загребельный П. «Я, Богдан. Исповедь во славе»
Мушкетик Ю. «Гетман, сын гетмана» (на украинском языке)
Мицик Ю. «Знаменитые украинцы: Тимош и Юрий Хмельницкие» (на украинском языке)

@темы: "Гелена Чаплинская", "Хочу, чтобы ты жила!", "Чарiвна Квiточка"

---

Две книги о том, как можно побеждать, даже погибая

Снова хочу сравнить два совершенно разных литературных произведения.

1. Иванова Юлия "Последний эксперимент". Повесть. жанр - научная фантастика
В далеком будущем человек решил многие свои проблемы. Он вылечит болезни, продлит жизнь до тех пор, пока сам от нее не устанет, и даже найдет планету, по всем условиям похожую на Землю, но с неиспорченной экологией, поселится на ней и назовет ее Земля-бета. Вот только что будет потом?
... Эту планету нашли случайно. Она оказалась чуть ли не точной копией Земли и получила название Земля-бета. И живут на ней переселенцы с нашей Земли. Вот только что-то на Земле-бета отняло у людей способность чувствовать. Любовь и ненависть, злоба и сострадание — для бетян уже не просто пустые слова, они этих слов даже не знают. Они равнодушны ко всему, кроме себя.
«Земля спокойных, земля живых мертвецов» — так сказал о своей планете человек, случайно сумевший вернуть себе утраченные чувства. Теперь он хочет сделать то же самое для всех бетян. Взорвать их искусственный рай, вновь сделать их людьми.
Но хотят ли этого сами бетяне?

Рита - дочь шефа Верховной Полиции (организации, контролирующей поведение жителей планеты, по сути). В 19 лет она ничего не чувствует, ни о чем не волнуется и ни к чему не стремиться. Задание проследить за подозрительным гипнотизером Дэвидом выглядит обычным. На его сеансах люди как будто сходят с ума, смеются и плачут без причины. Но причина есть всегда. И Рита устраивается асистенткой к Дэвиду Гуру, чтобы понять, что именно он делает.
Фрагмент сеанса Дэвида Гура:
"— Желающих принять участие в сеансе гипноза прошу на арену.
Желающих оказалось так много, что образовалась очередь.
— Возьмите меня первым, — горланил какой-то парень, — мне к девяти на дежурство.
— О'кэй, — кивнул Дэвид Гур, обращаясь к публике, — только за это пусть он нам уступит свою подружку.
— Молли? — Парень осклабился. — Это можно. Молли — хорошая девочка.
Пухленькая свежая блондинка, держащая его за руку, польщенно мурлыкнула.
— Вы давно встречаетесь?
— С Молли-то? Две недели. Молли — хорошая девочка.
— Тогда выпьем за здоровье Молли.
Парень залпом осушил предложенный бокал шампанского и удовлетворенно крякнул. Но вдруг глаза его расширились, нижняя
Челюсть отвисла, и он застыл с гримасой тупого удивления на лице.
— А теперь слушай меня. — Гур резко повернул парня к себе за плечи. — Молли не просто хорошая девочка. Она самая лучшая. Она для тебя единственная. Тебе нравится в ней все-как она говорит, двигается, смеется…
— Гы-ы-ы! — Это смеялась Молли. Звук был довольно противным. Зал весело оживился.
— Нет ничего прекраснее ее смеха, — упрямо повторил гипнотизер. — Ее голоса, ее ласк. Жизнь без Молли пуста и скучна. Сейчас ты уйдешь, а Молли останется с нами. Ты ее больше не увидишь. Никогда. Ты вернешься в свою квартиру, где каждая вещь будет напоминать о ней. Молли, Молли! Ты можешь сбежать из дому, привести другую женщину, сотни женщин, но ни одна не заменит тебе Молли. Ты понял? Ни одна,
Гур оттолкнул парня. Он тяжело дышал, фиолетовые пряди парика прилипли ко лбу. Видимо, этот странный монолог стоил ему немало энергии. Любопытно. Но еще любопытнее было поведение парня. Похоже, что сказанная Гуром нелепица возымела свое действие. Парень болезненно озирался, кривился, будто превозмогал желание чихнуть, руки его болтались подрубленными ветками. И вот все его тело напряглось, уставившись на свою блондинку, он направился к ней. Но Гур загородил дорогу;
— Э, нет, так не годится. Ты же нам ее уступил, приятель. Девочка теперь наша. Верно? Зал одобрительно загудел.
— Молли наша! Сюда, Молли! К нам, Молли! Блондинка продолжала что-то мурлыкать. Парень рванулся к ней, ко чьи-то руки утащили ее от арены за барьер, подняли, передали по конвейеру в другие, в третьи, увлекая в глубь амфитеатра. Толпа сомкнулась.
— Молли!
Это был даже не крик, а рев. Исступленный рев обезумевшего зверя. Парень метался вдоль арены по кругу. Сила, с которой он врезался в толпу, стараясь пробиться к своей блондинке, казалась невероятной. Но толпа, разумеется, была сильнее, он отскакивал от нее, как мяч от стены, и вновь с воем кидался обратно. Зал веселился вовсю.
Наконец парень в изнеможении рухнул на пол и затих. Роботслужитель поднял его и отнес в кресло. Вскоре оттуда донесся равномерный храп.
— Он проснется через 15 минут, — объявил Гур, — кто следующий?...
подопытный, зевая и потягиваясь, искал свою кепку.
— А где Молли? — спросил Гур.
— Так ведь я ее отдал, чтоб пустили первым. А вот где кепка? Зал зааплодировал. Убедившись, что все кончается благополучно, добровольцы полезли через барьер,отталкивая друг друга, стремясь пробиться к Гуру."


Рита находит в особняке Дэвида таинственную жидкость и выпивает ее ради эксперимента. С этого момента с ней начинают происходить странные вещи, которые сама девушка воспринимает как симптомы неизвестной болезни. Не в силах с ней справиться, Рита идет на добровольную смерть - в специальное учреждение, называемое "Домом вечного успокоения". Там навсегда засыпают те, кто устал жить. Но хозяйка "Дома", пожилой профессор Ингрид Кейн, хочет использовать молодое тело Риты, перенеся в ее мозг свою память. Эксперимент удается, но вместе с молодым телом Ингрид, которая теперь представляется как Николь, получает и странное заболевание. Помочь ей может только Дэвид. Но она не сразу понимает его рассказ о людях с той, старой земли и о жидкости, которая делает бетян похожими на них.
" — Чем они отличались от нас?
— Способностью чувствовать.
— Что ты имеешь в виду?
— Во всяком случае, не те пять чувств и инстинкты, вроде самосохранения, которыми обладают и животные. Я говорю о чувствах друг к другу. Можно назвать это совестью, общественным самосознанием — как угодно… Наш рай убил человека, позволил ему убежать в себя.
— Не понимаю…
— Они умели мечтать и жалеть, любить и ненавидеть. Непонятные слова, да? Они совсем иначе воспринимали мир и себя в мире. Гораздо обостреннее, глубже, полнее. Тот человек знал и страдания — пусть! Но это заставляло искать выход, бороться, переделывать мир. У них было искусство.
— А разве у нас…
— У нас искусность. Искусные маляры, танцоры и джазисты, которые хотят выразить только то, что умеют раскрашивать холст и стены, отплясывать лучше всех «чангу» и барабанить по клавишам. Они развлекают толпу и получают за это чеки. У равнодушных не может быть искусства. Человечество остановилось в развитии. Оно ничего не хочет и никуда не стремится. В науке осталась лишь горстка любознательных, которые удовлетворяют свое личное любопытство и плюют на человечество. Любопытство кошки, гоняющейся за собственным хвостом. Земля спокойных, земля живых мертвецов."

Дэвид синтезирует трод - элемент, который есть в воздухе старой Земли, но отсутствует на Земле- Бета. Мечта ученого - взорвать бомбу, которая распространит трод по всей планете и люди станут настоящими людьми безо всякой жидкости. Но Верховная Полиция решает этому помешать. Дэвиду и его любимой девушке (Рите-Ингрид-Николь) не долго наслаждаться своим счастьем...

"Они сравнивали любовь с огнем — наивно, но точно, Я «горела». И все тепло, все лучшее во мне — ему.
Мое тепло как бы материализовалось в нем, каждый раз он уносил с собой часть меня. И чем больше я в него вкладывала, тем сильнее привязывалась к нему. Тем больше любила.
Теперь я понимала Риту — она отдала ему слишком много, чтобы продолжать жить без него. Для себя ничего не осталось. Она сгорела совсем, ей было двадцать. А может, это действительно прекрасно — сгореть дотла?... Мы были слишком поглощены друг другом: тем чудом, которое они называли ЛЮБОВЬЮ.
Земля-альфа, лучшее, что когда-либо было создано тем человеком, принадлежало нам. Шекспир, Гете, Достоевский, Толстой, Бетховен, Чайковский, Моцарт… Все, что они называли КРАСОТОЙ, ПРЕКРАСНЫМ."


"Он прожил среди них четырнадцать лет и все эти годы, видимо, пытался с ними сблизиться. Потому что, став Человеком, уже не мог иначе.
Постойте. Взгляните. Поймите. Выслушайте. Взгляните хотя бы друг на друга… Они не умели и не хотели никого видеть, кроме себя. Живой среди мертвых, один.
На Земле-альфа это называли НЕНАВИСТЬЮ. Он должен испытывать к бетянам именно это чувство.
— Они не люди, Николь…
Но я всего год назад была одной из них. Я прожила жизнь одной из них.
И, изменившись, никогда не страдала от одиночества, потому что рядом был он.
— Ты ненавидишь их?
Сама не знаю, спрашивала я или утверждала, Он глянул на меня будто откуда-то издалека, не понимая, потом покачал головой. Теперь нет. Теперь все равно…
«Теперь-ты», — хотел он сказать, но не сказал, потому что я и так знала."

Все меняется в одночасье. Дэвид арестован и осужден на смертную казнь. Отец предлагает Рите нелегкий выбор: либо она сама приведет приговор в исполнение, либо ее тоже казнят... У девушки есть последний день, чтобы выжить, или погибнуть. Или победить.
" Шеф терпеливо ждет, когда я успокоюсь.
— Ты должна, девочка. Они думают, что ты здорова. Я их убедил, будто ты действовала по моей инструкции. Если бы они знали… Тебя бы поставили с преступником на одну доску. Забота обо мне? Отцовский инстинкт? Любопытно.
— Я их убедил, но кое-кто сомневается. Ты играла слишком правдоподобно. Я опасался: ты что-либо выкинешь, когда мы будем брать этого парня, и предпочел обойтись без свидетелей. Но ты держалась молодцом. А теперь… Если ты откажешься, они все поймут. Тебя будут судить. Или отправят в сумасшедший дом.
— Мне все равно.
— Но наша семья будет дискредитирована, мне придется подать в отставку. Наша династия…
Так вот откуда этот мягкий просящий тон, вот зачем я ему нужна. Династия. Смешно.
— Значит, ты законник только в том, что не касается тебя лично?
— Глупости. Разве ты виновна в своей болезни? Это было нужно для дела. Сразу же после его смерти ты получишь полную свободу. Можешь спуститься вниз, отдыхать, выбрать любую профессию. Единственное условие — никогда не упоминать о Земле-альфа. Если не хочешь, чтобы сами бетяне донесли на тебя. Надеюсь, ты достаточно благоразумна. Когда его не станет, твое безумие постепенно пройдет, я уверен. Ты должна выполнить свой долг для собственного же блага.
— А если нет?
— Тогда… я уберу тебя незаметно-воздушная катастрофа, несчастный случай, мало ли… У меня нет другого выхода. А ему уже не поможешь ничем..."

Она решает отдать свою жизнь за жизнь Дэвида. Чтобы он смог довести свое дело до конца.
" Костры из книг. На Земле-альфа тоже так было. Я смотрела, как гибнет то, чем мы с ним жили все эти месяцы, и вспоминала. Наши мысли, чувства, споры — все это со мной, и это нельзя уничтожить, пока я жива. Пока я жива, как грустно звучит!
И даже потом это останется с нами, Дэвид, потому что ты и я — одно. Мы обманем их, обведем вокруг пальца. Мысль, которая меня почти развеселила.
Они бетяне. Их плечи касаются моих, чувствую их дыхание. Их лица, по которым мечутся трепетные отблески пламени, кажутся сейчас чуть ли не одухотворенными. Иллюзия. Для них-то не останется ничего, они сжигают последний мост, связывающий мертвое человечество с живым.
Ничего, кроме любопытства. Я должна бы чувствовать к ним презрение и ненависть, но в моей душе лишь сострадание. Может, потому, что я прожила жизнь, одной из них. Мой отец и дед были бетянами, мои дети, которых у меня отняли. Мои внуки, правнуки, которых я никогда не видела.
Фиолетовое облако поднимается и тает над скалами, небо становится черным, и над Землей-бета проносится вихрь. Всего несколько секунд.
Странно. Я смотрю, как горит наше прошлое, а сама вся в будущем, в котором меня уже не будет.
Слышите, я хочу взорвать ваш рай, ваше трусливое убежище! Но кто я? Какое имею право?
Я Ингрид Кейн, одна из вас. Право — это моя первая жизнь, век с четвертью. И вторая та, что сейчас горит перед вами. Всего лишь год.
И память многих поколений ваших предков с Земли-альфа, запрограммированная в этих пленках, книгах, картинах.
Я хочу разрушить ваш проклятый рай, вашу сонливость, ваше мертвое спокойствие. Ценой жизни Ингрид Кейн. Что меня заставляет? Не ненависть, не презрение, не злоба. Может, сострадание? Или любовь?
Это открытие меня поразило. Любовь? Примитивные мумии, застывшие у костра, в котором жгут книги. К ним?
Да, как ни странно, я их любила. Не их настоящее, а будущее, в котором меня уже не будет. Но в котором я все-таки останусь. В их пробуждении, слезах и смехе, в их вдохновении и в творчестве, в поиске. В том, когда «не может быть», и в руке, лежащей на плече. Я верну им это.
Десятки, сотни, тысячи поколений после меня. Я не умру, покуда живо человечество.
Так же, как те, кого сейчас жгут на костре. Кого жгли во все времена и все-таки не сумели уничтожить. Те, кто помог людям стать лучше, кто учил человека быть Человеком. Они живы во мне. В том, что я задумала....
Как все просто — ощутить себя частью, звеном великого целого, которое зовется человечеством...."

Вот и все. Что здесь еще комментировать? И мне кажется, что в наши дни эта книга о том, что делает человека Человеком, актуальна как никогда.



КНИГА ВТОРАЯ
Ирина Римская-Корсакова "Побежденные" (исторический роман, выходил также под названием "Лебединая песня")
www.kifaspb.ru/book/3479
Роман "Лебединая песнь" - это талантливое художественное воплощение той чудовищной трагедии, которую пережила вся Русская интеллигенция в результате революции 1917 г. и установления большевистской диктатуры
Книга написана великолепным Русским языком: простым, понятным, красивым. В ней можно найти строки стихов А. Блока, Д. Бальмонта, А. Ахматовой и других поэтов. Удивительно легко читается и осознается все то, что происходило в эти годы. Нельзя не восхищаться красотой и чистотой человеческих отношений героев романа на фоне трагичности их судеб. Читая эту книгу, понимаешь, что утрачено много хорошего, светлого.
Эта книга "гимн Русскому народу, нации, песнь о любви и верности.

Не знаю даже, как про нее рассказывать. Может, потом, под настроение.
Это книга потомках аристократических родов попавших под огонь революции. Но, несмотря на то, что о большевиках там порой высказываются очень негативно, комсомолец Вячеслав Коноплянников очень даже симпатичный герой. Но Олег, конечно, вне конкуренции... Благородный, милый...
"Я - офицер. Теперь часто говорят "бывший" - почему? Никто не снимал с меня этого звания и не ломал шпагу над моей головой. Это звание обязывает."
"Разве аристократизм только привилегия? Если так, он уже не существует! Я считаю, что аристократизм понятие столько же внутреннее, сколько внешнее; благородная порода осталась - у лучшей части дворянства ещё надолго сохранятся рыцарские черты и чувство чести, и это отнять у нас никто не властен!"
Исчезли и замки, и розы,
Виденья волшебной весны;
Поруганы детские грезы,
Осмеяны чудные сны...
<...>
И призрачный мир мне дороже
Всех мелких страстей и забот,—
Ведь сердце осталось все то же,
И любит, и верит, и ждет!




"Под какими истлели росами
Не дожившие до утра
И гимназистки с косами,
И мальчики-юнкера?

Каких потеряла, не ведаем,
В мальчиках тех страна
Пушкиных и Грибоедовых,
Героев Бородина.

Россия - одна могила,
Россия - под глыбью тьмы...
И все же она не погибла,
Пока еще живы мы."

В. Солоухин



Две книги. Две трагедии. И одна мысль - о том, что человек всегда побеждает, если он прав. И даже если он при этом гибнет, это его победа, потому, что своей гибелью от спасает души других.

---

Два любимых моих романа или как могут быть похожи те, кого и сравнивать-то странно

В школьные годы больше всего любила писать сочинения по теме сравнительного анализа героев разных произведений. Онегин и Печорин, Обломов и Раскольников и т.д. и т.п. Что различного и, главное, что общего. Такие сравнения находила, что сама удивлялась. Вот, решила вернутся к хорошей старой привычке.
Вообще, героев "Огнем и мечом" с кем и чем только не сравнивали. Кажется, даже с цветами и животными. А я теперь, благодаря тесту "Кто вы в трилогии Сенкевича", знаю, кому из друзей доверять можно, а кому не очень (шутка). И что есть у меня рядом и хулиганистый Кмитиц, и кокетливая Ануся, и грозный Хмельницкий, и надушенный-напышенный Богуслав. Что то в этом и впрямь есть, но речь о другом.
Есть у меня еще один любимый роман с детства. Тоже история, братья-славяне, мрачные замки, пышные платья, подвиги, панночка с косами и любовный треугольник. Это весьма атмосферное произведение принадлежит перу Владимира Короткевича и называется "Дикая охота короля Стаха"
Для тех, кто не в курсе, маленькая аннотация:
Действие повести происходит в конце XIX века. Молодой ученый-фольклорист Андрей Белорецкий, сбившись с пути во время бури, попадает в родовой замок Яновских — Болотные Ялины (Болотные Ели). Его принимает хозяйка замка, Надея Яновская, последняя представительница своего рода. Она рассказывает Белорецкому, что род Яновских проклят из-за предательства, совершённого её предком, Романом Старым, на двадцать поколений. Надея — представитель двадцатого поколения, она ожидает скорой смерти, с которой прекратится и род Яновских. Она рассказывает о призраках, появление которых предвещает её гибель — Дикой охоте, Малом Человеке, Голубой Женщине.

Белорецкий остаётся в замке, чтобы защитить Надею и распутать клубок событий. Он видит Малого Человека — существо небольшого роста с очень длинными пальцами, которое заглядывает в окна по ночам; Голубую Женщину, сошедшую со старинного портрета, на которую Надея очень похожа. Постепенно Белорецкий знакомится и с остальными жителями — родственниками Яновской: Свётиловичём, Бёрманом, Дуботовком, охотником и следопытом Рыгором. В один из вечеров на болоте его преследует Дикая охота — группа молчаливых всадников на конях, которые скачут бесшумно, свободно передвигаются по трясине, делают огромные прыжки и оставляют следы старинных подков. Белорецкий чудом успевает укрыться в замке и с удвоенной энергией продолжает поиски людей, скрывающихся за Дикой охотой. Вместе с Рыгором они раскрывают тайну гибели отца Надеи, загнанного в болото Дикой охотой за два года до приезда Белорецкого. Постепенно они раскрывают и тайну Дикой охоты — её организовал Дуботовк с целью довести девушку до сумасшествия или смерти и завладеть замком. Все всадники подкараулены и убиты местными мужиками. Исчезают и призраки замка: Малый Человек оказывается слабоумным братом Бермана, которого Берман выпускал из потайных коридоров, а Голубая Женщина — самой Надеей, которая бродит по замку в сомнамбулическом сне...

Казалось бы, общего с "ОиМ" и с Трилогией вообще немного. Но почему-то именно героев Короткевича мне с Сенкевичем сравнить захотелось. Итак, прошу прошения, если кого-то оскорблю, но по моему, можно провести с небольшой натяжкой такие параллели:

1. Елена Курцевич - Надея Яновская
Цитаты из произведений:
"из-под куньей шапочки глянули на него такие очи, каких, сколько жив, он не видывал: черные, бархатные, печальные, и такие переменчивые, такие жгучие, что глазки Ануси Борзобогатой при них померкли бы, как свечки при факелах. Над очами теми изгибались двумя мягкими дугами шелковые темные брови; румяные щеки цвели, точно цветки прелестнейшие, меж слегка приоткрытых малиновых губок сверкали жемчугами зубки, а из-под шапочки струились роскошные черные косы. "Уж не Юнона ли то собственною персоной или другое какое божество?" - подумал наместник, созерцая стройный этот стан, округлые перси и белого сокола на плече."

"Маленькая ростом, худенькая, тоненькая, как веточка, — она была слабой, словно стебелек полыни на взмежке… волосы были золотистые, пышные и удивительно красивые… Черты лица были выразительные, резко очерченные, такие правильные, что сгодились бы в качестве образца даже великому скульптору…. Передо мной была необычная девушка, красивая удивительной, с примесью безумия, красотой. Ух, какая это была красота!!! Это была красота неземная, замученная, с горькими устами и огромными сухими глазами."



Интересно, что в фильмах-то все наоборот. Елешка - блондинка, а Надейка - темненькая. Но не в этом суть. Обе девушки рано осиротели, у обоих неприятные опекуны-родственники, женихи, которых они ненавидят и боятся и обе они влюбляются с первого взгляда в рыцарей, попавших к ним в гости неизъяснимым образом, совсем и не собиравшихся приезжать. Можно сказать, Яна с Еленой знакомит застрявшая в грязи повозка, а Белорецкий сам попадает в трясину и спасается благодаря близости Надейкиной усадьбы. Обе робкие и хрупкие красавицы оказываются весьма решительны, когда их к этому принуждают обстоятельства. Побег Елены из Разлогов по-моему можно сопоставить с решимостью Надейки открыть дверь Андрею даже страшась призраков. Есть, конечно и разница. Надейка - отчаявшаяся, затираненная девочка, не верящая больше в добро и любовь и мечтающая в 18 лет о скорой смерти, хоть ее и опасающаяся.
"- Ваши лживые книги пишут, что это огромное таинство, счастье и свет,
что человек, когда оно приходит, а другой не любит, убивает себя.
- Да, - ответил я. - Иначе не было б ни женщин, ни мужчин.
- Лжете. Люди убивают не себя, а других, они выпустили на землю тысячи
привидений. Я не верю, я никогда не чувствовала этого, значит, его нет. Я ни
к кому не хочу прикасаться - я хочу спрятаться от каждого. Я никого не хочу
"целовать", о чем так много и странно пишут ваши книги, - люди кусаются.
Она поглубже закуталась в шаль и сказала:
- На земле царит смерть. Это я знаю. Я не люблю, когда лгут о том, чего
никогда не было на земле."

И целая вечность понадобится Белорецкому, чтобы успокоить и развеселить испуганные Надейкины глаза. Елене, как мы знаем, все же везет больше.


2. Богун - Алесь.
" При свете месяца он увидел глаза, глядевшие дерзко, вызывающе и вместе с тем насмешливо.
Страшные очи эти светились, точно волчьи глазища в темном бору.
"Это еще что такое? - подумал наместник. - Бес или кто?"

"Он был бы красив, если б не чрезмерная бледность, впалость щек и если б не выражение какого-то необъяснимого озлобления на плотно сжатых губах. Наибольшего внимания на этом желчном, красивом лице заслуживали огромные черные глаза с водянистым блеском, но они были такие безжизненные, что становилось не по себе."



Неудачливые и мстительные женихи с диким, необузданным нравом. Имеют славу первых в окрестностях забияк. С первой встречи не терпят положительных возлюбленных главных героинь. Еще два отрывка для сравнения:
" Поручик вспылил и вместо ответа ударил ногой лошадь противника так сильно, что та заржала и отскочила на другую сторону дороги
Всадник осадил ее и, казалось, готов был броситься на поручика, но в эту минуту раздался повелительный голос старой княгини:
-- Богун! Что с тобой? …
Скшетуский был удивлен и рассержен. Этот Богун, очевидно, искал с ним ссоры, но почему? Откуда эта неожиданная напасть?
В голове его промелькнула мысль, что в эту игру замешана княжна, а взглянув на нее и увидев, несмотря на сумерки, ее испуганное и бледное, как полотно, лицо, он еще сильнее убедился в этом. …
… Скшетуский продолжал:
-- Скорее вы забудете меня для этого красавца... Он будет аккомпанировать вашему пению на своей балалайке.
-- Никогда, никогда! -- прошептала девушка-- Но берегитесь его: это страшный человек. "

"Я перехватил его руку и держал, как клещами.
- Ну...
- Ах ты! - процедил он.
- Панове, панове, успокойтесь! - с невыразимой тревогой воскликнула
Яновская. - Пан Белорецкий, не надо, не надо! Пан Ворона, стыдитесь!
Лицо ее было умоляющим.
… Он пробормотал какие-то слова и отошел в сторону. Я остался с Яновской.
- Боже мой, пан Андрей, я так испугалась за вас. Не стоит вам, такому
хорошему человеку, связываться с ним….Это опасный человек, человек с ужасной репутацией… И, возможно, это хуже для вас, что я стою рядом с
вами. Понимаете?"

А эта сценка из Короткевича сразу мне сразу Богуна с ножом за столом напомнила:
"Мерзавец! - гаркнул я, впадая в бешенство.
- Я?!
- Да, вы! - крикнул я так громко, что даже те, что спали, подняли
головы от стола. - Я заставлю вас заткнуть глотку.
Столовый нож просвистел в воздухе и плашмя ударился о мою руку. .."
Есть нечто общее, не правда ли? Алесь Ворона несколько раз пытается убить Белорецкого, к счастью, безуспешно. Но вот согласился бы Богун вредить Елене? Сводить ее с ума, пугать, склонять к самоубийству? Это вряд ли, он на такое не способен. Но Богун - лидер, а Ворона - ведомый по натуре, он просто подчиняется более сильной воле Дуботовка, вот и все. И, кроме того:
"Ворона не хотел вначале убивать Яновскую, хотя она и указала ему на дверь. Однако, после того как появился Светилович, согласился и он...". То есть, он был готов скорее убить ее, чем допустить, чтобы она досталась другому... Жесткая любовь, мстительная...


3. Адам Нововейский - Андрусь Светилович

Странное, казалось бы, сравнение, не из этой оперы, ну, да ладно.

"Молодой Нововейский очень изменился за последние годы; во-первых, на верхней губе и у него зачернели короткие усы, которые, хотя не закрывали ряды белых волчьих зубов, все же красиво вились. Во-вторых, хотя парень и всегда был высокого роста, но теперь он стал почти великаном. Казалось, что такая густая и всклоченная шевелюра только и могла удержаться на такой огромной голове, как у него, а такая огромная голова -- только на таких сказочных плечах могла найти должную опору. Лицо у него было смуглое, загорелое от ветра; глаза сверкали, как угли; на его лице была написана удаль и лихость. Когда он брал большое яблоко, он мог так спрятать его в своей огромной руке, точно его там и не было; а когда клал на колени горсть орехов и нажимал на них рукой, от них оставался только порошок. Все ушло у него в силу; а в общем он был худощав, со впалым животом, и только грудь у него была как каменная. это был здоровенный парень, в котором жизнь, здоровье, отвага и сила кипели так, как кипяток в котле. Казалось, у него -- огонь в груди, от которого он может вспыхнуть. Не прочь он был и выпить. В битву он шел со смехом, напоминавшим ржание коня, а рубился так, что солдаты после каждой битвы осматривали всех, кого он убивал, чтобы подивиться его необыкновенным ударам."

"Неподалеку от меня стоял худощавый, но, видимо, сильный молодой человек, светловолосый, с очень приятным и открытым лицом, одетый скромно, однако с подчеркнутой аккуратностью. Я не видел, откуда он появился, но он с первого взгляда понравился мне, понравилась даже мягкая аскетичность красивого большого рта и умных карих
глаз."

Такие разные - воин-шляхтич, веселый и задорный и элегически грустный недоучившийся студент, они, тем не менее схожи. Наивны, как дети, любят беззаветно, верят в лучшее до последнего. Даже когда уже подозревают, что рядом - нечестные люди, и то они верят. Нововейский - Азье, Светилович - Алесю. И эта вера их губит. Умирают они тоже оба словно с улыбкой, будто засыпают.
Как пылко влюбляется Адам! Как нежно чувство Светиловича...
"Дело в том, что я не знаю еще, как она посмотрит. Да это не так важно, поверьте... поверьте мне. Для меня это не важно. Мне просто хорошо с нею, и даже если она будет равнодушна - поверьте, мне все равно будет хорошо и счастливо жить на земле: она ведь будет жить на ней тоже. Она необыкновенный человек."

А вот это, собственно, то, чего Богуну с Алесем не хватило. Не каждый человек способен на такие слова, нет не каждый:
"Я не буду компрометировать ее. И вообще я буду нем. Вот вы танцуете с ней, а мне радостно. Беседует она с другим - мне радостно. Пусть только она будет счастлива. Но я вам искренне скажу. - Голос его окреп, а лицо стало, как у юного Давида, который выходит на бой с Голиафом. - Если я буду за тридевять земель и сердцем почувствую, что ее кто-то собирается обидеть, я прилечу оттуда и, хоть бы это был сам Бог, разобью ему голову, кусать буду, биться до последнего, чтоб потом лишь приползти к ее ногам и подохнуть. Поверьте мне. И вдалеке - я всегда с нею."


4. Заглоба - Дуботовк.
Здесь, наверное, чисто внешнее сходство. Описания Заглобы не нашла, а Дуботовк - вот он:
". Огромный живот, ноги в бедрах — словно окорока, невероятно широкая грудь, ладони будто ушаты. … И над всем этим сидела удивительно маленькая для такой туши голова с такими надутыми щеками, словно человек вот-вот прыснет от смеху. Длинные серые волосы делали голову правильно круглой, маленькие серые глазки смеялись, темные — в них меньше было седины — усы свешивались на грудь. Словом, собачник, провинциальный медведь, весельчак и пьяница — это сразу было видно.
Еще у двери он захохотал таким густым и веселым басом, что я тоже невольно улыбнулся".


Есть нечто общее, не правда ли? И речь, все эти шутки-прибаутки, этот юмор... Но вот характер разный, конечно. Ведь Дуботовк лишь притворяется этаким старым наивным весельчаком, а на деле оказывается главным злодеем романа.


5. Богдан Хмельницкий - Рыгор.
Ну, это сравнение уж мое чистое хулиганство. Просто их характеры мне показались похожими. Смелые и справедливые народные предводители. Бунтовщики, короче. И шляхтичей не любили, но к Скшетускому и Белорецкому, тем не менее, отнеслись хорошо и даже помогли.


6. Белорецкий - вне конкуренции!
Поначалу очень силен был соблазн сопоставить Андрея с Яном, но он совершенно другой. Главное, Белорецкий - не воин по роду занятий и натуре, хоть и не трус, и за любимую сражается отважно. Вот его поединок с Алесем Вороной...
"Я не выдержал, схватил его за щеки, припал лицом:
- Ворона! Ворона, проснись! Проснись же!
Дубатовк, мрачный и суровый, выплыл откуда то, словно из тумана. Он
начал суетиться возле лежащего, потом заглянул мне в глаза и расхохотался.
Мне казалось, что я сошел с ума. Я поднялся и, ошалевший, почти в
беспамятстве, вытащил из кармана второй пистолет. Мелькнула мысль, что очень
просто поднести его к виску и...
- Не хочу, не хочу я ничего больше!
- Ну что ты, парень, что, любенький, - услышал я голос Дубатовка. -
Ведь не ты его оскорбил, он нас с тобой хотел опозорить. Ничего, за тобой
еще два выстрела. Вишь ты, как тебя корчит! Это все с непривычки, от чистых
рук да совестливого сердца. Ну... ну... ты же не убил его, нет. Он только
оглушен, словно бык на бойне. Гляди, как ты его ловко. Отстрелил кусок уха
да еще и на голове кожу вспорол. Ничего, полежит с недельку - оклемается.
- Не нужно мне ваших двух выстрелов! Не хочу! - кричал я, как ребенок,
и чуть не топал ногами. - Дарю ему эти два выстрела!
Ворону подхватили мой секундант и еще какой-то шляхтич, у которого все
лицо состояло из огромного вздернутого носа и небритого подбородка. Они его
куда-то унесли.
- Пускай берет себе эти два выстрела!
Только теперь я понял, какой это ужас убить человека! Наверное, лучше
подохнуть самому...."
Вряд ли Ян Богуна стал так оплакивать. Или стал бы?

Вот, в общем, все, что я думаю об этих героях. И, сравнивая и не сравнивая, люблю их той особенной любовью, которая возможна лишь по отношению к героям книг, прочитанных в детстве...

@темы: "Огнем и мечом", "Дикая охота короля Стаха"

---

О водяных и несчастной любви.

Был у меня в детстве сборник сказок. Кажется, чешской писательницы. Среди которых я особенно любила одну.
Мария Дюричкова
Водяной

Где было – там было, за далёкой далью, за широкой ширью – ты не знаешь туда дороги? Дай мне руку, мой маленький друг, и зажмурь глаза, я поведу тебя… пустынными местами, тенистыми лесами, лугами некошеными, путями нехожеными, вот мы и пришли. Слышишь музыку? Это река всё ещё помнит мелодию, которую играл здесь когда-то водяной Глубочан на своей золотой скрипке.
Водяной сиживал на вербе, играл на скрипке и пел. А там, за рекой, стояла избёнка, ветхая, худая, потому что жили в ней бедняки: лесоруб с женой и с целы выводком детей. Накормить их кое-как – это ещё куда ни шло, а вот одеть-обуть никак не удавалось. В общем, такая нищета, что и в сказке редко бывает.
Тяжелее всех в доме переносила эту нищету дочь Зузана. Девушка была как картинка; оденься она по-господски и приди в замок на бал, молодые паны поубивали бы друг друга ради одной её улыбки. И эту красавицу нужда заставляла ходить в заплатанной юбке, в штопанной блузке и почти всегда босиком: единственные сапоги в доме по очереди обували ещё две сестры, да и то лишь по воскресеньям. Но Зузанина красота не тускнела даже в заплатанной одёжке, она сияла на её лице, в золоте её волос, во всей её стати.
Влюбился в красавицу Зузану водяной Глубочан. Всякий раз, когда она переходила реку по мосткам, он глядел на неё сквозь листву старой вербы, и глаза его горели огнём. Водяной Глубочан был ещё не стар, было ему всего триста лет, а это для водяных самая лучшая пора. Сиживал водяной на вербе, играл на золотой скрипке и пел при этом свою песню:

Там, где подводные луга,
Стоит дворец хрустальный мой,
В нём злато-серебро, жемчуга,
Он светел летом и зимой.
Богатства, собранные мной,
Не снились королю,
И нет лишь одной, и нет лишь одной:
Той, кого я люблю.

Однажды, когда Зузка шла по мосткам через реку, он окликнул её со своей вербы:
- Зузка, эй, Зузанка!
Она остановилась, а он говорит:
- Выходи за меня замуж!
А Зузка небрежно отвечает ему через плечо:
- Как же я замуж выйду, если у меня приданого нет?
- А что это такое – приданое?
- Ну, перины, покрывала, полотно, наряды – всё, что положено иметь невесте.
- Ну, если только за этим дело стало – завтра всё у тебя будет, - весело сказал водяной.
На другое утро вышла Зузка из дома во двор – и охнула. Плетень вокруг двора был увешан белёхоньким тонким полотном, полыхали яркие шелка, пестрели набивные ситцы, шифоны, батисты, перкаль и бархаты. С деревьев свисали ленты, кружева, бусы, а на колодезном колесе зеленело тонкое сукно, из которого в те времена шили юбки на свадьбу.
У Зузки мороз по коже пробежал, но вскоре она справилась со своим испугом. Вместе с сёстрами она поскладывала всё это богатство в сундуки, и они живо понашивали себе юбок, блузок, фартуков. Своими нарядами они даже дочку самого старосты перещеголяли. Но теперь Зузка избегала реки, а мостки обходила за семь вёрст.
А всё же пришлось ей как-то пойти этим путём, и тут же она услышала:
- Зузка, эй, Зузанка, так когда ж ты за меня пойдёшь?
- Ой, пока я никак не могу! – через силу засмеялась Зузка. – Мне гостей на свадьбе угощать нечем.
- Ну, если дело только за этим, - обрадовался водяной, - завтра всё у тебя будет.
Под утро деревню разбудил гул воды, крик, плач, суматоха. Это река вышла из берегов, мутные воды приносили откуда-то издалека брёвна, заборы, мостки, курятники вместе с птицей, хлевы вместе со свиньями. И – диво-дивное – всё это застревало на Зузкином дворе. Половодье принесло ей дров выше крыши, свиней, птицы, даже телка с телушкой. Этого добра не то что на одну – на пять свадеб хватило бы.
Тут уж Зузка испугалась не на шутку. Неужто водяной вынудит её выйти за него?
Побежала она за советом к одной мудрой старухе, та жила где-то аж на седьмом хуторе.
- Тётушка, так, мол, и так, посоветуйте, что мне делать?
- Тогда нужно было совета спрашивать, когда ты начала с водяным шутки шутить, - отчитала её старуха. – На вот тебе травка, называется она белое нето. Зашей её себе в одежду и никогда с ней не расставайся. Белое нето не подпустит к тебе ни водяного, ни другую злую силу.
Зузка щедро отдарила мудрую старуху и с тех пор шага не делала без белого нето. И зажила спокойно, водяного Глубочана она больше не встречала – не в его силах было приблизиться к ней. Со временем вышла она за пригожего парня и было им хорошо. Зузана заклинала мужа лишь об одном: вне дома держаться подальше от любой воды, - и он ей это охотно пообещал.
Однажды возвращался он с поля, жарко было, и он умирал от жажды. Не стал он дожидаться, когда дойдёт до дома – свернул на луг к колодцу и нагнулся к воде, чтобы напиться. Но только он коснулся губами воды – кто-то хвать его за язык. Это был он, водяной Глубочан.
- Обещай мне отдать то, чего ты дома не знаешь, - сказал водяной низким голосом, - а не то я утащу тебя в своё водяное царство.
«Чего я дома не знаю, того, наверное, и жалеть не стоит,» подумал Зузанин муж и кивнул: согласен, мол.
Тут водяной его отпустил, и он пошёл домой.
Подай мне руку, мой маленький друг, мы пойдём с ним. Как стучит твоё сердце! Разумом ты ещё не понимаешь, но сердцем чувствуешь: то, о чём мы не знаем, бывает важнее всего на свете.
Приходит муж домой, а жена ему говорит:
- Радуйся, муженёк! К весне у нас в доме будет на одного больше.
Но Зузанин муж не обрадовался. Сердце у него сжалось, и он заплакал, поняв, что сегодня пообещал водяному своего ребёнка, который ещё и родиться не успел. Когда он рассказал Зузане, что случилось, она безмерно опечалилась, и с той поры правый её глаз всё время лил слёзы.
Ребёнок родился благополучно, это был чудесный мальчик. Зузана сразу зашила сыну в рубашечку белое нето, чтобы не смог к нему приблизиться ни водяной, ни иная злая сила. Мальчик рос здоровый, красивый, весёлый. Только одно его огорчало: что родители строго-настрого запретили ему ходить на реку.
Так прошло двенадцать лет. Однажды собрались ребята на речку купаться. Зузанин сын остался на берегу и глядел, как остальные плещутся в воде. И вдруг его охватило непреодолимое желание искупаться. Позабыл мальчик про родительский запрет, разделся, положил одежду под куст, а вместе с нею и белое нето, которое хранило его. Только он вошёл в воду, что-то потянуло его вниз, и больше его никто не видел, ни живым, ни мёртвым.
После этого несчастья у его матери Зузаны начал слезиться второй глаз. Из обоих её глаз не переставая лились слёзы. Они и тогда не перестали литься, когда старый лесничий из долины пришёл ей сказать, что в лунную ночь он видал водяного – и был это совсем молодой водяной, очень похожий на её сына.
С тех пор Зузана часто ходила к реке, вечерами сидела од той вербой до глубокой ночи, но ни разу ей не посчастливилось увидеть ни сына, ни водяного Глубочана.
Не звучала больше его золотая скрипка, не слышна была его песня любви. Но река запомнила песню и лунной ночью – вот такой, как эта – иногда тихонько поёт её. Прислушайся:

Там, где подводные луга,
Стоит дворец хрустальный мой,
В нём злато-серебро, жемчуга,
Он светел летом и зимой.
Богатства, собранные мной,
Не снились королю,
И нет лишь одной, и нет лишь одной:
Той, кого я люблю.



Сказка казалась мне печальной и жаль почему-то было не девушку, а водяного. Немного погодя, будучи студенткой, я прочла старинную немецкую балладу примерно на ту же тему:
Лилофея (перевод с немецкого Л. Гинзбурга)
В древнем царстве подводном жил-был водяной,
Но манила его земля:
Он задумал сделать своей женой
Лилофею, дочь короля.

Он из красного золота выстроил мост
И невесте богатства суля,
Вызывал на свиданье при блеске звезд
Лилофею, дочь короля.

Он коснулся белой ее руки,
Красоту королевны хваля,
И пошла за ним следом на дно реки
Лилофея, дочь короля.

И тогда схватил ее водяной
(Словно горло стянула петля):
«Не уйдешь ты отсюда! Ты будешь со мной,
Лилофея, дочь короля».

Миновало много дней и ночей,
В светлой горнице из хрусталя
Семерых родила ему сыновей
Лилофея, дочь короля.

Но однажды приснился ей странный сон -
Поле, небо, крик журавля…
И услышала тихий церковный звон
Лилофея, дочь короля.

«Отпусти, отпусти меня, водяной!
Погляди: о пощаде моля,
В униженье и в горе стоит пред тобой
Лилофея, дочь короля».

Но угрюмый супруг отвечает ей,
Плавниками в воде шевеля:
«Кто же вскормит моих семерых сыновей,
Лилофея, дочь короля?»

«Ах, не бойся, супруг, я вернусь назад,
Хоть мила и прекрасна земля.
Разве может покинуть невинных чад
Лилофея, дочь короля».

И она восстала со дна реки
И в весенние вышла поля.
«Здравствуй, - в ноги ей кланялись стебельки, -
Лилофея, дочь короля».

И вошла она тихо в господень храм,
Небеса о прощенье моля.
«Здравствуй, - люди склонились к ее ногам, -
Лилофея, дочь короля».

Прибежала мать, прибежал отец:
«Ты пришла, нашу скорбь исцеля,
Так пойдем же скорее в родной дворец,
Лилофея, дочь короля».

Все светилось, сияло вблизи и вдали,
Пело небо и пела земля,
Когда слуги в родительский дом привели
Лилофею, дочь короля.

Гости ели и пили всю ночь напролет,
Сердце сладким вином веселя:
Возвратилась домой из безжалостных вод
Лилофея, дочь короля.

Вдруг в окно кто-то яблоко бросил на стол,
То, внезапно сойдя с корабля,
Ищет, требует, кличет незримый посол
Лилофею, дочь короля.

«Пусть в огне это яблоко нынче сгорит!» -
Приговор свой исполнить веля,
Оробевшей служанке, смеясь, говорит
Лилофея, дочь короля.

Но невидимый кто-то ответствует ей:
«В светлой горнице из хрусталя
Семерых ты оставила мне сыновей,
Лилофея, дочь короля».

«Ты троих заберешь, я возьму четверых,
Пусть их родиной будет земля», -
Так она сыновей поделила своих,
Лилофея, дочь короля.

«Я троих заберу и троих я отдам.
Но, сокровище честно деля,
Мы седьмого должны разрубить пополам,
Лилофея, дочь короля.

Все поделим: и ноги и руки его.
Ты возьмешь половину и я.
Что ж молчишь? Неужель ты боишься кого,
Лилофея, дочь короля?»

«Иль ты думал, мне сердце из камня дано?
Ах, прощайте, цветы и поля!
Чем дитя погубить, лучше канет на дно
Лилофея, дочь короля».

А так же здесь (rostislava.livejournal.com/3794.html) Комментарии к ней. Такие, например:
"Вытянуть его на солнышко, как Водокрута тринадцатого из фильма "Марья Искусница", и пусть растает, нехорошая рептилия. А принцессу освободить, как в сказке Андерсена "Дочь болотного царя". Мировая литературная традиция знает способы, как расправляться с водяными..."

"Водяной - гнусный тип.
Мораль прозаическая, но благоразумная: не ходите, девушки, в гости к водяным ."

И чем же так виновен бедный водяной?
В первом случае он спрашивает очень честно: "Выйдешь за меня замуж?" А девушка, вместо того, чтобы так же честно ответить, начинает клянчить подарки и выдумывать всякое. Ясно же, что сына он украл у нее не для того, чтобы отомстить, а чтобы рядом с ним был человек, похожий на нее, который бы о ней напоминал. А песня до чего печальная, право!
Во втором примере героиня сама идет на дно, безо всяких вопросов. Вначале, значит, плавники любимого ее не смущали. Семь детей - это ж не один год совместной жизни! Потом она запросилась домой, обещала вернутся, он, наивный, поверил, она, конечно, обманула, забыла и мужа и детей. Честно говоря, я думаю, что ребенка поделить пополам он предложил не из-за жестокости, а чтобы оставить сына у себя. Думал, что ей лишний ребенок на фиг не нужен, и взять она его хочет просто так, потому, что так положено.
Тем не менее, никого не убивший и ничего не укравший водяной является общепризнанным злодеем, а девушки, которых он полюбил - несчастными жертвами. Досочиняются варианты, в которых злодей убивает то сбежавшую жену, то собственных детей (неизвестно зачем).
Вывод: Люди несправедливы к тем, кто на них не похож. (например, кожа зеленая, плавники и в воде живет и при этом смеет хотеть обычных человеческих радостей)

@темы: "Водяной", "Лилофея", "Сказки"

---

ПОЧТИСКАЗКА О ПРИНЦЕ

Идея пришла после прочтения этого:
wirade.ru/cgi-bin/wirade/YaBB.pl?board=seeurope...

Вместо эпиграфа:

«Где баобабы вышли на склон,
Жил на поляне розовый слон.
Может и был он чуточку сер,
Обувь носил он сотый размер.
Умные тигры, глупый шакал
Двигались тише, если он спал.
Был он снаружи чуть мешковат,
Добрые уши, ласковый взгляд…
Но подступили Дни перемен:
Хитрый охотник взял его в плен.
И в зоопарке пасмурным днём
Стал он обычным серым слоном…
… Зря унываешь, нету беды.
Я-то ведь знаю - Розовый ты.
Может, случайно, где-то во сне
Ты прислонился к серой стене.
Добрый мой слоник, ты извини,
В жизни бывают серые дни.
Скоро подарит солнце рассвет,
Выкрасит кожу в розовый цвет!» (Из детской песни)
«Он не умел жить, не пламенея…» (В. Бахревский)

Я совсем не умею рассказывать сказки, но попробую, потому, что мне сказка кажется самой подходящей формой для этой истории. Впервые я прочла о ней в романе В. Бахревского «Долгий путь к себе». Потом в «Сыне гетмана» Ольги Роговой и еще нескольких источниках, как художественных, так и документальных. Я поняла, что, кажется, у меня появляется второй любимый герой исторических романов (первый, разумеется Скшетуский из «ОиМ»)
По ходу буду вставлять в повествование цитаты. Где могу. И еще… О герое моего импровизированного рассказа осталась лишь запись в «Википедии»: ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%B8%D1%88%D0%BD%...

Портрета Принца мне отыскать не удалось, только художественное описание внешности, мнения историков о внешности принцессы так же расходятся, поэтому будем довольствоваться картинками с просторов сети. Возможно, конечно, Принц был вовсе не таким… Но таким мне бы хотелось видеть – розовым слоном посреди серого мира. И, думаю, Бахревскому тоже – видно, что он у него любимый герой.

Итак, давным-давно (а если быть точным, 383 года тому назад), в студеный зимний день, а точнее, в ночь в одном старинном замке произошло радостное событие.
Однажды, в час, когда над городами
День наступал, стремителен и прост,
Родился мальчик с чудными глазами,
С глазами цвета предрассветных звезд…
Отец мальчика не был королем, хотя принадлежал к богатому и славному роду. Его детям тоже престол едва ли угрожал. Но все же, увидев впервые сына и поразившись удивительному свету младенческих глаз, отец в порыве восторга назвал его принцем. Будем так звать его и мы – Принцем, с большой буквы, как имя собственное. Тем более, что хоть и не был мальчик принцем по рождению, но красив, смел и благороден был как самый настоящий сказочный принц. Его рождению обрадовались: он был в своей семье долгожданным первенцем. Никто не знал, конечно, что всего через пять лет его отец – здоровый и сильный человек – внезапно умрет. Но это случилось. Князь, который отцу мальчика доводился родным братом, решил взять Принца в свой дом и воспитать его, как сына, тем более, что на тот момент своих детей у Князя не было.
Принц рос в доме своего дяди и вовсе не чувствовал себя сиротой. Мальчика с ясными глазами и очаровательными темными кудряшками любили и баловали все. Даже когда супруга Князя родила ему наследника, отношение к Принцу не изменилось. Сын князя привык считать Принца своим старшим братом и безмерно любил его, а Принц всегда оберегал юного князя и заботился о нем.
Сложно сказать, кого больше любил Князь – родного сына или племянника. Первый был еще ребенок, порой по-детски капризный, неуживчивый и даже порой надменный – а что делать, ведь Князь был мудрым правителем и искуснейшим воином своего времени, и слава о нем гремела далеко за пределами страны. Князя любили в народе, эту любовь и уважение переносили на сына, а тот, по детскому разуму, не отличал еще уважение от преклонения и частенько задирал нос, требовал от окружающих подчинения, словно от слуг, с гордостью изрекая фамилию – свою и Князя. Но юный князь не был все же злым, испорченным мальчиком и после укоризненного взгляда отца почти всегда смущался и просил прощения.
Совсем другим был Принц. С детства задумчивый, восторженный и пылкий, он был добрым к людям и животным, и даже цветы на лугу обходил стороной, из боязни причинить им боль.
«…ему вдруг сделалось стыдно самого себя: вот пройдет он сейчас по цветам, подавит красоту, которая не для того же явилась на свет, чтоб умереть под его сапогами...» (В. Бахревский)


Его любили все, кто его знал, за честное, открытое сердце, за ласковый и смелый взгляд темных глаз, но более всего – за тот свет, что так восхитил отца Принца в день его рождения.
Принц обожал Князя так, как обожают божество и больше всего на свете мечтал поскорее стать рыцарем, прославиться подвигами и хоть чуть-чуть быть достойным славы рода, к которому принадлежал.

«Иеремия встал, поднял свой тяжкий золотой кубок с двумя крестами — с рубиновым и с изумрудным:
— Пью за славу и силу Речи Посполитой! Стоять ей со всеми крепостями, городами и весями, укрепляясь и хорошея безмерно во веки веков. Ни время, ни ведовство, ни наука алхимиков не в силах вызеленить эти багряные рубины, изумрудам же не быть цвета пылающей крови, так и нашей республике. Быть ей тем, что она есть. А она у нас — гордая, ясноликая и великолепная. Виват!
Восторгом засверкали глаза князя Дмитрия.
— Виват! — закричал он, и новая волна счастья захлестнула его, потому что мальчишеский его голос слился с голосами самых великолепных рыцарей Речи Посполитой.
Кубок до дна! Хмель ударил в голову, и князь Дмитрий сидел улыбаясь, влюбленный во всех и в каждого, кто был за этим столом». (В. Бахревский)


И вот он стал почти взрослым, и войны шли, не прекращаясь, ибо у Князя было много врагов, но почему-то еще ни разу не брал он в поход своего племянника.

«Извольте поэкзаменовать меня. Мне известны двенадцать секретных ударов. Я стреляю из пистолета, из мушкета и даже из пушки Мне очень нравится стрелять из пушки. Я трижды бился об заклад и трижды выигрывал. Мы можем хоть теперь же попробовать!» (В. Бахревский)

«На твой век боев хватит, Принц!» - Отвечал Князь с улыбкой на его горячие просьбы. – «Твое дело – расти и учиться». Принц возмущался, уверял, что давно овладел всеми знаниями и умениями, которые необходимы воину. Он даже сердился на дядю, думая, что тот считает его беспомощным мальчишкой, а ведь он давно вырос! Он фехтовал не хуже всех дядиных рыцарей, он спал зимой на снегу и мог сутками не слезать с коня. Чего же хочет от него дядя? Или он не верит в него?!

Принц был юн, он еще не знал, что кроме закаленного меча и закаленной воли у великого воина должно быть еще и закаленное сердце…
Это был жестокий, хотя и прекрасный по-своему век. Даже в пределах одной страны беспрестанно велись войны и земля часто обагрялась кровью. Было такое страшное время, что отец шел на сына, брат на брата, и даже маленькие дети брали в руки оружие, чтобы мстить за своих убитых отцов. Поэтому часто воины старались убить не только врага, но и всех членов его семьи. Ничего этого не знал Принц. Он думал только о том, как будет защищать своим мечом беззащитных, спасать из рук разбойников и колдунов прекрасных принцесс, как уничтожит в мире зло и добру будет вечным покровителем, и придет в его страну золотая эпоха… Ему хотелось, чтобы это случилось скорее!
А Князь был мудр и уже немолод. Ах, как удивился бы Принц, если бы узнал, что дядя ему порой завидует… Завидует его доброму, неискушенному сердцу, завидует удивительному свету в его глазах, тому, как искренне и ярко Принц реагирует на все вокруг…

«…У князя Дмитрия задрожали губы. Он поспешно прикрыл рот ладонью, чтоб не всхлипнуть вдруг, и увидал: дядя наблюдает за ним.
Вспыхнул!
Перед дядей вспыхнул: поддался чувству, выдал нежное свое сердце — и перед самим собой: потерял голову от любви к поющей сирене.
Ласково, совсем не по-мужски князь Иеремия положил свою маленькую руку на руку племянника, слегка пожал. И опустил ресницы чудесных черноугольных глаз — наследственной драгоценности князей Вишневецких…» (В. Бахревский)


Князь хотел бы подольше сохранить этот свет, хотел уберечь Принца от жестокости мира, но знал, что не сможет этого сделать…
Однажды Принц таки упросил Князя взять его с собой. Князь понимал, что ему надо подумать о преемнике. Его сын еще слишком мал, да и тяги к воинскому делу пока не проявляет. Может, племянник возглавит войско? Но для этого Принцу сперва придется научиться убивать, переступить через себя, может быть, стать жестоким… Князь не хотел этого всей душой, но другого пути не было…
Когда Принц впервые убил человека, ему показалось, что мир перевернулся…

Красив и трепетен, как серна. Умен, тонок…
Когда он прыгнул в окоп, жолнеры уже рубили и стреляли где-то впереди, а перед ним, перед князем Дмитрием, поднялся с земли человек с разрубленной грудью. Князь увидел, что там, внутри человека, что-то шевелится, бьется, выталкивая кровавую жижу. Князь остановился и вдруг увидал, что у человека этого в руках пистолет и он уже поднял его. Князь Дмитрий отвернулся, спасая от выстрела лицо, и не глядя ткнул в человека своей саблей. Выстрел грохнул, оглушил. Но князь понял, что ничего дурного не случилось. Он заставил себя посмотреть на казака и увидал, что тот сидит, привалясь спиной к окопу, и в груди у него, в старой ране, торчит сабля.
«Это ведь моя сабля!» — удивился князь, Внутри у него корчился в слезах и судорогах маленький, добрый, честный мальчик: «Ты ведь раненого убил! Беспомощного!»(В. Бахревский)

Но это случилось в честном бою. Если бы Принц не убил, ему самому возможно пришлось бы расстаться с жизнью. Эта мысль успокаивала. Еще больше успокаивало то, что Князь был доволен им. Принц не знал, что скоро ему предстоит увидеть нечто гораздо более страшное, чем следы вражеской крови на своем мече…
Это произошло после боя – короткого, жаркого, победоносного. Город, недавно охваченный восстанием, был усмирен и взят, практически без потерь. Но потом… Боже мой, что было потом!

«… Соорудили два помоста. На одном поставили золоченое красного бархата кресло, на другом — три плахи. Вокруг помоста для палачей набили островерхих колов, целый частокол…».

Хорошо еще, что Князь, зная натуру Принца, приказал удалить его с площади. Иначе сам его рассудок вряд ли бы выдержал увиденное и дивный свет в глазах Принца мог погаснуть в тот день навсегда.
Но не видеть – не значит не знать, и этот день стал днем первой ссоры принца с человеком, который был для него не просто дядей и опекуном – кумиром, чье слово для него было законом, а похвала – высшим счастьем. В порыве отчаянья он наговорил Князю таких слов, какие никто и никогда не осмеливался ему говорить. Ему было все равно, чем ему это может отозваться, Принц не помнил себя. На него обрушивался мир, частью которого он не желал становиться. Он хотел умереть, но у него было слишком много друзей. Один из них спас его в тот день, когда даже солнце на небе стало черным.


«Пан Гилевский, завернув князя Дмитрия в одеяло, носил его по комнате, тот уже и не бился у силача на руках, а жалобно просил:
— Отпусти меня! Дай мне убить его. Он ославил род Вишневецких. Мы отныне не князья, а палачи.
Пан Гилевский ходил по комнате взад-вперед, со всем соглашаясь, что говорил ему князь Дмитрий, но не отпускал.
И князь Дмитрий сдался.
— Уедем отсюда! Уедем в Молдавию. У меня есть свой виноградник в Котнаре. Уедем.
— Уедем, — согласился пан Гилевский и поставил князя на пол.
Князь покорно ждал, когда его распеленают. Сел к столу, стуча зубами о край ковша, выпил воды.
— Я и подумать не мог, что люди творят такое над людьми...» (В. Бахревский)

Несмотря на свой вспыльчивый характер, Князь не рассердился. Он понимал, что мальчик взрослеет, что взрослеть всегда больно, что рушиться, в тартарары улетает весь привычный мир Принца. Ему было жаль племянника, жаль расставаться с ним, и, не надеясь на успех, он пытался объяснить ему то, что все, кроме Принца, давно знали в этом мире. Что в войну позволено то, что недопустимо в мирное время. Что жестокость бывает справедливой, а положительным героям иногда приходится быть палачами. Он хотел объяснить, что не мог поступить иначе, и, следовательно, он прав. Принц слушал, не возражая. Но про себя говорил иное:

«Перед кем? — спросил себя князь Дмитрий. — Перед войной он будет прав, но не перед миром, не перед жизнью». (В. Бахревский)
Принц рвался уехать в чужие края. Ему казалось, что там все по-другому. Там тихие горы, зеленые виноградники, искрящееся вино. Там люди добры друг к другу и никогда самый близкий человек не обернется жестоким зверем. Князь знал, что он не прав. Но не мог объяснить, в чем именно. Принц сам должен был понять это. И Князь с тяжелым сердцем отпустил его…


В другой стране, среди горных ручьев и виноградных лоз, Принц постепенно успокоился. Он уже сожалел, что так обидел дядю, который так искренне любил его и заменил ему отца. Теперь Принц писал ему и его сыну, своему младшему брату, добрые письма и обещал вскоре непременно приехать к ним. Легко любить весь мир, когда небо не сероеот разрывов, когда не льется кровь и все тебе улыбаются.
Принц был молод и хорош собой. Его ясные глаза, темные волосы и соболиные брови своди с ума не одну девушку, но Принц был равнодушен к женским чарам, пока однажды не встретил ее. Принцессу. В отличие от него она была и впрямь принцессой, дочерью правителя страны, где он находился.
О ее красоте говорили повсюду, когда ей не исполнилось еще пятнадцати лет. Говорили, что глаза у нее как звезды, в волосах словно запуталось солнце, а сама она похожа на лунный свет. Говорили также, что многие могучие государи просили у отца ее руки, но он, не желая расставаться с дочерью, отговаривался ее малым возрастом. С юных лет принцесса знала, что она хороша и любовалась собой. Ей нравилось, когда юноши восхищались ее, совершали безумства из-за ее красоты. И часто она сама кокетливыми улыбками провоцировала их, хоть покоя ее сердца ничего еще не возмутило.


Принц встретил ее случайно, во время празднества. Она первая подошла к нему и завела разговор – робостью принцесса не отличалась. Зато отличалась веселым характером и склонностью к авантюризму. Не зная даже его имени, она шутливо предложила… ее украсть. Он ответил, краснея, что сделает для нее все, что она пожелает, так как ему еще никогда никто так не нравился! Принцесса рассмеялась… Потом они долго бегали, взявшись за руки, по узким улочкам небольшого старинного города. Их обоих давно хватились, но молодые люди словно забыли о времени. В голове принца стоял туман и ясный свет глаз слегка пригас, словно приглушенный им. В конце концов, прижав его плечи к крепостной стене, принцесса поцеловала его без предупреждения и он так покраснел, что она спросила, не в первый ли раз это с ним. Он честно сознался, что в первый. Она долго смеялась и он понимал, почему. Но как было объяснить, что раньше девушки его вообще не интересовали? Может быть, такова судьба, что ему надо было дождаться ее? Принцу хотелось верить, что это так, хотелось видеть принцессу снова и снова и любыми средствами добиться ответа на свое чувство. Страна была небольшой, королевский замок – совсем рядом. Принц нанес туда вначале визит вежливости, но вскоре отец принцессы стал приглашать его в гости постоянно. Ему понравился Принц, да и кому бы он не понравился? Строен, красив, отважен, тонкого ума и прекрасного воспитания, к тому же, происходящий из знатного рода… Вскоре правитель заметил, что Принц не сводит глаз с его дочери… Что ж, это было не удивительно и отец принцессы вполне допускал мысль, что именно такой зять ему и нужен. Тем более, что принцесса сдружилась с ним и с удовольствием его принимала. Принц был интересным собеседником, знал много интересных историй, а главное, восхищался ей как никто другой, осыпал восторженными комплиментами. Тщеславной девушке это нравилось и она проводила с Принцем все больше времени. Привлекала принцессу и его почти детское простодушие. Часто она посмеивалась над ним за спиной или даже в лицо, но он был влюблен и ничего не замечал.
Шло время. Принцессе пришлось уехать в дальнее путешествие, за море. Принц скучал, писал ей нежные письма, с нетерпением ждал возвращения. Он даже решился поговорить с ее отцом о женитьбе и неожиданно получил быстрое согласие. Отец принцессы сказал, что и так полюбил его как родного сына и уверен, что его дочь с ним будет счастлива.
Сам принц в этот день был счастлив так, что хотелось летать. Мир казался ему светлым и добрым, он решил немедленно отправиться к Князю, чтобы окончательно примирится с ним и рассказать о своем счастье. У Принца не было сомнений, что пройдет совсем немного времени и прекрасная принцесса станет его женой.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

@темы: "Сказка", "Дмитрий-Ежи Вишневецкий"

---

Шалене кохання гетьмана (Безумная любовь гетмана). Впечатления.

Ссылки на первое действие (в 3-х частях):
www.youtube.com/watch?v=aOl1UITuqik
www.youtube.com/watch?v=RGVVzKFJVYc
www.youtube.com/watch?v=SEZg_8uyuOc


Недавно отрыла на "YouTube" запись спектакля по мотивам повести В. Веретенникова. Той самой, по которой сейчас на Украине снимают 4-х серийный исторический фильм. Который я обязательно буду смотреть. Если доживу. А пока полюбовалась первым действием спектакля (второе, увы, не нашла).
В первую очередь, хотелось бы поблагодарить актеров за очень неплохую, эмоциональную игру. действительно, смотреть интересно и образы вышли очень яркие. Правда немного не такие, какими я их представляла.




Больше всех понравился Хмельницкий. Это второй актер (первым был Богдан Ступка), создавший реально, по-человечески симпатичный мне образ Богдана. Не грозный, не пугающий, а просто очень сильный человек, немного уставший от бурного течения жизни с умными и чуточку добрыми задумчивыми глазами....
Даже всплыло в памяти что-то из творчества моего знакомого, поэта Сергея Юрьевича Сеничева:
Несмотря на любые пророчества,
Что прилипли к ладоням моим
Я боюсь одного: одиночества
И всего, что кончается им.
Может, были виной обстоятельства?
Если так - все прощу, все приму,
Все пойму - не пойму лишь предательства
И всего, что приводит к нему...

Чаплинский тоже ничего, но Хмельницкому явно проигрывает. Этакий хвастливый старик, типично "нехороший человек". Только и думает, как победить нечестными путями.
А вот Гелена... Это совершенно особая тема. Если брать внешность, то лицом темнокудрая дородная красавица напоминает соответствующих героинь старого фильма и не менее старой пьесы. Вот этих:


Хорошо, не блондинка, Как в "Богдане-Зиновии"
Гелена интересно смотрится в первых сценах спектакля, когда Хмельницкий рассказывает, что решил удочерить девочку, дочь погибшего побратима. "Девочка" выше Хмельницкого и выглядит лет на 30. Далее. Гелена монументальна и очень уверена в себе. Когда по ходу действия Богдан кружил ее на руках , я всерьез забеспокоилась - удержит ли? Впрочем, когда дама раскинула руки, стало ясно, что она сама по себе все-таки достаточно хрупкого телосложения, запястья тонкие. Вероятно, дело в гриме.Разговаривает почти всегда приказным тоном и все остальные персонажи, не исключая Хмельницкого, ходят перед ней на задних лапках (А что делать?).
Соблазняет всех прямо-таки театрально. Только кто к Хмельницкому заглянет - готов, прекрасные глазки бьют наповал без промаха. Такое ощущение, что для нее это - чистый спорт. Этакая сенкевичская Ануся, только менее изящная.
Не могла не улыбнуться сцене, когда она бегает за беззащитным мальчиком Тимошем, а бедняга удирает от нее по всей сцене. Тимош здесь такой маленький и тщедушный, что Гелена его шутя раздавить может. Пожалела, что второго действия нет. Интересно, как бы он с ней в финале справился? В таких разных весовых категориях...
В общем, посмотрела с удовольствием и о времени не пожалела. Теперь буду ждать фильма. Надеюсь, не меньшее удовольствие получу.


Р.S.Нашла цитату из произведения:
«Нарешті ти мій. Хоч перед смертю, але мій! Ні-ні, не подумай, я не прошу в тебе пощади. Моє останнє бажання – бути з тобою. І тоді вже сам зрубаєш мені голову. Я почуватимуся щасливою, що не кат, а ти це зробиш…
- Отямся, Гелько! – втрачаючи волю над собою, вигукнув Тимош. – Не про те зараз говориш.
- З тобою і піду в інший світ, - прошепотіла Гелена. – бери мене, Тимошику, бери!..»
("Наконец ты мой. Хоть перед смертью, но мой! Нет-нет, не подумай, я не прошу у тебя пощады. Мое последнее желание – быть с тобой. И теперь уже ты сам срубишь мне голову. Я буду чувствовать себя счастливой, оттого, что не палач, а ты это сделаешь."
--Опомнись, Гелько! – теряя волю над собой, воскликнул Тимош. – Не о том сейчас говоришь!
- С тобой пойду хоть на тот свет, - прошептала Гелена. – бери меня, Тимошику, бери!..» )

Нормально! Он ей еще и голову отрубил! Как только дотянулся.)))) Не мальчик - орел.
"Не про те зараз говориш!".- а про что надо, интересно?

@темы: "Богдан Хмельницкий", "Гелена Чаплинская", "Театр"

---

Без причины заколки не цепляют, или страшные сказки про Богуславчика))))

Начну с уже использованной мной когда-то цитаты из автобиографии польской писательницы Иоанны Хмелевской:

Трилогию [06] я прочла в возрасте девяти лет. «Огнем и мечом» мне казалось слишком мрачным произведением, намного больше понравился «Потоп». Читала я его во время болезни, что, как легко догадаться, со мною в детстве случалось постоянно. У меня была высокая температура, и в бреду князь Богуслав Радзивилл представлялся мне почему-то в виде изгибающегося стеклянного столба. Боялась я его до ужаса. К счастью, с выздоровлением исчез и страх перед князем.

О какой трилогии речь идет, думаю, всем понятно. Но почему такой страх именно перед этим персонажем? Мало ли злодеев у Сенкевича? Азья, например, с демоническим хохотом перерезающий Нововейскому горло... Такое читать вообще чревато стрессом. А Богуславчик (простите фамильярность, уж очень понравилось уменьшительное, вложенное в русском переводе романа в уста Соковича), вроде бы - приличный такой франтоватый шляхтич, на Европе помешанный малость. Только и вреда, что не может не врать, да к девушкам клеится. Да еще заколки на парик цепляет, непонятно зачем, и вообще порой не рыцарь, а девица красная. Чего его бояться?
А очень даже есть чего!

Ну, во-первых, вот эта милая история про Радзивиллов-вампиров (не шучу!)
Тропа Каина (= Испить чашу)

А во-вторых...
Не могу отказать себе в развернутой цитате!
"Итак... 1667 год. Великое княжество Литовское. Богуслав Поле. Замок князей Радзивиллов.

Глубокой сенью, когда снег совсем уже покрыл плисские топи, в старом замке готовились к встрече хозяина. После четырех месяцев отсутствия возвращался с войны Богуслав Радзивилл. Зная вспыльчивый нрав магната, тем паче после случившихся в этом году позорных поражений от москалей, дворовый люд с сочувствием поглядывал на молодую Вайду – дальнюю его родственницу.

Старый костел страдал от холода и сырости, и, если с холодом каменные стены кое-как справлялись, то коварная влага так и норовила испортить роскошное убранство – золоченая лепнина покрывалась тонкой зеленоватой пленкой, на белоснежных стенах расцветали уродливые пятна, нарядный бархат обвис грязной тряпкой, а лицо Святого Петра изуродовала трещина. Жалко, мастер старался и деревянный старик вышел почти как живой, с грустным лицом и скрюченными болезнью руками. Вайда любила Святого Петра, с самого детства она привыкла рассказывать молчаливому старику обо всех своих горестях и обидах, о том, как Боженька призвал родителей с Царствие свое, о том, как грустно живется в этом огромном поместье, где каждый занят своим делом и никто не хочет играть с маленькой сиротой, как суров пан Януш, старый хозяин, как равнодушен Богуслав, его сын, как набожна немка Каролина, жена Богуслава… Деревянный Петр надежно хранил немудреные девчоночьи секреты, а вот теперь треснул и его, скорее всего, выбросят вон.
- Матерь Божья, Пресвятая дева Мария, смилуйся надо мною, грешной, - девушка крестилась, не смея поднять глаз, ей казалось, будто все святые, даже добрейший Петр, смотрят на нее с укоризной. Не имеет она права молить о снисхождении, да что там молить, она не имеет права даже на то, чтобы ступить на порог этого храма.
«Грешница, проклятая грешница» - одна единственная мысль билась в голове.
Нет прощенья Вайде, ибо опозорила она не только себя, но и весь древний род Радзивилов. Не сиротку пригрел Януш – змею подколодную. На добро предательством ответившую.
Двенадцать лет росла Вайда под надежным крылом старинной литовской семьи. И расцвела девушка, даже Каролина, казалась бы ничего кроме Библии не замечавшая, признала, что Вайда стала настоящей красавицей.
Много ли радости с той красоты?
Богуслав, которого Каролина так и не порадовала до того времени наследниками, задумал просить у епископа разрешения на развод и венчание с юной красавицей.
Парчевский – жмудский епископ и старый ненавистник Радзивиллов – отказал.
В теплый вечер первого дня июля вся окрестная шляхта собралась в замке Радзивилла. Вино в честь именин хозяина лилось рекой. Уж далеко за полночь угомонилась пьяная толпа. Под утро в комнату Вайды постучали. Не заподозрив худого, девушка отворила дверь. На пороге, с совершенно безумным взглядом, стоял Богуслав.
Что произошло дальше, Вайда почти не помнила. В память врезались пьяная усмешка и отвратительный запах изо рта. Уговоры отдаться. Отказ. А потом боль. Беспомощность и унижение. Вайда не кричала - помощи в этом замке ждать было неоткуда…
Радзивилл ударил девушку в висок, рывком поставил на ноги обмякшее тело, развернул к себе спиной, пригнул к кровати и разорвал рубаху.
С тех пор редко проходила ночь, что бы ненавистный магнат не навещал Вайду. От смерти девушку спасал только Святой Петр.

В конце августа Бог смилостивился над Вайдой - Ян Казимир призвал Радзивилла в поход. Последний поход в этой неудачной войне с москалями. Тогда же в церкви девушка случайно встретилась с Адамом – молоденьким сыном панцирного боярина. Те несколько редких встреч, были единственными минутами счастья за последние месяцы ее жизни.
(Тут нужны несколько лирических фраз на которые я не силен. Пояснение, что это платоническая любовь).

Верст за сто до имения добрые люди донесли Радзивиллу, что его Вайда путается с каким-то мелким шляхтичем.
Холопы князя согнули две березы, привязали к ним ноги Адама и отпустили. Старого Яна, пытавшегося вступиться за сына, князь зарубил лично.
В замке Радзивилл первым делом вызвал Вайду и приказал бросить к ее ногам две части возлюбленного. Этой ночью князь не пошел к жене. Он не отказал себе в удовольствии воспользоваться красавицей родственницей. Её ненависть лишь больше возбуждала его. В тот самый момент, когда Радзивилл, сделав свое дело, находился на вершине блаженства, девушка бросилась на него, пытаясь убить заранее спрятанным стилетом.
С тех пор Вайду никто не видел. Кто говорил, что она сбежала, прибрав с собой старинную (какую-то парную вещь) – реликвию рода Разивиллов, но большинство склонялось к тому, что князь просто приказал ее убить и тайно закопать в жодинском урочище. Только по ночам какой-то особенный – громкий и торжественный волчий вой несколько дней доносился из окрестных болот.
Всю зиму в Богуславской слободе обсуждали эту историю. А весной с начавшимся севом, потихоньку забыли. "

Цитата отсюда: forum.eksmo.ru/viewtopic.php?f=156&t=4812
(Я бы такого при всем желании не сочинила)

Вот так, панове! Жуть, не правда ли? Мне так даже Геленку-бедняжку напомнила эта история. Хоть Хмельницкому при самом мрачном варианте до ЭТОГО Богуслава далеко в смысле жестокости и демоничности.
А жаль, что подробный рассказ по этому сжатому сюжету, кажись, так и не написан)))


Чуяло мое сердце, что просто так храбрый рыцарь заколки к волосам цеплять не станет. Наверняка, знак для своих (в смысле, вурдалаков), как у Теляева в "Упыре" с филином табакерка. А может, и какой амулет на случай встречи с серебряным крестом.)))))))))))))))

@темы: "Легенда", "Потоп", "Богуслав Радзивилл"

---

Новое кино на старую тему, или еще про Гелену и Хмельницкого

Сегодня случайно узнала, что во Львове сейчас в разгаре съемки нового исторического фильма "Гетьман", об отчаянной любви Богдана Хмельницкого.
Информация здесь rusinfo.info/novosti/8899-v-ukraine-snimayut-sv...
А о киноповести, ставшей основой фильма, здесь: milleniumra.com.ua/shalene-kohannya-getmana-vik...
Думаю, не будет ничего неприличного, если добавлю сюда пару фотографий, найденных на страничках занятых в фильме актеров в соцсетях:




vk.com/r.gribovsky89?z=photo9519735_336774389%2...






еще фото: vk.com/r.gribovsky89?z=albums9519735

Может, выйдет чего-нибудь красивое и даже приличное? Хотя после "Богдана-Зиновия" я на многое не рассчитываю)))

Р.S. Геленка... Верно, она очаровательна?
vk.com/id35759701?z=photo57048750_340414872%2Fw...

@темы: "Украина", "Кино", "Богдан Хмельницкий", "Гелена Чаплинская"

---

Елена Прекрасная или как тяжело быть красивой женщиной в XVII столетии

Об этой истории, таинственной и крайне интересной, задумываюсь давно. Во-первых, с того времени, как прочла эту юмористическую задачку.

У Богуслава Радзивилла 164 любовницы, а у Тугай-бея на 36 любовниц больше. Жен же у Тугай-бея в десять раз меньше, чем любовниц. А у Хмельницкого только одна жена, да и ту Чаплинский украл. Вопросы: Во сколько раз у Хмельницкого меньше жен, чем у Тугай-бея, и есть ли на свете справедливость?)))

Смешно, да. Но дело в том, что как раз у Хмельницкого не одна жена была, а целых три. И, что самое интересное, на момент ссоры с Чаплинским он вообще женат не был.

Во-вторых, со времен чтения романа Г. Сенкевича "Пан Володыевский", где, в числе прочего, есть такой момент:
"— А слыхал ли ты, Халим, о Хмельницком?

— Слыхал, я у Тугай-бея служил, а он с Хмельницким войной на ляхов хаживал, замки рушил, добычу брал…

— А знаешь ли ты, что Хмельницкий у Чаплинского жену похитил и себе в жены взял и детей с нею прижил? И что же? Была война, и никакое войско, ни гетманское, ни королевское, ни Речи Посполитой не сумело ее у него отнять. "
Вот тут я и заинтересовалась, кто же все-таки у кого похитил жену и убил сына. Да был ли тот сын вообще? И была ли жена? Оказывается, была.



Трагическая судьба Геленки так меня взволновала, что не порассуждать о ней я просто не могу. Википедия по этому вопросу дает мало информации:
"Гелена (Елена, Мотрона) Чаплинская (польск. Helena Czaplińska, ? — † 1651) — шляхтичка, вторая жена Данилы Чаплинского и вторая жена Богдана Хмельницкого....Сведения о жизни Гелены часто противоречивы. Все источники единодушны, в том, что Гелена была шляхетского происхождения, рано осиротела и была взята в семью Хмельницких в качестве няньки для детей Богдана Хмельницкого от его первой жены Анны Сомко (Сомкивны).

В народе Гелену прозвали «ляшкой», вероятно, потому что ее отец происходил из Речи Посполитой. Оставшись сиротой, девушка нашла убежище в доме Хмельницких, где занималась хозяйством, помогая болевшей жене Богдана.

Историк Костомаров приводит сведения, что Гелена была кумой[1] (крестной одного из детей) Богдана Хмельницкого. Если кумовство Хмельницкого и Гелены действительно имело место, то это обстоятельство говорит о том, что на момент крещения детей Хмельницкого Гелена была православной.

Весной 1647 года чигиринский подстароста Данило Чаплинский, враг Хмельницкого, произвел в отсутствие Хмельницкого наезд на его хутор Суботов, избил до полусмерти его сына, и увёз Гелену, с которой повенчался по католическому обряду.... Согласно Летописи Грабянки власть отклонила судебную жалобу Хмельницького, а его самого Чаплинский поместил в тюрьму по подозрению в подготовке козацкого бунта. Только благодаря заступничеству Гелены, Богдан был временно отпущен на волю и воспользовался этим для побега на Сечь.[2] Такие же сведения про спасение Хмельницкого из заключения благодаря заступничеству Гелены Чаплинской содержатся в Летописи Самойла Величко. Автор приписывает Хмельницкому такие комплименты в её адрес:
И если бы не помогла своим участием и просьбой Чаплинская, эта рассудительная невинных людей жалобница — Есфирь, то не знаю, чтобы случилось от вражеского навета Чаплинского с моею головою потом?[3].

После смерти первой жены Богдана Хмельницкого, Хмельницкий и Гелена жили необвенчанными. В первой половине 1649 года, в Переяславе Гелена и Зиновий-Богдан Хмельницкий повенчались. Гелена стала второй женой гетмана Войска Запорожского. На брак дал специальное разрешение иерусалимский патриарх Паисий. Участие патриарха было необходимо по нескольким вероятным причианам: Гелена была католичкой, ее первый муж Данило Чаплинский был жив и Гелена была обвенчана с ним по римскому католическому обряду. Неизвестно также получила ли Чаплинская развод....
Наиболее подробное описание исторического скандала оставил Иосиф Ролле, чей очерк под псевдонимом доктор Антоний опубликовал в 1894 году журнал «Киевская старина». Жена Хмельницкого болела и нуждалась в помощнице. По версии Ролле, Гелена сумела занять место и в сердце ее мужа. «Но законная супруга была жива, — пишет Ролле, — приходилось ждать, и Богдан выжидал терпеливо, утешаясь надеждой на более или менее быструю развязку». Чаплинский был уже вдовцом, выдавшим замуж дочь, и сам не имел никаких препятствий к вступлению в законный брак и продлению своего рода еще и по мужской линии. Перспектива ждать, пока умрет жена Богдана, не нравилась Гелене — она приняла предложение подстаросты. Разъяренный Хмельницкий вызвал соперника на поединок, но сам едва спасся от устроенной тем засады. Обратился к молодому Александру Конецпольскому — напрасно. Подал иск в суд — ему отказали. Богдан поехал в Варшаву. Вслед за ним поехал Чаплинский. Оба предстали перед сенаторами, как перед судьями. В списке обид уведенная девушка занимала значительное место. Её Хмельницкий даже называл своей женой. А Чаплинский это опровергал: «Он силой держал ее у себя, потому-то она так поспешно и ушла от него, а поскольку пришлась мне по сердцу, то я женился на ней. Никто не принудит меня отказаться от нее, а хоть бы и так, то она сама не согласится и ни за что не вернется к Хмельницкому». Присутствующие сенаторы стали потешаться: «Стоит ли, пан сотник, жалеть о такой особе! Свет клином не сошелся! Поищи другую, а эта пусть остается при том, что ей так понравился».

Вернувшиеся из Варшавы соперники продолжали вражду. Чаплинский подговорил простого казака Романа Песту обвинить Хмельницкого в предательстве. В ответ Богдан жаловался коронному гетману Николаю Потоцкому: «Невесть откуда взялся разрушитель спокойной жизни моей, Чаплинский, литовский зайда, польский пьяница, злодей и грабитель украинский, подстароста Чигиринский, который, распоряжаясь восемь лет в Чигирине угодьями своего пана польского, коронного хорунжего, лживыми поклепами и доносами вконец сгубил многих наших братьев и присвоил их собственность; и, конечно же, не пан хорунжий коронный, а слуга его, брехун, предатель и пьяница Чаплинский владеет Чигиринщиной». Зять подстаросты публично обещал убить Хмельницкого, время от времени его арестовывали и выпускали под поручительство — ни до, ни после Чигирин не ведал подобного скандала. Иногда за Богдана вступалась сама Гелена, что он впоследствии с благодарностью отмечал в одном из писем: «Если бы не эта добродетельная и жалостливая к невинно страждущим Эсфирь, не миновать бы мне мщения жестокого тирана, ее мужа».

Иосиф Ролле так обрисовывает все случившееся с Геленой:
« Где она пребывала во время кровавой борьбы, что случилось с ее неудачником-мужем — трудно сказать. В мае 1648 года в Чигирине уже не было польского гарнизона, поскольку сюда отправили польских пленных. Сомнительно, чтобы Чаплинский в таких условиях и далее оставался при исполнении должности. По словам Величко, Хмельницкий после битвы при Желтых Водах послал к Чигирину 150 верных и опытных казаков и поручил им задержать Чаплинского. Поручение было выполнено, как положено, и через два дня подстароста предстал перед гетманом, который велел казнить его, а тело в знак презрения закопать далеко за обозом. Впрочем, если это было именно так, то как объяснить настойчивые требования гетмана к Речи Посполитой о выдаче ему того же Чаплинского, которые он выдвигал на протяжении всего последующего года? Не только письменно, но и лично просил Хмельницкий об этом Киселя как комиссара Речи Посполитой; конечно, Кисель отпирался бы, если бы Чаплинский уже был казнен. Между тем Хмельницкому важно было убрать с пути подстаросту хотя бы потому, что тот был женат на женщине, которую гетман взял себе в жены. Не подлежит сомнению, что Чаплинский сумел заблаговременно спрятаться; возможно, он наткнулся при этом на казачий отряд и погиб, а жена его попала в плен и в Чигирине ждала решения своей судьбы...
Хотя Хмельницкий искренне любил Гелену, его окружение, и прежде всего сыновья, хотели избавится от неё. Среди старшины гетманшу называли «ляшкой» и подозревали в связях с бывшим мужем Чаплинским. В мае 1651 года, известный своим вспыльчивым характером Тимош Хмельницкий, во время пребывания отца в походе, казнил ненавистную мачеху, повесив голой на воротах усадьбы. Вот, что сообщал про это 14 июня 1651 года шляхтич Кшыцкий:
« Говорят, Хмельницкий приказал жену свою повесить за то, что выявлено перехваченные письма Чаплинского к ней про то, чтобы она все ценности закопала в землю, а самого Хмельницкого отравила. »

Летописец Величко также сообщает про повешенье Мотроны Тимошем и выделяет «самовольность» его действий.

Прямых доказательств про измену Гелены не существует. Возможно обвинения были сфабрикованы старшинской оппозицией и лично Тимошем. М. Грушевский указывает, что Богдан Хмельницкий перед битвой под Берестечком получил известия от Тимоша про недостаток средств в казацкой казне и поручил ему расследование этого дела. В результате гетьманский сын доказал, что деньги украла его мачеха Мотрона и её тайный любовник, казначей. 20 мая 1651 года Богдану пришло известие, что Тимош казнил их обоих через повешенье.

Эпизод супружеской измены Гелены, как и сама её личность, остаются предметом многих научных и публицистических спекуляций...."

Короче, дело ясное, что дело темное. Ничего толком так и не известно, а женщину, право, жалко. Всех смертных грехов понавесили на нее. Еще спасибо автору вот этой статьи: www.ukrstor.com/ukrstor/buzina-tajnajaistorija-..., который высмеивает хотя бы некоторые абсурдные обвинения в ее адрес.
В книгах "Хмельницкий" И. Ле и "Грех, похожий на любовь" И. Тихоненко, да и во многих других, Геленка-Елена - стопроцентно отрицательная героиня, развратница, шпионка, отравительница и воровка. А вот мне почему-то кажется, что именно тех денег, за кражу которых ее казнили, якобы, она не брала. Более того - что Тимош Хмельницкий, этот "милый мальчик", развлекающийся казнями и поджиганием бород гостей, прекрасно знал об этом, как и то, куда эти деньги девались на самом деле....
Прямо хочется написать о тяжелой судьбе красивой женщины какой-нибудь псевдоисторический рассказ. Возможно, так вскоре и сделаю.


Р.S Еще один интересный момент: информация о Гелене Чаплинской и Елене (Алене) Хмельницкой, приемной дочери Богдана Хмельницкого, главной героини фильма "Клейноды гетмана", часто пересекается. К чему бы это? Геленка тоже с детства воспитывалась в семье Хмельницкого и его первой жены, тоже считалась приемной дочерью. Не идет ли речь об одной и той же девушке? Но Елена Хмельницкая приемного отца своего пережила, и даже замуж впоследствии вышла... Нда... Сколько загадок в этой истории, однако!


И, совсем уж в заключение, просто понравившиеся цитаты из статьи "Конец степной Елены":

"Это потом, уже советские историки назовут все случившееся весной 1б48 года «национально-освободительной войной украинского народа». А поначалу даже Хмельницкий не знал, как оно называется. Ясно только, что получилось большое безобразие. "

"Выкупленный некогда матерью из бусурманского плена Богдан отнюдь не гнушался работорговлей в принципе. Занятие это, когда продавал он сам, гетману явно нравилось."

"Среди авантюристов, болтавшихся по Украине в это время, числился и один подозрительный патриарх-самозванец, приставший к войску Хмельницкого. Не чуждый наклонности творить чудеса «святой человек» отпустил пьяному гетману грехи без исповеди, ибо тот просто физически не мог ворочать языком, благословил и тут же за тысячу злотых и шесть лошадей заочно (!) обвенчал Богдана с Чаплинской. По-видимому, сделка патриарху так понравилась, что уже совершенно бесплатно он дал отпущение грехов еще и Чаплинской, а также «благословение на брак, три самозапальные свечки, молоко Пресвятой девы и миску лимонов». История кажется совершенно невероятной. Но ее подтверждает сам Хмельницкий в письме Киселю."

Каково, а? "Без меня меня женили". Девушку спрашивать, естественно, в голову никому не пришло


И самое классное:
"Хмельницкий был в сложной ситуации. Казнить? Жалко — вроде, не чужой человек. Простить? Всякая сволочь будет лазить в казну — никакой стражи не напасешься. Чего стесняться, если гетман — гуманист...")))))))))))))))

@темы: "Гелена Чаплинская"

---

Еще раз про Горпину)

Часто задумывалась - почему же Горпина в фильме "Огнем и мечом" так отличается от героини Сенкевича, чего актрисе не хватило, и кто бы эту роль мог лучше сыграть. Мнения на эту тему есть самые разные:

1) "В фильме Горпину зачем-то сделали отталкивающей и дикой, а по книге она была молода и очень красива, возможно, внешне даже не уступала Елене. Непонятно, к чему было вносить изменения". (Анжелика, www.kino-teatr.ru/kino/movie/euro/4651/forum)
2) "Согласно литературному произведению, Горпина — старая и страшная гадалка, близкая к ведьме. (ЭТО ГДЕ Ж?!!) В картине Гофмана героиня Р. Писанки — молодая, может, тоже ведьма, но не лишенная аутентичного шарма, привлекательности. Ее безнадежная влюбленность в Богуна добавляет драматизма действию". (www.day.kiev.ua/ru/article/istoriya-i-ya/svet-i...)
3) "РУСЛАНА ПИСАНКА - замечательная украинская актриса, и в роль вписалась идеально. она очень колоритная и с отменным чувством юмора (в жизни)" (Elizabeth, wap.vmortensen.forum24.ru/?1-16-0-00000011-000-...)
4) "Ведьма влюбляется в героя Александра Домогарова и, погибая, спасает его любимую девушку от смерти. ( vm.ru/news/5233.html?page=931)"
Последняя цитата из интервью самой актрисы, но, как-то из фильма это не очень заметно.
Хотя Руслана Писанка - одна из любимых моих актрис, именно эта роль мне у нее нравится меньше всего. И не потому, что она для нее не подходит. Просто направление игры, на мой взгляд, можно было избрать другое.
Мое мнение - образ пережали слегка, стремясь максимально приблизить к демоническому. Горпина вышла грозная, внушительная такая, вполне потусторонняя. Она производит впечатление - и еще какое!, но мысль о ее неразделенной любви почему-то мне в голову пришла только после книги, хотя фильм видела раньше. Горпина в фильме и любовь - это вообще два каких-то несовместимых явления.

Когда речь идет о славянских ведьмах, да и о ведьмах вообще, как первая примета всегда идет взгляд с этакой веселой чертовщинкой, обволакивающий и завораживающий. Такой взгляд не сыграешь - он у женщины либо есть, либо его нет. И, что самое главное, как раз у Русланы Игоревны - есть. Достаточно посмотреть "Черную раду", или, еще лучше "Москаль-чародей", чтобы в этом убедиться.



И странно, что именно в "Огнем и мечом" взгляд этот куда-то делся. Странно и досадно немного. В книге героиня Сенкевича и улыбалась, и смеялась, и с казаками заигрывала. А тут прямо написано аршинными буквами: не подходи, черным вороном станешь!)))) Страшно, да, но как-то неромантично.



В общем, создавая ведьму, потеряли женщину. Хотя, может быть, мне одной так кажется, мое видение всегда оригинальностью отличалось.

@темы: "Огнем и мечом", "Кино", "Руслана Писанка"

---

Больше, чем жизнь. Глава вторая

Глава 2
Горлинка
I
Чародейский вечер раскинулся над рекой, как предвестник необыкновенной ночи. Все казалось чудесным, даже тихие воды, даже привычный пряный запах луговых трав. Девушки в длинных вышитых рубашках разбрелись по лугу, выискивая цветы для купальского венка. Казаки, державшиеся в отдалении, напоминали горы, дымящие трубками, точно старые вулканы - жерлами. На высоком берегу молодежь пыталась развести костер, да мешал озорной ветер-вечерник, не желая притихнуть хоть на мгновение. Поглядывая издали на кучу хвороста, застыла посреди травы девочка. Она одна ничего не искала, словно ничего не было ей нужно, только бы просто быть здесь в эту удивительную ночь, которая, окутанная сиреневым туманом уже спешила навстречу людям. То ли потому, что рубашка на ней была расшита скромнее, чем на других девушках, то ли оттого, что была здесь всех заметно младше – вряд ли минуло ей больше двенадцати лет, то ли еще по какой причине, она не подходила к шумным компаниям, держась одиноко, однако не уходила.
Грузный казак, посматривая на молодежь с высоты пригорка, все чаще искал глазами эту девочку, словно любовался ею. И то сказать – было чему любоваться. Необычайно белая кожа оттеняла темные, круто взлетающие с переносицы брови и длинные шелковистые ресницы, в которых, как и в лиловых глазах, вспыхивали на последних закатных солнечных лучах лукавые искорки. С этими искорками, с мелкими, как у лесного зверька, зубками, мелькавшими по временам в жемчужной усмешке, длинными вьющимися волосами, рассыпавшимися по плечам, как лепестки, напоминала она тот самый загадочный цветок папоротника, который сегодня многие хотели и страшились увидеть. Огненный цветок способен нашедшему его счастливцу и клады все, какие ни есть, указать, и сердце милой любовью зажечь, и любое другое желание исполнить, но боязно принимать его колдовскую помощь, ибо никто не знает, какую цену в будущем за нее придется заплатить. И в этой девочке чувствовалась та же магия, способная как спасти, так и погубить, и второе – вернее. В ней, совсем юной, уже угадывалась женщина с обволакивающим, чарующим взглядом, в котором можно навек потерять себя, раз только глянув.
- Смотри ж, Остап, - Заговорил казак, к соседу своему обращаясь, - Вот то, что у каждого к старости быть должно, чтобы можно было и на тот свет сбираться спокойно. Четыре сына у меня, все растут достойными рода казацкого. И за отчизну встанут, когда час придет, как один, все…
Сыновья – три одинаково белоголовых мальчика стояли тут же, поглядывая на отца. Четвертого видно не было.
Смеркалось, а костер на берегу все еще не разгорался. Внезапно одиноко стоящая девочка оглянулась. Сверкнули на миг фиалковые глаза, словно в чистом небе показалась молния, и ветер стих, словно по волшебству. Пламя озарило туманные холмы так резко и неожиданно, что пытающие разжечь его попятились. Несколько взглядов обернулось в сторону девочки. Девушка, собиравшая ромашки на венок неподалеку, с опаской перекрестилась. Девочка заметила этот жест. На ее миловидном чистом лице отразилась неприятная гримаса то ли обиды, то ли презрения. В следующее мгновение она уже бежала вдоль берега, пусть дальше от притягательного пламени, но зато дальше и от людей, которые, за исключением отца ее и братьев, никогда ее не понимали, а зачастую и смотрели с суеверным страхом, как сейчас.
Казак, наблюдая это, намеренно сделал паузу, чтобы мгновение спустя, со значением добавить:
- А Горпина моя, горлинка, царевной будет!
Он произнес это твердо, даже с вызовом, словно возражая кому-то.
- Та ж будет! – Благодушно кивал в ответ ему Остап. – Для чего не быть?
Он-то знал, как хотел Григорий Донец, чтобы к сыновьям его Бог дочку-красавицу придал, хоть соседи его больше о сынах мечтали, о помощниках и защитниках, в дочерях же видели мало проку, принимая их рождение с сокрушенным вздохом и христианским смирением. Каждому Всевышний по надобности его щедро посылает, но и испытаний кладет на чашу жизни немало. Едва появилась на свет Горпина – пятый ребенок, и видно, последний уже у немолодого полковника слободского казачьего полка, как умерла его жена. Тяжело одному с пятью детьми остаться, да еще если один из них – грудная девчонка, но Донец на судьбу свою никогда не жаловался. Пока жила старая мать полковника, внуки при ней были, покуда ходил сын ее с товарищами на татар, да укрепления строил на реке Северный Донец, с берегов которой и прозвище свое принес, на детей впоследствии перешедшее. А после... старшие сыны за отцом неотступно следовали, младшие за ними тянулись, и Горпина не очень-то отставала. Сильная, крепкая, ловкая девчонка и лошадей в ночное водила, и свиней заплутавших из болота вытаскивала, и старой саблей отцовской рубила на скаку не хуже иного казака, твердой рукой снося головы репьям на заброшенном баштане. Вот только женщины около нее не было. Матери девочка не знала, бабке не до воспитания было – легко ли старой с пятерыми, накормить, да проследить, чтоб в колодец не упали, в реке не потонули, к пчелам на пасеку не залезли – и то ладно, и то слава Богу, подруг у тянущейся к мальчишкам, и к тому обладавшей гордым и независимым нравом Горпины не водилось отродясь. Некому было объяснить ей, как девушке держать себя должно, некому было и ее печали выслушать, слезы обтереть. И Остап считал, что потому и росла дочка Донца такой не похожей на своих сверстниц, замкнутой, словно диковатой немножко, но и рассудительной не по годам, а порой и странной до того, что незнакомому человеку испугаться впору. Сам Остап, само собой, и в мыслях не держал опасаться девочки, которую он в младенчестве на руках качал, так как отцу ее не то оруженосцем, не то наперсником с юных лет приходился. И болтовне глупых баб не верил Остап – да и какой казак ей верит?! Только вот замечал он, как задумывался порой Донец, на дочь свою глядя, и хмурая дума омрачала чело казака, хоть любил он ее безмерно – кому ж, как не Остапу об этом знать?
Вот и сейчас легкая тень замутила взор Донца.
- А что, Остап, - Спросил он задумчиво. – Не слыхал ты, старики говорят, будто если седьмой ребенок у казака девкой народится, то быть этой девке ведьмой?
Остап аж поперхнулся.
- А тебе что до этого, хоть бы я и слыхал? У тебя-то пятеро всего.
- В том-то и дело, что после хлопцев моих двоих младенчиков прибрал Господь.
- Ведь верно! – Запоздало вспомнил Остап.
- Вот и выходит, что седьмая – Горпина, а?
- Что ты, Грицко, словно старуха древняя, байки рассказываешь?! – Возмутился Остап - Слушать невмочно!
- Да то я шуткую, друже. – Поспешно отозвался Донец, но Остап вовсе не был уверен, что друг говорил в шутку. Отец о дочери – это надо же?! И что же такого приключилось? Ветер на минуту притих – вот огонь и зажегся. Эка невидаль, в самом деле! Этак и вон в той тучке над утесом злое колдовство можно усмотреть, и в холодном тумане, что над рекой клубится, да и мало ли, в чем еще!
Григорий, кажется, уже и думать забыл о своих тревогах, из-под ладони следя за горизонтом, на котором вдруг обозначились две стремительно приближающиеся точки. Бегущая девочка тоже замерла, не спуская с ним глаз. Минуту спустя два мальчика-подростка верхом на неоседланных лошадях поравнялись с ней.
- Только за смертью посылать вас! – Негодующе сверкнула глазами она.
- Не бранись! – светло, успокаивающе улыбнулся паренек с чубом цвета спелой пшеницы. – На-ка, держи вот!
В руки девочке полетела охапка степных цветов, другую такую же через мгновение сбросил второй мальчик.
Она придирчиво поворошила подношение, с презрением фыркнув прямо в лицо светловолосому:
- Этого-то добра и здесь навалом!
- Неправда твоя, Горпыно, такие только в степи и растут, лазоревые! – С той же спокойной улыбкой отозвался он, давно привыкший к своенравному характеру сестренки. – Почитай, верст пять сегодня отмахали для тебя!
Разглядев цветы повнимательнее, девочка смягчилась. Уж очень хотелось ей, что ее венок сегодня был ни как у всех, самым лучшим.
- Спасибо, Иванку. – Сказала она, и, повернувшись ко второму, добавила почему-то еле слышно:
- И тебе...
Второй паренек был полной противоположностью своему другу. С гордой осанкой, орлиным взглядом темных глаз, одетый в щеголеватый кунтуш, плотный не по погоде. Темные волосы, стриженные в кружок. Он посмотрел на девочку смело, с легким пренебрежением, словно старался показать, что в благодарности ее не нуждается, и ударил пятками коня так, что только легкий вихрь закружился около копыт, да на изумрудной траве остались примятые следы. Светловолосый искоса бросил на сестру последний взгляд и тронулся с места вслед за другом. Она на миг опустила глаза, но почти тут же забыла о них обоих, занялась цветами. Присев тут же на корточки, разбирала их, обшаривала гибкими пальцами, тихо напевая протяжную украинскую песню.
Закончив венок, девочка надела его и, подбежав к самому краю крутого бережка, легла на живот, смотрясь в тихие светлые воды, точно в зеркало.
- Красавица! – Тихо шепнул Остап, и Донец кивнул, соглашаясь.
- Одно слово: царевна...
Васильки с ромашками очень шли к ее волосам цвета воронова крыла, а незнакомые лиловые цветы густыми кистями отражались в глазах, придавая им неповторимое сияние. Горпина почти впервые нравилась себе, и впервые невольно задумалась: в кого она такая? И отец, и все братья – светловолосые, синеглазые. Может, в мать, которую она никогда не видела? Надо будет спросить у отца.
Оставив коня, темноволосый паренек сделал круг, и незаметно вернулся на берег. Тихо подкравшись к засмотревшейся на свое отражение девочке, он, улучив минуту, сорвал с ее головы венок. Горпина вскочила.
- Отдай сей час же!
Он мотнул головой. Насмешливая улыбка скривила губы и словно огнем обожгла девочку.
- Отдай! – В голосе уже слышалась скрытая угроза, лиловые глаза метали молнии, но испугать его было не так-то легко.
- Зачем тебе венок? – Спросил он с ехидцей. –Ужели на суженого гадать?
- То не твое дело! Отдай!
- Ой, не могу! – Он громко и зло расхохотался. - Ты ж ведьма, а у них мужей не бывает.
Горпина неожиданно для себя тоже усмехнулась.
- Кто тебе сказал, что не бывает?
- Да кто ж душу свою погубить согласится? Чтоб каждый день на него такие глазищи смотрели – лучше уж сразу смерть.
- Тебе-то что за дело до моего мужа и моих глаз? – Возмутилась она.
- Мне-то? – Медленно переспросил он, искоса, склонив голову к плечу, разглядывая Горпину пристально, словно понять что-то пытаясь. На миг показалось, что скажет он сейчас что-то необычное и очень серьезное, но почти тут же озорная, чуть высокомерная усмешка вновь поселилась на его лице.
- Ну, довольно же! – Примирительно, с ноткой нетерпения в голосе, сказала девочка, протягивая руку за венком.
- Э-э, нет, подожди! Говорят, что твои глаза огонь разжигают, воду в ручье останавливают, а сорванные цветы вновь расти заставляют. Правда это?
Она с усмешкой пожала плечами.
Он выдернул из венка остролистый, уже начинающий увядать василек.
- Пусть-ка он сызнова прорастет! Ну, что? Наколдуешь – отдам твой венок.
Медленно, не поднимая глаз, она взяла протянутый цветок и повертела его в руках.
- Что? – Нетерпеливо наседал собеседник.
Горпина покачала головой.
- А что ж так? Не хочешь? Или не умеешь?
- Не умею... – Негромко и словно нехотя выдавила она из себя...
С пригорка за ними наблюдали сыновья Донца. И хоть не могли слышать слов, уловили в поведении собеседников тень назревающей ссоры и как один шагнули вперед, готовые защитить сестру, но слободской полковник остановил их повелительным жестом руки, и, оборачиваясь, кому-то сказал негромко.
- Где там Богун? Федор, глянь-ка!
- Диву даюсь, что деется! – Охнул через мгновение боевой товарищ Донца. – Вымахал хлопец с версту, женить впору, а он, дурень, с детьми малыми в игрушки играет! Эй, Юрко! А ну, геть от реки, покуда я нагайку в руки не взял!
Несмотря на эти слова и их грозный тон, все знали, что никогда и пальцем не тронет Богун своего сына, единственного и долгожданного. Юрко нельзя было упрекнуть в недостатке смелости и силы, и, несмотря на юные его годы, видно было, что этот мальчик унаследовал твердую руку и верный глаз отца своего, а таких, как его отец, воинов, даже среди казаков поискать было. Но слово «нет» было ему не знакомо. Сдерживать свои чувства и желания он не умел и не хотел, был горяч, необуздан, часто впадал в гнев и раздражение и в такие моменты был страшен, ибо не помнил себя. «Не иначе, куренным атаманом будет, а то и гетманом!» - Говорили о сыне Богуна казаки, вызывая на его лицо гордую и довольную улыбку, и тихо, чтобы Федор не слышал, добавляли: «Если только голову раньше не сломит!»
Услышав голос отца, темноволосый мальчик, сверкнув глазами, бросил венок к ногам Горпины.
- Я так и думал, что нет в тебе колдовской силы! – Словно бы даже с сожалением сказал он.
Миг – и его уже не было рядом. А она осталась. И почему-то долго не спешила поднять венок. Только пальцы все шевелились, трогая длинный стебель василька, а губы словно что-то шептали...
... Над рекой стояла луна. Серебряные рыбки весело играли в береговых камышах. Из глубины вод наползал, клубясь, белесый и холодный туман. Уже отпрыгали девушки и парни через костры, чтобы очистится от грехов прошлых и жизнь с чистой страницы начать, уже растаяли за гранью горизонта, хороводясь, венки, отпущенные с самой большой и светлой надеждой. Только резкие крики ночных птиц пугали самых терпеливых и отважных, отправившихся в лес на поиски цветка папоротника. Последними, наговорившись степенно, расходились казаки. В белых хатах, обсаженных вишнями, вспыхивали и гасли приветливые желтые окошки.
Только оставшись одна, выпустила свой венок Горпина. Медленно плыл он, покачивая укрепленными горящими свечами, так, что огоньки их множились, отражаясь в воде, и казались роем светлячков. Стоя по колено в начинающей холодеть воде, девочка внимательно следила за этим, первым в своей жизни купальским венком.
Темноволосый мальчик бежал вдоль берега. Ему пришла проказливая мысль перехватить венок, но этого можно было не опасаться. Человеку не под силу перегнать течение, и огненное ожерелье давно скрылось бы за камышами, если бы... Как только он оказался у воды, и руку протянул, чтобы схватить венок, тот вдруг волчком завертелся на месте, словно в водоворот угодил. А дальше и вовсе чудеса – венок поплыл назад, мало того, что против течения, так еще и наискось его, словно неведомая сила притягивала его к протянутой руке. А девочка все не сводила с венка пристального взгляда...
- Юрко! – Окликнул сверху повелительный голос и протянутая рука дрогнула. Как птица он взлетел на косогор, забыв о Горпине и цветах. Венок, помедлив, поплыл дальше, теперь уже полностью покоряясь течению и вскоре скрылся из глаз.
Дрогнула, растеклась кругами речная гладь. В ней, точно в зеркале, отражались хаты в садах на высоком берегу. Девочка с ужасом увидела вдруг, как золотистые соломенные крыши охватились пламенем. Видение было настолько правдоподобным, что она поспешно обернулась. Конечно же, никакого пожара не было. Тихо бежала река, тихо светила луна над ее водами, в воздухе пахло вишней и луговыми цветами. Мирно подмигивали светящиеся в темноте окна. Глубоко вздохнув, она решилась вновь посмотреть в воду, и кошмар тут же вернулся. Низко стелящийся черный дом... Кровавое зарево над рекой... толпы людей, бестолково мечущиеся по улочкам горящего села и преследующие их всадники со странными, кривыми саблями. Картина словно приближалась, и вскоре без труда можно было выделить среди бегущих девушку с разметавшимися по плечам темными косами. На миг она обернулась, и Горпина узнала себя.
Оторвавшись от остальных, девушка свернула к реке и внезапно покатилась кубарем, запутавшись в высокой траве. Прямо на нее мчался быстроногий степной конь. Девушка села в траве, видно, не в силах подняться. Огромные темные глаза с лиловым отливом смотрели на преследователя серьезно, но без страха. В зрачках плясали язычки пламени.
Конь остановился шагах в десяти от нее, так резко, словно на стену невидимую натолкнулся. Напрасно понукал его хозяин – маленький человек с узким разрезом глаз, горящих хищным блеском. Конь испуганно ржал, крутился на месте и даже подымался на дыбы, но вперед не шел.
Помедлив, всадник счел за лучшее спешиться и неторопливо, с кривой ухмылкой, направился в сторону девушки.
Горпина – та, настоящая, что стояла на мелководье – невольно вскрикнула и на мгновение зажмурилась. Когда же открыла глаза, по воде плыли лишь лунные блики. Странное видение растворилось без следа, оставив на память ледяной холодок ужаса, подбирающийся к самому сердцу.
- Горпина! Почто домой не идешь? – Окликнул Григорий дочь. – Туман наступает, продрогнешь!
Она не ответила, даже не шелохнулась. Остап осторожно спустился вниз по крутому берегу и подхватил ее на руки.
- Что стряслось? – Озабоченно спросил Донец, почуяв неладное.
- Боюсь, не занемогла бы! – Сокрушенно покачал головой Остап, отчаявшийся добиться от девочки внятного ответа. – Бледная она, и дрожит, ровно лихорадка ее бьет.
- От горе! Да с чего же это приключится могло? Сюда, Остап, скорее!
Остап, на ходу с тревогой вглядывающийся в запрокинутое лицо, краем глаза увидел прямо у кромки воды цветущий василек. И даже удивился про себя – с чего это ему вырасти здесь, где сроду их не было, но тут же о странности этой и позабыл. До того ли было?
Через несколько минут, на руках у отца, девочка вздрогнула, словно очнувшись от тяжелого сна, но ни тогда, ни после, так и не сказала никому, что с ней произошло. Может, потому, что и сама себе не могла это объяснить. Понимание происходящего, вместе с осознанием собственных сил, пришло к ней гораздо позже...

II
Не тогда ли, не в ту ли памятную ночь, зародилось это странное, почти противоестественное в понятии Донца отношение его сестры к его другу? Ибо естественные отношения представлялась ему совершенно иначе. Нет, полно, тогда все они еще были детьми, едва ли способными на подобные чувства. Но ведь что-то положило начало этой болезненной, тревожной и опасной любви? И как так вышло, что и сам он не заметил, откуда все возникло?
Росла горлинка. Рано ей пришлось из гнезда выпорхнуть, как и им всем, много пришлось пережить...
Он вспомнил, как клялись они с Богуном друг другу в вечной дружбе, и, в знак того, свои руки на сабле скрещивали. Как легла поверх их рук еще одна, крепкая и загорелая.
- Горпыно, ты ж дивчина?
- Так что ж? – Коротко спросила она, озорно тряхнув волосами. И, не дожидаясь ответов и возражений, добавила, словно печать приложила:
- С вами я. Навеки и всюду – с вами.
- А коли в бой? – С усмешкой, как показалось Донцу, спросил тогда Богун.
- Так что ж? – Повторила она беззаботно.
- А коли погибнешь? Не страшно?
- С тобой – не страшно.
Вот когда началось это! Как же он внимания не обратил, что сказала она именно «с тобой», а не «с вами». И только сейчас вспомнил об этом!
А тогда Донец лишь сокрушенно качал головой, глядя на сестру.
- И в кого ты такая?! Юрко, что с ней делать?
- Да что тут поделаешь? Пусть уж, как есть остается!...
И добавил невзначай, негромко даже:
- По мне, такая еще милее.
И снова Донец внимания не обратил, хоть краем глаза и отметил, как быстро отвела взгляд Горпина после этих слов. А мгновеньем спустя, и вовсе, отвернуться попыталась, что для нее, редко смущавшейся, и совсем уж было несвойственно.
Давно это было. Еще юнцами безусыми были они тогда. Вскоре после того судьба их на долгие годы разбросала. Были походы, были битвы, славные и бесславные. Он уже стал казацким полковником, когда вновь, почти случайно, повстречался с Богуном. Да полно, была ли то случайность? Может, ворожила Горпина долгими ночами на красавца-атамана? Может, и в дальний хутор лесной пряталась, где и поговорить не с кем было, для того лишь, чтоб вольнее было о нем думать? А Донец полагал, что давным-давно позабыла она и лицо Богуна, и само его имя.
За годы разлуки Богун стал другим. Бог его знает, с кем он водил компанию, и что пережил за все это время, только на место отважного, но безрассудного подростка с открытым сердцем и ясным взглядом пришел усатый воитель с лукавым прищуром и замашками польского пана, каковых до того Юрко всегда презирал. Теперь словно свысока глядел он на друзей своих, и простого, для всех обычного, вроде того, что читать и писать не умел, стыдился, как смертного греха. Не по сердцу Донцу были эти перемены, а пуще всего, то, что скрытен друг стал и задумчив. Таиться мыслями научился, чего прежде не водилось за ним. Все это заставляло быть осторожнее. И сестру свою Донец, как мог, стал беречь от встреч с Богуном. Вот только не знал он, что беречься уже поздно. Самое страшное произошло: образ Юрко угнездился в сердце гордой, но пылкой девушки, и извлечь его оттуда не было никакой возможности....
III
На всю жизнь запомнил Донец, как стояла у зеркала высокая девушка в мужской одежде, убирая волосы длинные свои под высокую шапку. При появлении брата она даже не вздрогнула, только спросила с легкой насмешкой:
- Разве ж можно в девичью спальню без стука врываться?
Однако ему было не до веселья, и не до приличий.
- А как еще прикажешь тебя хоть на два слова застать? Не успела войти, снова собираешься ехать. Можно ли узнать, куда?
- В лес. – Последовал короткий ответ.
- Снова в глушь эту? Почто ж?
- Душно мне здесь! – Сказала девушка. – Воздуха не хватает, словно гнетет что-то. Там мой дом. Туда нас отец возил детьми еще, помнишь?
- А сама говорила, что опасность мне грозит! Куда ж то годится, в опасности меня одного покидать?
- Что тебе с того? Ты в гаданье мое не веришь!
- Я в тебя верю. И, покуда жив, верить буду. Ты про отца вспомнила, так вот, подумай сама. Пять у нашего отца детей было. Как пять пальцев на одной руке. А сколько осталось на свете? Никого, кроме нас с тобой.
- Видно, судьба такая!
- А я тебе скажу: коли осталось нас всего двое, то и держаться нам друг за друга надобно. Останься, не езди!
- Не могу. Ждут меня.
- Кто? – Спросил он с замиранием сердца. И, хоть ответа он ждал, но едва сдержал досадливый стон после того, как ответ этот услышал.
- Юрко.
И добавила, уже мягче:
- Без меня он до оврага не доберется, да и дороги не сыщет. Надобно помочь.
- Помочь?! – Все себя вскричал он. – Иль мало ты ему помогала? И прежде, и сейчас, когда жизнь ему спасала, на ноги поднимала? Слава Богу, здоров он ныне. Вот и пусть о делах своих впредь старается сам. Оставь его!
Она молчала. Но взгляд горящих темных глаз был даже слишком красноречив.
- И зачем это Богуну твое логово понадобилось? – Вдруг подумал Донец вслух. – Иль награбленное негде стало прятать? Иль самому от ужасов войны спрятаться нужно стало? Да нет, то на него не похоже.
Подождал ответа, не дождался его. Заговорил снова:
- Слухи о нем ходят дурные. Будто не так давно он со своими людьми на именье княжеское напал, сжег его и народу много погубил. И что будто девушку оттуда силой увез. Знаю я Юрко, и потому, не могу в подлость такую верить. А с другой стороны, люди, поди, зря о таком не стали бы говорить? Как думаешь?
Тишина, воцарившаяся в комнате, была ему невыносима.
- Молчишь?! Может, все-таки, хоть что-то скажешь?!
- Некогда говорить. Ехать мне пора.
- Никуда не пущу, коли так!
Он встал на ее пути. Встал, зная заранее, что не удержит. Но нельзя же было вовсе ничего не делать!
- Пусти. – Сказала она, спокойно и твердо. И, так как он не двинулся от дверей, сверкнула недовольно глазами:
- Пусти! Ты меня знаешь!
Он посторонился со вздохом. Чтобы, спустя мгновенье, быстрыми шагами идти с ней рядом и взволнованно уговаривать.
- Послушай ты меня! Одна ты у меня на сердце. Нет ему покоя, покуда не рядом ты. Хоть и не провидец я, чую: дурное будет, коли поедешь с ним!
Девушка легко сбежала с крыльца, села на оседланного коня. На Донца даже и не глядела, словно и не было его
- Не уезжай! – Молил он, хватаясь за повод. И тут же словно увидел себя со стороны – жалкого, просящего. И словно огнем обожгло казачьего полковника.
- Да что ж это я? Ни до кого тебе давно дела нет! Он тебе и брат, и отец, и целый свет чисто! Что ж, то – твое дело. Только попомни слова мои: хоть мед ты ему под ноги лей, все будешь для него не больше, чем былинка сухая на склоне оврага, за кою цепляются, когда выбраться из него надо. И коли хрустнет, сломится былинка, станут другую искать, а о той ни мало не пожалеют!
И, выпуская повод, добавил тихо, с горьким отчаяньем:
- Горпина, Горпина, где ж твоя гордость?
Темно-синие, с лиловым отливом, глаза глянули на него сверху вниз. Глянули с жалостью, словно был он не казак, не воин, а дитя неразумное, и чего-то главного самого постигнуть не мог. В следующее мгновение всадница наклонилась. Донец почувствовал обвившие на миг его шею руки, обжегший щеку поцелуй. Крепко-накрепко прижимаясь к брату, она шепнула:
- Я вернусь, Иванку! Помогу Юрко, и вернусь!
Девушка ударила ладонью конский круп. Дробный стук подков, стремительно удаляясь, врезался в память. Фигура всадника в проеме распахнутых ворот. Раскинутые широко, словно для полета, руки. И короткий, звонкий крик:
- Я верну-у-усь!
Словно по всему необозримому пространству степи разлетелись эти слова, отражаясь от поверхности луж и крепостных стен. И, хоть то был не последний раз, когда они виделись, хоть и приезжала она еще и после, но с тех пор живет он в нем, этот крик, сулящий успокоение и надежду...


***
Словно очнувшись вдруг, Донец огляделся кругом себя. Он опять стоял у крыльца, хоть и не помнил, как вернулся туда. На ступеньках, прямо над ним, нависал Остап, не сводя с него глаз. Позади него, в дверях, словно застыл Володыевский. За ним, держась за руки, показались Ян и Елена.
- Почто встал? – Сердито обратился Донец к Скшетускому. – сказано было – лежать до завтра. Али по новой занеможить на радостях хочешь?
Никто ему ничего не ответил. Все только смотрели на него. И, видя эти сочувственные, отчаянные взгляды, Донец выбрал промеж них самый родной – взгляд старого Остапа и, словно на него отвечая, проговорил:
- Ничего... То ничего, Остап! Вернется она. Помяни мое слово. Вернется, коли обещалась. Ждать будем.

@темы: "Огнем и мечом", "Горпина", "Богун"

---

Больше, чем жизнь

Автор: Angel Ren
Основа: "Огнем и мечом" Как фильм, так и книга. А в большей степени – собственная фантазия.
Тип: Фантазия на взволновавшую тему.
Размер: Средний.
Герои: Что ж писать, сами увидите!
Примечание: По Сенкевичу фанфики и рассказы пишут очень редко. После напряженных поисков по сети. Обнаружила их штук пять, не больше. Причины понятны: и стиль особенный, даже в русском переводе чувствуется, и писатель уж слишком известный, да и сам роман – исторический, что бы что-то похожее более-менее наваять, кучу источников изучить надо...
После прочтения замечательной книги и просмотра не менее замечательного фильма, возникла эта, самая безумная из моих идей. Знаю заранее, что будут и стилистические, и исторические, и фактические ошибки. Наверное, мой рассказ не только псевдоисторический, но и псевдолитературный, но раз уж мысль пришла, то надобно пустить ее. Может быть, она знает, что делает.)))))
С другой стороны, у меня и не произведение художественной литературы вовсе намечается, а скромный, вовсе графоманский, бредик.
В общем, всерьез прошу не принимать и гнилыми помидорами справедливого читательского негодования в меня, и особенно в героев моих (у которых от Сенкевича, может, только имена остались), не бросаться.
Предупреждение: Исторические и стилистические неточности, своеобразная трактовка образов, четко выраженная неприязнь автора к одним героям, и столь же стойкие симпатии к другим, т.е., пристрастность.
Рейтинг: Естественно, детский!))))
Эпиграф:
Говорят, на ведьму стала я похожа,
Я меняюсь, и меняюсь на глазах
Засмеюсь – у всех мороз бежит по коже,
Разозлюсь – и все разрушу в пух и прах....
Да, я ведьма, надо мной смеется зеркала овал...
Да, я ведьма, потому, что ты меня околдовал.
Да, я ведьма, просто ведьма, как меня не назови.
Да, я ведьма, все мы ведьмы, если не везет в любви!
Расколдуй меня скорей – ты это можешь!
Колдовство растает, как растаял снег.
И увидишь – я на ведьму не похожа,
И увидишь – я на свете лучше всех! (И. Шведова «Ведьма»)









I
К Яну Скшетускому медленно возвращалось сознание. Словно через красную пелену разглядывал он просторную, светлую комнату, в которой лежал, и тяжелые кованые сундуки по углам, и резные деревянные двери, и человека в синем казачьем жупане у этих дверей.
Скшетуский с трудом вспоминал, как оказался здесь. В памяти вставали картины жаркого боя... ветер в лицо... лица друзей и врагов... резкое ощущение ожога на левом плече. Дальше был мрак, изредка сменявшийся неясными отрывками, похожими на горячный бред. Ведьмы с длинными волосами прыгали через костры... Охапки душистой луговой травы летели в лицо... За сиреневым дымом робко и солнечно улыбалась Елена, но чем дальше он приближался к ней, тем больше она от него удалялась. Незнакомая девушка с темными глазами, горящими необычным огнем, что-то нашептывала, склоняясь над ним. Было жарко, душно, и невозможно разобрать ни слова. Потом все стихало, и снова тьма окружала его. Что из этого пригрезилось, а что было въявь?
- Проснулся, друже? – Широко улыбнулся плечистый казак. Прищурившись, он разглядывал Яна, бледного от того, что давно не был он на воздухе, лежа в постели – Ох, и долго ж спал ты! Видно, грехов на совести своей не имеешь.
Усмехнувшись на это, Скшетуский хотел пожать плечами, но тут же скривился от внезапной боли.
- Что, чувствительно еще? – С непритворным сочувствием спросил казак, наклоняясь к нему. – Да ты не печалься! Бог даст, заживет. як на собаке!
Ян подумал, что без помощи лекаря он навряд ли быстро поправится. Тем временем, страна охвачена восстанием, и у князя каждый час может быть в нем нужда.
- Не послать ли в город гонца? – Произнес он задумчиво. – И Редзян, как назло, провалился куда-то. Он-то бы уж лекаря враз раздобыл.
- Это зачем же? – Ухмыльнулся казак. – Не нужен лекарь тебе вовсе! Без него завтра встанешь!
- Откуда тебе знать, встану, или нет?
- Ох, недоверчив ты, ваша милость! – Покачал тот головой. – Уж если сказала она, что скоро здоров будешь, значит, так тому и быть. На вот, испей-ка!
Ян с подозрением смотрел на протянутую ему чашу с травяным отваром, и пить не торопился.
- Почем мне знать, может, вы отравить меня решили?
- Ну! – Весело хмыкнул казак. – Твое счастье, друже, что ранен ты, то показал бы я тебе, как доброго человека, в доме у него находясь, таковыми подозрениями бесчестить!
- Прости на неосторожном слове. – Одумался Ян. – Сам знаешь, война идет. И, видно, привык я кругом себя врагов видеть!
- Не враг я твоей милости. – сказал собеседник уже спокойнее. - Сам знаешь, ко Хмельницкому я не переметывался. И люди мои кому присягали, тому верны остались.

- То сегодня так. А что завтра будет – кто ведает? Сколько раз Богун к тебе приезжал? Знал ты, что он мятежник, и, как мятежника, обязан ты его задержать, и князю головой выдать? Знал! Знал, но не выдал.
- Эге ж, не выдал! – Спокойно, и даже как-то весело согласился собеседник. – Не Иуда ж я.
- Ну да! – Ян резко шевельнул больным плечом и едва не застонал. – Все вы так говорите! Меня бы ты ему за милую душу выдал. Что, не так, скажешь?
- Не Иуда ж я! – Повторил казак. Улыбка с его лица пропала.
- Не выдал бы?
- Что мне говорить? Сам знаешь.
- В том-то и беда, что не знаю. Ты его недавно лучшим другом своим называл.
- Называл, друже. Не только другом но, и братом своим называл!
- А теперь видишь, меня зовешь так же. Кто ж тебе из нас друг?
Казак молча и глубоко вздохнул.
- Отвечай! – Настаивал Ян.
- Трудненько ответить. Если посмотреть, к примеру, так какой же я твоей милости друг и товарищ? Ты – лях. Нас сейчас служба да беда вместе свели, а скоро, как дороги наши разойдутся, ты и руку казаку погнушаешься подать.
Ян даже приподнял голову от возмущения.
- Вот, значит, как обо мне мыслишь!
- Не о тебе, друже! О всем сословии вашем, ибо иного от вас не видел! Чужие мы, равно как...у реки два берега. Хоть и рядом идут, а никогда не сходятся!
- А с Богуном вы с одного берега, значит?
- Как же ни с одного если хаты наших батьков рядом в селе стояли? Как раз на бережке село и раскинулось.
Скшетуский молчал, стараясь сдерживать неприязнь к словам собеседника.
- Сгорело село-то. – Продолжал казак, словно не замечая неприязненного взгляда. – Вороги его сожгли. Так мы вместе здесь и оказались. Вместе в походы ходили, друг другу спину прикрывали, хлеб-соль поровну делили. Думал я, во веки веков мне Юрко названным братом будет, а теперь...
Скшетуский недоуменно поднял бровь.
- А теперь, - Продолжал казак, понурив голову. – Я, кажется, своими руками его разорвал бы, если б только где встретил!
- Ты ж ним столько лет был! – Потрясенно проговорил Ян. – Под его началом ходил, что ж теперь такие речи говоришь? Неуж, из-за того только, что Богун к бунтовщикам перешел? Так то не вчера случилось, что же ты...
- То – мое дело! – Прервал его хмуро казак. – Тебе сейчас о себе думать надо. Пей!
Ян послушно сделал несколько торопливых глотков, и закашлялся.
- Что это?
- То, что нужно тебе сейчас, чтобы силы свои подкрепить. А то собрался один пан жениться, глядь – с кровати встать не может!
Шутка вышла невеселой. Ян вспомнил о Елене, ее тихих, сияющих нежностью глазах, тяжелых мягких косах, что текли на руку расплавленным золотом. Но, вспомнив, он вспомнил и то, что не знает, где она, и даже, жива ли она еще. Оба недолго молчали.
- Странное зелье. – Заговорил Ян наконец. – Голова от него кругом пошла.
- Это встал ты резко, друже. Тебе лежать надо. И кровь свою беречь, а не бродить ей давать, на меня серчая понапрасну.
- Что она туда подмешивает? – Покосился Ян на полупустую чашку.
- Не ведаю про то. – Спокойно ответил казак.
- Она меня ненавидит...
Казак встревожился.
- Что ты? Откуда взял такое?
- В глазах прочел.
- Беда с вами, грамотными панами! Чего ты там прочел? Она орлом тебя называла, храбростью твоей восхищалась.
Это сообщение впечатления на Скшетуского не произвело, ибо помнил он, как сам еще недавно так же невольно восхищался воинскими качествами Богуна.
- Зачем ты только ее заставил лечить меня? Не лучше было, все же, за лекарем послать?
- Не лучше. И не заставлял я ее. – Казак взял чашу из рук Яна, убрал, продолжая говорить. – Нельзя ее заставить, почти ничего нельзя, коли не хочет она. И неправду ты сказал. Не тебя она ненавидит, а то только в тебе, что с Богуном вы враги злейшие... Только это!
- Да и этого хватит, что б и моим врагом стать.
- И опять неправда твоя, друже! – Вздохнул казак. – Богун – беда ее, а, значит, и моя. Такая она уродилась, что на всем свете никто ей приказывать не может. Никто, кроме него...
Долгим задумчивым взглядом посмотрел он куда-то поверх головы Скшетуского. Ян, кое-как приподнявшись на здоровом плече, оглянулся, и увидел прямо над своей постелью картину, написанную грубоватыми, но удивительно точными мазками, так, что изображенная на ней девушка казалась живой. Словно переводила через речку по тонким ивовым мосткам, да задержалась посмотреть на художника, который, видно. Как раз смотрел на нее. Несмотря на то, что не было на ней ничего, кроме вышитой украинской рубахи, ничего, если не считать венка на распущенных свободно волосах, темных, как ночь, осанка ее была гордой – королевишне впору. Чудного цвета глаза – зараз отливали они синевой небес и черным углем ночного костра – были направлены точно на художника, и холодная, злая усмешка сквозила в них, отражаясь, точно в зеркале, в изгибе губ и переломе соболиных бровей. И что таилось под этой насмешкой – надменность ли первой красавицы округи, тайный страх перед чем-то, или осознание тайной, мистической власти над окружающими – этого никто сказать не смог бы, но Яну померещилось все сразу. Лишь через несколько мгновений он смог оторваться от картины, и вспомнить, где видел что-то похожее. Похожее – и в то же время, совсем иное.
- Это что – она?! – Резко спросил Скшетуский, даже не успев замаскировать изумление, которое могло обидеть собеседника. Но казак лишь кивнул согласно.
- Кто ж еще? – Улыбался он в усы, словно забавлялся удивлением шляхтича. - Непохожая? Хоть непохожая, а не ошибешься. Позапрошлым летом был тут умелец, из ваших... Сох он по ней. Ох, сох же!
Ян молчал, но было заметно, что принимать такое сообщение всерьез ему трудно.
- Не веришь? А что? Думаешь, она всегда была, как сейчас? Да и сейчас она не такая, какой кажется. Она всегда такой выглядит, каковой хочет, что б видели ее. А сохли по ней многие. Да и сейчас порой случается... Ну. этот пан наотличку был, конечно. До того сох, ажно желтый лицом ходил. Жаль смотреть. Вот он-то и рисовал ее.
- А она что?
- Что? Как сам видишь – смеялась.
И добавил с непонятной грустью.
- Коли сердце в покое, смеяться легко.
- Что же сталось с тем паном?
- Что сталось? А кто ж его знает? Кто говорил – утоп.
- Как?!
- Не ведаю. Кто-то видел, как его из реки вытащили. Верстах в семи отсюда. А кто другое говорит – что живым, и во здравии недавно его видел. Ну, если дурь на него и нашла, то это его дело. Разве ж можно такую любовь к сердцу допускать? У нее ж глаза всех заживо сжигают, сам знаешь.
- Откуда же мне знать? – Уже овладел собой Ян. – Я ее и не видал. Как приходила – не в себе был, да и слаб слишком. Что я увидеть мог?
- Не в себе, говоришь? – Собеседник усмехнулся. – Однако, в руку ей вцепиться твоих сил хватило. Я думал, мне твоих пальцев и не разжать вовсе. Или не помнишь?
- То помню! Так видел же я, что известно ей что-то. Когда ты о княжне ненароком обмолвился, она глазами словно искры выметнула. Опять же, с Богуном ее дружба тебе известна. Если кто-то на свете и знает, куда он увез княжну увез, то она уж точно.
- Может, и знает. – Не сразу отозвался казак, избегая встречается взглядом с прямым, горячим взором Скшетуского. – Только спрашивать ее - пустое дело, что я тебе и пытался объяснить. Коли дело Богуна касается, да еще навредить ему может, она словечка не уронит, хоть на огне ее медленном жги.
- Посмотрим! – Сверкнул глазами Ян.
Собеседник покачал головой.
- Не так с ней разговаривать об этом надо. И уж точно – не тебе.
- Так что ж ты сам не говорил?
- Я? Я говорил... Много раз говорил ей... А в последний - так молил, Христом-Богом заклинал, и всеми чертями ее, чтобы не водилась с ним более. А видно, есть на свете что-то сильнее и Бога, и черта. Сильнее жизни самой!
В голосе говорившего слышалась такая искренность и такая неподдельная, безнадежная печаль, что Скшетуский невольно вздохнул про себя. И подумал, вздыхая, что и для него есть то, что значит больше, чем жизнь. То, за что он отдаст жизнь, не задумываясь, если будет в том нужда.
- Знаю, – Продолжал казак тем временем. - Погубит он ее, а без нее и мне на свете жизни нет. Жены не завел, сынов не родил. Все не время было, а сейчас уж и поздно. Только она одна и есть у меня из родных людей, никого больше! И больно мне видеть, какую волю он над ней имеет. Что ему не просить, а глянуть только хватит, чтобы пошла она за ним, куда скажет, и все сделала, что надо ему. Счастье еще то, что сам он об том не знает. Хоть и дивно мне, как можно такое не знать, не видеть, а лучше пусть оно так.
- Так ты за это Богуна ненавидишь? – Спросил Ян, осененный внезапной догадкой. – Потому, что она к нему... вот так?
- Спаси Христос! О чем ты, друже? Не ненавижу я его, и в мыслях никогда не держал, чтобы брата названного ненавидеть, али худого ему желать. Что грозился давеча – то от горячности и смятения духа только. Нет. Юрко и слава, и удача на роду написаны, пусть же они его не оставляют. Вот только, видит Бог, что бы я только не отдал, лишь бы славен он был и удачлив далеко отсюда. Чтоб ему одна дорога была, а нам – другая.
Воцарилось молчание. Оба словно обдумывали что-то.
- Все же, поговорить мне с ней надо. – Произнес наконец Ян.
Казак с усмешкой покачал головой, словно не видел в этой мысли никакого проку.
- Надо – так поговоришь. – Ответил он все же. – Сегодня она быть обещала.
- Когда? – Заволновался Ян.
- Когда час придет. Ты отдыхай пока. А мне идти пора.
- Постой! - Возразил Ян. – Хочу еще спросить. Можно ль ей верить?
Казак коротко и твердо кивнул. Затем добавил, хоть собеседник и не требовал добавления:
- Как мне.
И сокрушенно вздохнул, вспомнив:
- Хоть ты и мне не очень-то верить склонен.
Скшетуский ничего не ответил. Нахмурив брови, он молча смотрел, как за собеседником закрывается дверь.

II
- Что-то ты не весел, пане полковник?
Этот добродушно-насмешливый голос нагнал собеседника Скшетуского, не успел он спуститься с крыльца.
- А-а, Остап! – Обрадовался тот. - Откуда тебя Бог принес?
- Да где ж мне быть, если не тут, лошадей и тебя подле?
Продолжая говорить, старый казак, седоусый и грузный, одновременно подсыпал овес в конские кормушки.
- Да я ж думал, что в разъезде ты.
- Разве ж я когда оставлял пана полковника?
- Не зови ты меня паном, прошу. Какой я тебе пан? Ты ж меня знаешь столько, сколько я на свете живу, и никогда паном я не был!
- Оно так. И даже, положим, дольше знаю, ибо еще с батюшкой вашим, Донцом покойным, на Сечь езживать приходилось. Да только, хоть на моих глазах вы с панной нашей выросли, я как вас звал, так звать буду. Род ваш на Дону в почете был, стало быть, и положено вас панами величать...
- Никогда еще казаки панами не бывали! Любишь ты, Остап, не ко времени прошлое поминать! – Донец положил руку на плечо старика и заметно снизил голос, хоть во дворе, кроме них двоих, никого не было.
- А что от дозорных слышно, Остап? Каково в степи ныне?
- Ныне спокойно не бывает, пане. А так ничего, Бог милостив.
Донец задумался.
- Коли и сегодня известий, каковых я ожидаю, не будет, придется кого-нибудь во Вражий овраг послать.
- Послать можно, да навряд ли кто согласится поехать.
- Ну, так поеду сам! – Вспыльчиво воскликнул казак.
- Ума ты лишился, пан полковник! Сам знаешь, что город тебе без гетманского приказа оставлять нельзя. Или, вслед за Богуном, бунтовщиком прослыть захотелось?
Донец молчал.
- Что-то невдомек мне поступки твои в последнее время. – Покачал головой Остап. - Словно смурной ходишь, а скоро и на людей волком кидаться начнешь! Какая дума тебе покоя не дает, Иван? Думал я вначале, причиной всему – шляхтич этот, которого ты в дом взял.
- Не я взял. То гетмана приказ был. Когда на того шляхтича лихие люди в степи напали, перевозить его к князю поближе из-за раны невозможно было, да и где тот князь, никто точно сказать не мог. Потому и решено было здесь его лечить, потому как рядом.
- Какой же ветер его одного от княжеских войск сюда занес? – Спросил Остап задумчиво.
- Говорил же я тебе: невесту свою он разыскивал. Неичислимое число верст проехал.
- Невесту? А, это та, что Богуном похищена была.... Помню, помню. И от других я про то слыхал. История известная. Так вон он кто! Теперь ясно мне, что и впрямь он – причина твоей грусти. Не по нраву, что тебе о нем заботиться велено. Понимаю, понимаю. И без того тебе ляхи не по сердцу, а тут еще история эта. А мне было уж показалось, к удивлению моему, что ты с ним сдружился.
- Может, и будет то, что показалось. – Неожиданно ответил Донец. - Не скоро, правда. Скшетуский – рыцарь смелый и воин отменный. Только и беда, что не казак он! Много в нем панского гонору, ох, много. А если б не то – любой таким товарищем счастлив весьма был бы.
- Ой, ли, Иван? Давненько я не слышал, чтоб ты так хвалил кого, особливо из ляхов. Помню еще, как ты бил их до того, как присягу принес. Да и после у тебя к ним расположения особого не было, помнится. Чем же этот в твое сердце вошел?
- Не ведаю сам. А только перед другими и вины моей не было.
Остап изумился.
- А перед этим паном у тебя какая вина?! Нет, непременно с головою твоей что-то случилось! Ты ж за ним ходил, как за родным. Приказ гетманский сполна исполнил. Да он тебя до конца жизни благодарить должен, за то, что среди живых остался!
- Не про то я, Остап...
- А про что же? Не про невесту ли его? Оно конечно, доброго в этой истории мало. Дома мирные жечь, людей убивать, да девиц силой, против воли их, увозить –грех это, поступок и христианина, и воина недостойный! И, хоть не раз казакам случалось недостойно поступать, я не думаю все же, что радуется сейчас Федор, с небес на сына своего глядя... Да... Смелости и отваги не занимать Юрко, и удача его не оставляет, а только не стать ему славным, как Хмельницкий, коли не поймет он, что не токмо храбрым, но и рыцарем, как сей славный муж, надобно быть в поступках своих. Может, и панна наша в чем виновна, коли впрямь помогала ему. Только не понять мне, твоя-то вина здесь в чем?
- Так все у нас на двоих с ней, Остап. И горе, и радость, и слава, и вина. Все поровну делим!
Старый казак качал головой. И понимал, и разделял отчасти он чувства Донца, но вот одобрять их никак не мог. Разве ж, думал он, стоит этот Богун того, чтобы его пан так казнился? У Остапа, который и Богуна знал с малолетства, не могло уложиться в голове, как тот мог так поступать. Хоть Остап и сам Хмельницкого весьма почитал, однако считал, что предательство самой природе казацкой противно. С нехристями союз заключать, а против братьев своих – сражаться. Святые монастыри грабить... Невест чужих воровать... Ужели, забыл он, что честь у казака всего должна быть превыше?
- Тревожно на сердце, Остап. – Сказал Донец тем временем. – Боюсь, не случилось ли с ней худого.
- А коли худого не хотел, почто ты к ней панов, друзей того шляхтича отправил? Знаешь, небось, как она чужих встречает? И ему ведь не сказал ничего.
- Как же я мог сказать, коли он раненый лежал, а я не знал, что из того выйдет, да и сейчас еще не знаю. И не прав ты - кого ж я отправлял? Они о ней и без меня знали, и поехали бы все равно.
- Однако пан мой их не задержал, да еще и дорогу указал.
- Что ты так смотришь на меня, словно я незнамо что сделал! Не было у меня выхода иного. Не сейчас, так после, они бы нашли ее. Так уж сейчас лучше, пока я рядом здесь, и никуда не послан. И говорил я ей, что не божеское это дело...
- Что ж ей до того, коли она с чертями знается? – Усмехнулся Остап.
- Ох, да не начинай хоть ты об этом, ради Христа!... Хоть и прав ты, Остап. Ни до кого ей дела нет – ни до Бога, ни до меня, грешного...
- Да не к тому я это! А к тому, что не след было этим панам к ней одним ехать. Ни она их не знает, ни они ее. Чтоб договорились, надо было кого-то нашего послать вместе с ними.
- Кого же?
- Кого? Да хоть бы и меня!
- Тебя? – Донец печально усмехнулся. – Годы твои, Остап, не такие, чтобы ехать. А из казаков все ее ведьмой почитают, и не поехал бы никто, сам знаешь!
- А пан не почитает? – Прищурился Остап.
- Бог с тобой, и с шутками твоими! Я православный, а она сестра моя. Если ее ведьмой почитать, самому нужно веры лишиться. Я и в колдовство ее не верил сроду. Хоть и думал подчас: лучше бы с дьяволом она водилась, чем с Богуном. Дьявол не был бы, все ж, так для нее опасен... Нет, решено, как стемнеет, поеду. Быстро обернусь, может, гетман про то и не узнает.
- Быстро не обернешься, конец не близкий... – Хмуро возразил Остап. Но почти тут же лицо старого казака просветлело. С пригорка, на котором стоял, он ясно увидел приближающуюся к воротам группу всадников.
- Но, может статься, пан полковник, тебе и ехать никуда не придется!
- Что? – Донец резко обернулся. Конные уже въезжали во двор. – Они? Они!
- Кому больше и быть! – С улыбкой подтвердил Остап.
- Эге ж! Того старого шляхтича с бельмом за версту узнаешь! И княжна, кажись, с ними. Значит, удалось все! Ну, слава Христу!
Донец вздыхал так облегченно, словно давняя тревожная мысль вдруг перестала его мучить.
- Хороша-то как! – Уже почти счастливо выдохнул он. – Гляди, Остап! Воистину, теперь метания Скшетуского еще ближе понимаю! Верно, как солнышко в ясном небе?
- Солнышко в небе ни с чем сравнить нельзя, ибо всю землю оно согревает. – Возразил старый казак. – А что до девичьей красы, то краше нашей панны нет на белом свете!
- Ну-ну, Остап! – Рассмеялся Донец. – Никак у тебя Горпина из головы нейдет, как еще во сне ее каждую ночь не видишь?
- А кто сказал, что я не вижу? И ее, и тебя постоянно и везде вижу, ибо как дети вы мне, и, окромя как о вас, думать и сокрушаться мне не о ком!
Последних слов Остапа торопящийся навстречу своим гостям Донец уже не услышал.

III
Узкий солнечный луч заглянул во двор, золотистыми искорками отражаясь от косы княжны Елены. С легкой улыбкой смотрела она, спешившись, как Донец горячо пожимает руку Володыевского.
- Кажись, еще ни одних панов так не ждал я! – Воскликнул полковник. – Что ж вас до сей поры задержало?
- Разное было. – Заметил, подходя, Редзян, хоть и не к нему обращались. – И с татарами схватились, и друг друга теряли, и черти за нами гнались, и от смерти на волос были. Кабы не смелость и находчивость мои...
- Спаси Бог! Что пан такое говорит?
- Да не слушай ты его! – Махнул рукой Володыевский. – Все, слава Богу, благополучно завершилось. Быстрей бы добрались, да дороги по степи плохие. Как дожди прошли, прежние лужи озерами стали, за день их не объедешь.
- Слава Богу! Слава Богу! Проходите ж, панове!
- Счастлив видеть! – твердо сказал он, припадая к руке Елены. Широкая искренняя улыбка подтверждала слова, и княжна не удержалась от вопроса.
- А разве пан казак меня знает?
Спрашивая это, она невольно подумала, что и ей лицо его откуда-то знакомо. Особенно глаза, наполненные до краев синевой. А может, просто такое у атамана Донца было открытое и приятное лицо, и такой честный взгляд, что всякий, кто впервые его видел, думал, что уж где-то с ним встречался.
- Не приходилось, прекрасная панна. Однако от друга моего наслышан весьма.
- От пана Скшетусского? Да?
Легкая тень легла на лицо Донца. О княжне Курцевич слышал он, прежде всего, от сестры своей, со слов Богуна, но признаться в этом сейчас было никак невозможно. По счастью, Елена и не ждала ответа.
- Я слышала о его ране. Как он?
- Слава Богу, панна, Слава Богу. Теперь, думаю, и вовсе хорошо будет, если при виде вашем умом от счастья не тронется.
Она счастливо рассмеялась. Донец тоже улыбался, не сводя с нее пристального взгляда.
Елена опустила глаза.
- Отчего же, ваша милость, так смотрите на меня?
- Не пугайтесь, панна. Красоте я вашей дивлюсь. – Прямо ответил он. – Да и то, главное, знаю: коли вы вернулись, коли здесь, не токмо пана Скшетуского, а и моя жизнь счастливой стать должна.
- Это как же? – Недоуменно улыбнулась она.
Донец махнул рукой.
- Долго говорить, да и ни чему..
Она поднялась на крыльцо, оглядываясь на него через плечо. Легкое, пытливое удивление поселилось на хорошеньком личике. Но что ей можно было объяснить? Только один человек мог понять тихую радость Донца.
- Что, Остап? – Шепотом обратился он к старому казаку. – Неужели, услышал Бог мои молитвы? И сделала она так, как я говорил ей?
- Вестимо, так! – Кивнул тот, сам обрадованный не меньше.
- Сейчас у меня на сердце так легко, так славно, словно кто с меня цепи снял, в которые я закован был! Неужто, все у нас теперь по-человечески будет, как должно?
- Будет, Иван! Непременно, стало быть, быть должно. Нет у человека врагов, опаснее чувств и желаний его, победить их всего сложнее, но панне нашей и то по силам!
- Ох, и нехорошо же мы с ней в последний раз расставались! – Вздохнул Донец. – И наговорил я ей разного, и проститься с ней не вышел, когда уезжала. Тяжко ей было, Остап?
- Чего же легкого? Знамо, печальна была. Сказала, помню: «И ты, Остап, меня осуждаешь?» А я ей: «Как можно, панна!». С тем и уехала. Но ты не печалься, между родными людьми и не такие размолвки, бывает, случаются.
- Только б увидеть ее теперь, Остап. Только б обнять!
- Встретитесь. Бог даст, скоро то случится.
Ободренный этими словами, Донец взбежал по ступенькам, опередив своих гостей.
- Так что ж, панове? Кто первым войдет?
Все растерянно переглядывались, стоя перед дверью. После долгой паузы, Володыевский неуверенно начал:
- Может, княжне самой приличнее, одной?
- Так вот, сразу? А ну как ему хуже станет? – с опаской спросила Елена.
- Того я покамест не слыхал, чтоб от радости помирали! – Ободряюще кивнул ей Донец. – Возможно, конечно, что пан Скшетуский в этом отношении первым будет, однако не думаю я...
- Ну, как первым? – Некстати вмешался Заглоба. – Вот, помнится, как-то под Збаржем была такая история...
- Позже, пан Заглоба, позже расскажешь! – умоляюще возразил Володыевский, но Елена уже отпрянула от двери, с испугом оглядываясь.
По счастью, Скшетуский не спал, и голоса за дверью, хоть и неясно, расслышал.
- Донец, кто там с тобою? – спросил он с волнением.
И вновь промелькнуло в сознании Елены что-то знакомое, словно слышала она уже это имя. Но голос Яна занимал сейчас княжну гораздо более.
Донец, которому, в его радостном настроении, нерешимость сейчас была чужда, без лишних слов распахнул двери настежь.
Вошли все разом, но Ян прежде всего увидел только Елену.
Кто знает, что должны почувствовать те, кто столько верст прошел и столько испытаний одолел на пути к любимому человеку? Кто расскажет, как встречаются люди после долгой разлуки? Как робко протянул Ян руку, и бессильно уронил ее за мгновенье до того, как можно было коснуться ее лица, испугавшись, что растает его любимая, как сны, которые столько раз уже к нему приходили, чтоб поутру исчезнуть бесследно! Как смотрела Елена, словно узнавая его заново, осторожно трогая кончиками пальцев свежие ссадины. Как нервно содрогалась мужественная бровь, как наполняли глаза прозрачные слезы, как раскрывались губы, словно крылья лугового мотылька... Об этом не расскажешь словами, это надобно видеть...
Они ни кого не смотрели, и вряд ли кто-то мешал им, но зрителям этой сцены поневоле становилось неудобно.
- Что ж, пойдем, панове. – Негромко позвал Володыевский.
Заглоба хмыкнул смущенно и первый двинулся к двери. За ним последовали остальные. И тут, обратившись к Володыевскому, Донец спросил:
- А Горпина где ж? Иль не было ее с вами?
Он спросил это негромко, как бы промежду прочим, но вышло так, что услышали все, и всех услышанное по своему поразило. Володыевский потупился, и с запинкой пробормотал что-то вроде «Н-нет», Заглоба захлопал глазами, точно вытащенный днем из дупла филин, а Редзян, съежившись, попытался юркнуть за спину Володыевского, что учитывая невысокий рост последнего, уж совсем необдуманным поступком было.
- Так, верно, она позже приедет?
- Кто? Ведьма? – Очнулся Заглоба. – Не-ет, - протянул он самодовольно, не желая замечать знаков, которые рьяно делал ему из-за плеча казака Володыевский. – Она теперь уж не приедет!
Скшетуский переводил взор с Донца на своих друзей и обратно, силясь понять, что происходит.
В этот самый миг взгляд Елены коснулся висящей на стене картины, и разом вспомнила она, и где и от кого имя Донца слышала, и почему лицо его ей при встрече столь знакомым показалось. Глаза у казачьего полковника были в точность как у сестры его, только светлее и яснее немного, похожи они были на небо в предчувствии теплого летнего ливня, тогда как глаза Горпины хранили лиловый отблеск грозовых туч и темную, густую синеву самых глубин вольного широкого Дона. И уже было ясно Елене то, над чем все остальные, за исключением, может, одного Володыевского, только раздумывали
Ничего не сказала княжна, только побелела, как снег, и подняла руки к лицу, словно стремясь отгородиться от какой-то беды. А огромные и бездонные, как лесные озера, глаза ее смотрели с такой жалостью и с отчаяньем, что Донец, встретившись с ними, ничего больше не спросил, а замер на миг, словно сраженный ударом грома, а потом, ни на кого не глядя, опрометью кинулся прочь.
IV
Пошатываясь, словно пьяный, вышел он на крыльцо. Постоял там в рассеянности, и медленно, словно не осознавая пути вовсе, двинулся за околицу. Никто не приблизился к Донцу, не спросил, что с ним. Даже старый Остап, задержавшийся у возов с зерном, молча смотрел вслед своему «пане полковнику». Казалось, он все предвидел и знал, этот мудрый старик. И остальные тоже знали. Знали, и молчали, ибо помочь ему в большом горе не могли.
Еще не представлял он, что и как случилось на дальнем лесном хуторе, еще не рисовало воображение зловещие видения мертвого тела, еще была она для него живая, веселая, с ясными, как вечерние звезды глазами, но понимал уже казак, что никогда не увидит больше этих глаз, глаз единственного близкого и родного ему человека. Он смотрел на солнце и не видел его. И погожий день казался хмурой осенней ночью.
Сейчас Донец не винил в происшедшем ни друзей Яна, ни Богуна – никого, кроме самого себя. Он не отговорил ее вовремя, и сейчас не прискакал, не защитил, не уберег. Ему и ответ держать, перед Богом и перед судьбой.
Он думал сейчас о том, какая разная бывает любовь на свете. Неужели, одна она бывает от Бога – чистая и светлая, несущая душе несказанную радость, как у Яна Скшетуского и его прекрасной княжны? Такая любовь зарождается с первым взаимным взглядом и с легкостью одолевает даже невозможные испытания, ибо чует в конце концов встречу и счастье – чует непременно. И неужели, помимо этой любви от Бога есть и иная - от дьявола самого? Приходит она нежданно, наваливается на людей, как лихорадка, и ничего, помимо страданий, метаний бесплодных да отчаянья безнадежного, вплоть до смерти, не приносит? И если с той, первой, любовью, легче жить, и подвиги совершать во имя ее, то с этой – только бесславно, бесполезно загибнуть и остается!
И вспомнил Донец, как плыли венки по реке на Купалу...

@темы: "Огнем и мечом", "Горпина"