Несказка о ведьме. Отрывки из текущего рассказа.

первый отрывок

... Всего четверо было на снимке на фоне серой стены какого-то дома, но достаточно было беглого взгляда, чтобы понять – они давние друзья, если не больше того. Это угадывалось в плотно сплетенных руках, улыбках, особом сиянии взглядов.
- Это ты, это Артем, - Уверенно перечислила Снежка. – А вот это... да это же тот! Как его? Ну, который по телевизору все время!
- Да, - смеясь, подтвердил Вадим. – Именно он!
- Ничего себе! – Восторженно выдохнула Снежка. – Он тоже друг Артема?
- И не только он. Скоро от известных лиц у тебя зарябит в глазах! Понимаю, поначалу это прикольно...
- Прикольно?! Да это круто! Это... даже не знаю, как сказать...
Вадим с улыбкой покачал головой, а Снежка уже разглядывала женщину, оказавшуюся на снимке рядом с Гуриевым. Ее рука со странно бледными длинными пальцами, короткие ногти которых были покрыты темным лаком, уверенно легла на плечо Гуриева, и сам он как-то слегка подался в ее сторону. Эту женщина была красива, но красива непривычной, южной красотой. Смоляные вьющиеся волосы, черные брови вразлет от переносицы, словно крылья берущей разбег перед полетом птицы, нос с чуть заметной горбинкой и горящие удивительной силой темные глаза, смеющиеся и строгие одновременно, с легкой лукавинкой и несгибаемой волей во взгляде.
Вадим проследил ее взгляд.
- Что, хороша? – Спросил он, когда Снежка, наконец, оторвалась от фотографии.
- Хороша-а! – Протянула Снежка. – Даже завидовать глупо! У нее как будто вся красота изнутри, она светится ею!
- Да, пожалуй.
- Кто это?
- А ты что, не узнала? – Изумился Вадим. – Изольда же! Я думал, ее все знают!
... Когда-то давно-предавно, еще в младших классах школы, Снежке подарили к новому году красивую книгу со сказкой о прекрасной принцессе Изольде. Маме было сказано, что это – подарок от лучшей подруги, и Снежка долго не желала с ней расставаться. Зачитывала до дыр и даже ложась спать, клала книгу под подушку. Маме она объясняла свою любовь к героине книги следующим образом: « Смотри! Я – Снежка, так? «Снежка», значит «из снега». А она – Изольда. Понимаешь, мам? «Изольда», то есть, «изо льда». Мы же с ней родственницы! Можно сказать, почти сестры!»
Неизвестно, догадывалась ли Светлана Петровна, что на самом деле сказку Снежке передал отец, зашедший однажды прямо в школу? Они об этом никогда не говорили, а, в конце концов, и сама книга куда-то затерялась. А вот принцесса из нее запомнилась, оказывается! Только в реальности о женщинах с таким необычным именем Снежке еще не приходилось слышать, тем более, об известных.
- Она что, тоже артистка?
- Ну... можно и так сказать.
- А как ее фамилия?
- Понятия не имею! – Пожал плечами Вадим. – Ее уже сто лет по фамилии никто не зовет. Изольда, ну, и Изольда!
Принцесса из сказки Снежке всегда представлялась голубоглазой, беловолосой и хрупкой девушкой, словно замороженной заживо. Кожа у нее была такая бледная, такая прозрачная, что, когда она пила красное вино, видно было сквозь кожу, как оно течет по ее жилам. Женщина на фото, в зеленой куртке-ветровке, наброшенной на бархатное, черное, видимо, вечернее платье была совершенно другой. Живая, яркая, со смугловатым оттенком кожи, она больше походила на цыганку, чем на северную принцессу. Сходство дополняли перстни на обоих руках, большие висячие серьги и тонкие золотые браслеты, опоясывающие запястья. Никак нельзя было сказать, что она «изо льда», разве что, в самой глубине черных глаз, если присмотреться, можно было заметить острые холодные льдинки...

второй отрывок

... Кто тебе ближе, Изольда? Гуриев, или эта, практически незнакомая, девушка?
- Конечно, я переживаю за Гуриева. Я люблю его, как брата. То есть, как любила бы брата, если бы он у меня был.
- А не было? - Вдруг спросил Климов.
- Чего?
- Ну, брата не было?
- Нет. Никого у меня не было. Никогда. Ни одного близкого человека на свете. А почему ты спросил?
- Слушай, Изольда, ты никогда о себе ничего не рассказываешь. Ни друзьям, ни журналистам. Просто какая-то загадка века!
- Глупости. Журналистам-то как раз давно все известно. И никаких загадок в моей жизни нет!
- Не знаю. - Покачал головой Вадим. - Лично я, хоть давно с тобой общаюсь, не знал, даже, имя твое Изольда, или псевдоним. Пока ты ксерокопию паспорта для американской визы меня не попросила сделать.
- Ну, вот, теперь же ты знаешь!
- Знаю, но что? Что ты - Изольда Артуровна Газарян, родилась в Армении, в Ереване, воспитывалась в семье государственного чиновника Артура Суреновича Газаряна, который с советских времен занимал в правительстве Армении немаленькую должность, а позже даже баллотировался в президенты этой Республики, но немного не хватило голосов. Что он был хороший политик и прекрасный семьянин, и даже удочерил однажды оставшуюся без родителей маленькую девочку, дал ей свою фамилию и свое отчество, и воспитывал ее, как собственного ребенка. Вот и все, в общем.
- А ты немало знаешь, оказывается! - Усмехнулась Изольда. - Вот кто у нас экстрасенс! Только не говори, что все это ты прочел по моему паспорту!
- Покопался в старых газетах.
- Зачем?
Вадим пожал плечами.
- Потому, что мне интересно все, что связано с тобой!
- Да-а? - Темная бровь изогнулась, как знак вопроса. - И давно?
- Какая разница? Если можешь рассказать - расскажи, пожалуйста. Конечно, я не могу тебя заставлять. Может быть, есть вещи, которые тебе вспоминать непросто. Даже с родными людьми иногда бывает тяжело.
- Нет, они были хорошие люди! - Сказала она, подумав. - Да и мой муж, если разобраться, был совсем неплохой человек. Просто ему досталась не та жена! При его положении, ему была нужна красивая и мудрая женщина, которая вела бы дом, растила детей и пекла лепешки, а я!
Она махнула рукой.
- Ты выходила замуж? - Изумился Вадим. - Серьезно?!
- Не выходила. Меня Сурен выдавал замуж. Его отец просил перед смертью, как старшего брата, позаботиться обо мне. Ну, вот, видимо, так он понимал заботу!
Горькая насмешка прозвучала в последних словах Изольды. Вадим смотрел на нее с изумлением: в первый раз он стал свидетелем таких откровений.
- А говорила, нет у тебя братьев.
- Так Сурен не родной мне! Как и другие дети Газаряна. У них с женой трое детей было. А меня, как ты уже знаешь, взяли из детского дома. Мне уже шесть лет было тогда - не такой возраст, чтобы не помнить!
- А чего им понадобилось чужого ребенка брать? Я так понимаю, они были уже не молодые тогда?
- Это жена Газаряна настояла, сам Артур Суренович не хотел. Дети были уже взрослые, сам он - преклонного возраста. А почему? Тут, видишь ли, долго рассказывать.
- А у нас долгая дорога. На твой Арбат через все возможные вечерние пробки пилить! Так что, можешь начинать.
- Ну, что же. Устанешь слушать - скажешь. Ничего особенно интересного в этой истории нет. Когда-то в молодости она, жена Артура Суреновича, ждала ребенка. Ей мечталось, что будет девочка, она даже имя приготовила для нее - яркое, необычное: Изольда. Но муж решил, что для ребенка время неподходящее. И так жестко поставил, знаешь: либо она прерывает беременность, либо он прерывает их брак. Что было делать? Она безумно любила его! Потом у них все было хорошо. Родился мальчик, в честь деда названный Суреном, потом еще мальчик, потом девочка. Но Сусанна Газарян все время тосковала о той, неродившейся, дочери. Чувствовала вину перед ней все эти годы. И вот однажды, ей гадалка, известная в Ереване, сказала, что ее девочка на самом деле не умерла. Будто бы, она много лет жила на какой-то другой планете, а потом заново родилась здесь, на Земле. И если она поедет в такой-то детский дом и отыщет там девочку по имени Изольда...
- Я так понимаю, она отыскала тебя?
-... То эта девочка и есть ее дочь. Артур Суренович, человек трезвых взглядов, едва к врачу жену не отвел, когда услышал про все это. Но подумал и решил, что удочерение сироты не повредит его репутации, возможно, даже наоборот. А если этот приемыш сделает его жену счастливой... словом, почему нет? Я узнала про все это лет в десять. Тогда мне начала сниться девочка в белом, похожая лицом на меня. Она говорила мне: "Береги маму! Ты у нее вместо меня!". Тогда я стала расспрашивать, и мне все это рассказали.
- А своих настоящих родителей ты помнишь?
- Откуда? Я подкидышем была. Только полоска бумаги с именем - и все! Может и впрямь инопланетянка, кто знает? - Изольда усмехнулась. - Газаряны очень хорошо ко мне относились и я скоро привыкла называть Сусанну - мамой, а Артура Суреновича - отцом. Она, как мне иногда кажется, любила меня даже больше родных детей, была привязана ко мне. Отца мне тоже не в чем упрекнуть - он дал мне все. У меня было столько праздничных платьев, с ленточками и кружевами, сколько у моих сверстниц не было будничных. Мои заграничные игрушки, как сейчас помню, не помещались на полках. Отец привозил из командировок, а я их дарила подружкам, потому, что никогда не любила играть в них. От конфет, бывало, аллергия разыгрывалась. Что еще? Лучшая в стране гимназия, бассейн, секция конного спорта, кружок народных танцев. Как я танцевала, Боже мой! Куда там вашим Светкам, Снежкам! Правда, всего этого все равно не хватало, чтобы купировать мою энергию. Сколько неприятностей я причиняла своим характером, и родителям, и учителям! Мама то и дело плакала от моих проделок, а отец... знаешь, он меня даже побаивался. Серьезно! Я же странная была всегда. И сны у меня про будущее были, и так, вообще. Вслух отец смеялся: "Дожили, своя провидица растет в доме! Не лишнее в наше непредсказуемое время!". Но я-то видела: я его пугаю. И старалась поменьше говорить об этом. Мне мама говорила, что свои сны и видения надо хранить при себе, не надо всем про них рассказывать. И, хоть в душе я не была с ней согласна - по мне, если что-то человеку дается, он должен идти с этим к людям, а не прятать это от них! - Но я слушалась маму.
Я дорожила своим счастливым детством, в котором меня все баловали и никто мне ничего не запрещал. Даже когда я решила бросить школу. Почему-то вдруг захотелось работать, приносить пользу, не знаю...Закончила девять классов, и сбежала в профессиональное училище, на парикмахера учится. Вот тут конечно, мама... Это уже было за гранью для нее. Она со слезами просила меня вернутся в гимназию, призывала подумать, наконец об отце, он известный в стране человек. Дочь Газаряна стоит за креслом в парикмахерской! Что люди скажут?! В общем, это был шум на весь дом, светопредставление! Но меня отец поддержал, он сказал тогда: "Оставь Изольду! Это ее жизнь, и пусть она поступает в ней так, как сама считает нужным". Потом улыбнулся мне и добавил: "Если моя дочь будет работать честно, не важно где и кем, то никто ничего плохого не скажет, ни о ней, ни обо мне!" Вот так! Он был хорошим человеком, мой отец. Настоящим! И через год я уже работала.
- Парикмахером?!
- Да, в мужском зале! А что тебя так удивляет? Между прочим, мне там ужасно нравилось. Все любили меня, считались со мной. И, главное, совсем не потому, что мой отец в правительстве заседает, а брат - в Комитете госбезопасности. Людям, которые приходили ко мне стричься, плевать было на это! Как и тем, кто работали со мной. Меня любили просто за то, что я такая, какая я есть. И я была счастлива от этого... Да... Жаль, что счастье не может длиться вечно! Когда родители умерли, все разом изменилось.
- Они... умерли одновременно? Какая-то катастрофа? Извини, ты можешь не отвечать, если тебе тяжело.
- Чего уж там! Рассказывать, так рассказывать. Я ничего не делаю наполовину. Нет, отец умер от сердечного приступа. У него были неприятности на работе. Я знала, в чем дело, хотя он никому не рассказывал. Я вообще многое знала и знаю, и объяснить, откуда, - не могу... Я хотела помочь ему. Не сумела... Не хотел он моей помощи, понимаешь? Даже наоборот, может, я и ускорила его смерть...
- В каком смысле - ускорила? - Удивился Вадим. - Ты что такое говоришь?! Ты же любила его!
Изольда покачала головой.
- Вот именно, что любила! Я всегда приношу несчастье тем, кого люблю. И тем, кто любит меня...
Вадим осторожно положил руку на плечо Изольды. Она не заметила этого.
- Когда он умирал... Когда ему было плохо, и "скорая" все не ехала, я хотела... я пыталась что-то сделать... Хоть что-нибудь! А он... он меня отталкивал. Из последних сил, пока они еще были, он отстранял мои руки, и говорил... Боже, что он говорил! Что я не дочь ему, и вообще не человек! Что я вошла в его дом, как зло и все вокруг меня непонятно и страшно... Я слушала и вздрагивала от каждого слова, как от удара! Потом одумался, когда врач приехал. Сказал: "Прости, изольда, ты ни в чем не виновата. Просто я всегда хотел, чтобы ты наша была, совсем. Но не получилось. Столько лет прошло, а ты все равно другая, чужая ты!". Грустно так сказал. А потом позвал Сурена, своего старшего сына. Сурен у нас был парень что надо! Блестящий офицер, твердый, решительный! Подростком я его обожала, потом мы отдалились друг от друга, но все же, я не ожидала, что он поступит со мной так!
Несколько секунд она молчала. Вадим встревожился:
- Иза!
- Нет, ничего, все нормально. Только курить хочется ужасно! Я окно открою?
- Открой. Но рассказывай, пожалуйста, дальше!
- А не врежешься никуда? Ты же такой впечатлительный!
- Что - я? Для меня это только история, а для тебя - жизнь!
- Да. И эта жизнь переменилась в одночастье. Отца похоронили, мама пережила его всего на месяц. Не помню, что там говорили по этому поводу врачи, но знаю: она умерла оттого, что не смогла без него жить. Она его безумно любила! До последней минуты она держала меня за руку, словно боялась оставлять. Наверное, я еще казалась ей ее маленькой девочкой, которую она когда-то потеряла и так хотела найти. Я знала, что она любила меня, и чувствовала, как эта любовь уходит вместе с ней... С кладбища я убежала - не было сил возвращаться в разом опустевший наш дом. Был у меня мальчик. Скромный такой, застенчивый. В любви мне признавался, говорил, что жить без меня не сможет. Убежала к нему. Всю ночь - хорошую, летнюю Ереванскую ночь, мы с ним гуляли. Бродили по набережной, по улицам. Я плакала - он терпеливо успокаивал меня. Я говорила - он слушал. В это время по всему городу нас искали. Его - родители, меня - Сурен. Нам ни до кого не было дела. Мы встретили у реки рассвет и он, краснея, спросил разрешения меня поцеловать. Я разрешила. Этот первый поцелуй с запахом рассвета и слез, я не забуду всю жизнь.
Утром я пришла в свою комнату, легла спать. Когда проснулась - обнаружила, что дверь заперта. При жизни родителей меня ни разу не закрывали. Я даже не знала, что моя комната запирается в принципе, а тут! Я начала стучать, кричать, подняла ужасный шум, который и мертвого разбудил бы, но никто даже не ответил. Сурен пришел только вечером, и твердым тоном человека, который все давно обдумал и решил, объявил мне, что устал за мной бегать, устал от моих выходок, которыми я рискую опозорить всю семью, что он, как старший брат, не может больше этого терпеть, должен на кого-то переложить эту ответственность, в общем, что до послезавтра я из этой комнаты не выйду.
- А что должно было быть послезавтра? - Спросил Климов с невольным волнением.
- Не догадался? - Покосилась на него Изольда
Он покачал головой.
- Моя свадьба. Сурен нашел мне жениха, и какого! Не беда, что я не видела его ни разу до этого дня! А может, видела, но не обращала внимания? Ведь наши отцы, как оказалось, работали вместе. Он был из хорошей семьи, состоятельный, красивый. Да, очень красивый! Приедем - я покажу тебе фотографии, у меня остались, кажется. Я ведь никогда не выбрасываю старые, ненужные вещи...
И с горечью добавила, взглянув на Вадима.
- Ты, наверное, сейчас подумал, "Что же еще ей было надо?", да?
Климов помотал головой.
- Нет. Я подумал, что, наверное, убил бы твоего Сурена! - Сказал он неожиданно резко. Изольда удивленно рассмеялась.
- Да за что? С его точки зрения, он все делал правильно. Устраивал судьбу сестры, как ему завещал отец. В нашем кругу это было обычное дело! Вот только сестра была странная, не ценила его благодеяний! Знаешь, что страшнее всего в жизни, Вадим? Ощущение собственной беспомощности! Когда кто-то, или что-то, решает твою судьбу за тебя. С кем тебе быть, кого любить, что делать. Не помню, что я говорила Сурену. Кажется, о чем-то умоляла, кажется, плакала... Я никогда не плакала так часто, как в эти дни! Все было бесполезно, он даже меня не слушал. Что я могла? Мне было семнадцать лет! И Сурен хорошо меня знал. Настолько хорошо, что вскоре я обнаружила в комнате пропажу всех острых предметов, включая маникюрные ножницы и иголки из моего набора для вышивания. А еще на следующее утро пришли рабочие и снаружи досками заколотили оба окна, хотя у нас был второй этаж, довольно высокий. Сурен не хотел рисковать, если мне вдруг придет в голову мысль о побеге! Я слушала, как стучат молотки, и у меня было ощущение, что меня живой положили в могилу, и эти гвозди заколачиваются в крышку гроба. И я ничего не могу с этим поделать...
Рука Вадима на руле напряглась так, что вздулись вены. Больше всего на свете ему хотелось сейчас оказаться там, где сидела на кровати заплаканная, беспомощная темноволосая девочка с глазами, увеличенными от испуга. Войти, распахнуть все двери, освободить, успокоить. Но он понимал, что девочка со своим испугом осталась в далеком прошлом. И помочь ей было уже нельзя никак.
- А что же твой мальчик? - Закипая от внутреннего возмущения, спросил Климов. - Тот мальчик, который тебе признавался в любви? Почему он тебя не защитил?!
- Он приходил. Сурен его выгнал. Сказал, что я выхожу замуж. Он не поверил вначале. Не хотел верить. Пытался звонить - меня не подзывали к телефону. Ну, а когда пришел день свадьбы... Она с размахом праздновалась, знаешь ли! Сотни гостей, фейерверки, розовые лепестки под ногами. Тут уж нельзя было не поверить, хотя бы собственным глазам!
- И он... смирился? - Спросил Вадим почти с презрением.
- Как раз наоборот. Он умер. Покончил с собой как раз в этот день, хоть я узнала об этом намного позже. Он был очень хороший мальчик, добрый, светлый. У него могла бы быть счастливая жизнь, счастливая семья, если бы, к несчастью, он не встретил меня!
- Я не считаю, что ты в чем-то виновата! - Возразил Вадим, но Изольда твердо ответила:
- Считать можно по-разному. Я знаю, что это так.
- Ты не про него, ты про себя рассказывай. И про мужа. Он был армянин?
- Естественно. Что про него рассказывать? Что я его на свадьбе в первый раз увидела? Так это неправда! Я увидела его только потом. За весь день я ни разу не подняла глаза, не посмотрела на его лицо, не запомнила, какой он из себя. Я вообще ни на кого не смотрела, ни с кем не говорила. От слез перед глазами как будто радуга стояла весь день. Радуга из слез! Смешно, правда?
Вадиму было совсем не смешно.
- Извини, но я, все же, не понимаю! У меня в голове не укладывается, что тебя можно выдать замуж насильно! Кого угодно, только не тебя! Ты не постеснялась бы прямо у алтаря бросить в лицо нелюбимому жениху букет и сбежать на глазах у всех, раз не получилось сделать это дома. И никто бы не смог тебя остановить!
- Не убежала вот!
- Вот это мне и неясно. Впрочем, я вижу, что объяснять ты не будешь. Продолжай!
- Все было, словно во сне. Все происходило помимо меня. Позже оказалось, что я даже танцевала. Даже улыбалась в ответ на поздравления гостей, но сама я ничего этого не помню. Помню только, как сижу на широкой кровати в незнакомой комнате, на мне пышное свадебное платье и даже фата не отстегнута. А со мной рядом сидит какой-то человек, держит меня за руку обоими руками и говорит, что-то такое долгое мне говорит. Помню, я еще вяло так подумала: это мой муж, или нет? Я же ни лица, ни голоса его не знаю. Оказалось, все же, он. Тигран.
- Его так звали?
- Да.
- Понятно. И что же он тебе говорил?
- Все, что обычно говорят в таких случаях. - Изольда пожала плечами. - Чтобы я ни в коем случае не боялась. Что он меня очень любит. Что увидел меня в первый раз еще тогда, когда я училась в гимназии, и с тех пор думать не мог ни о ком, кроме меня. Что он говорил обо мне еще с моим отцом, но тот сказал, что мне рано думать о замужестве. Что теперь он счастлив, и сделает счастливой и меня. Что все будет хорошо. Ну, и разное другое вранье, в таком же роде.
- Почему же? Может быть, он говорил правду?
- Правду?! - Она вскинула глаза, в которых на минуту вспыхнули злые огоньки. - Запомни, Вадик, если мужчина любит женщину, он никогда не обращается с ней, как с бездушной куклой! Он завоевывает ее, но не покупает! Не выпрашивает у родственников, и не берет в собственность! Потому, что для него важны ее чувства, в первую очередь, ее отношение к нему!
- Может быть, в вашей стране...
- Ни в одной стране мира не должно быть такого! Запомни это, раз и навсегда! А бояться я не боялась. Я вообще никогда ничего не боюсь, ты знаешь. Мне просто противно было на него смотреть. Я слушала и молчала. А когда он попытался меня обнять, я его оттолкнула, резко. Может быть, даже ударила, не помню. Встала, и пошла искать входную дверь. А она, разумеется, была заперта. Все двери в моей жизни вдруг оказались запертыми!
Тигран сказал что-то вроде: «Ты – моя жена. Ты никуда отсюда не уйдешь!». Он вообще был человек мягкий, как я потом узнала, а тогда ну просто металл был в голосе. Только этим металлом он меня не напугал. Я посмотрела на него, как на пустое место. Увидела балконную дверь и вышла на балкон. Просторный балкон такой был, квартира в элитном доме. Я села на пол, прямо в платье этом белом, спиной к двери прислонилась, и думаю: «если он попытается войти сюда, просто попытается, я брошусь вниз. Шестой этаж, вполне достаточно». Ты знаешь меня. Я так бы и сделала. Но он не пытался. За всю ночь ни разу не дотронулся даже до двери, хотя спать не лег. Я слышала его шаги, его дыхание с той стороны. Однажды он меня окликнул по имени. Я не ответила, и тогда он мне через какую-то отдушину сверху перебросил вязаную кофту. Ночь была прохладная. Я легла, калачиком свернулась, кофтой этой накрылась сверху и заснула. Проснулась от телефонного звонка. Было уже светло, и я слышала, как Тигран разговаривает с Суреном. Говорит ему, что у нас все в порядке и все отлично. Тогда я вошла в комнату и предложила: «Давай поговорим!».
- Значит, если бы он...
- Да, если бы он себя повел иначе, я не стала бы с ним разговаривать. И, скорее всего, не сидела бы перед тобой сейчас. А тогда я ему сказала: «Знаешь, я не люблю тебя. И, наверное, не полюблю никогда. Но, если ты хочешь, мы могли бы попробовать стать друзьями. Тогда наши отношения будут честными и не обидными ни для кого». Он выслушал и кивнул серьезно: «Я согласен». Вот так и стали жить.
- И... как жили?
- Нормально жили. Начали с того, что он тоже пытался меня запирать. Хотел, чтобы я с работы ушла. Ну, а я не хотела. Пришлось через тот же балкон действовать.
- С шестого этажа?!
- Так я же не прыгала, а слезала. По пожарной лестнице, водосточной трубе, потом по стволу дерева, очень даже просто!
- Ты просто сумасшедшая!
- Вот-вот, и Тигран то же самое сказал. Слово в слово! Но больше он мне никогда не препятствовал заниматься тем, чем я хочу.
- И вы никогда не ругались?
- Ну, что ты! Постоянно! Еще и как! Его, как и всех остальных, ужасно раздражало, что я не такая, как все! Он кричал: «В кого ты только такая?! У Газарянов – прекрасная семья, одна ты чокнутая!». Он даже не знал, что я приемная дочь, представляешь?
- Да уж...
- Ему не повезло со мной. Помню, однажды его начальник устраивал большой прием, по поводу вступления в новую должность. И вот, посреди этого приема он выносит какую-то круглую коробку на подносе и говорит: угадайте, что там. Все молчали, или смеялись. Кроме меня.
- А что сказала ты?
- Я сказала: «Там то, что принесет вам несчастье. И лучше бы вам отказаться от этого прямо сейчас!».
- Вот это да! А он?
- Нахмурился. Закричал: «Кто это сказал?!». Тигран меня за руку держал, чтобы я не отзывалась. А я вырвалась и вышла все равно!
- А что в коробке-то было все-таки?
- Значок депутата. – Улыбнулась Изольда. – Он очень гордился, что получил его. А тут я. Подхожу и говорю: «А я сон видела. Про вас. Вам сейчас на новою дорогу нельзя, знакомые пути лучше выбирать. А то кто знает, что может случиться? И этой должности вы зря так радуетесь! Ничего хорошего из-за нее для вас не выйдет»
- Ну... – Вадим положительно не знал, что на это сказать.
- На следующий день... – Продолжала Изольда. - Я потом узнала. На следующий день вызывает этот начальник моего мужа и говорит: я не знаю, кто такая там твоя Изольда, но она мне жизнь спасла! Оказалось, ему в этот день машину служебную дали, депутатскую, с шофером. И этот шофер, конечно, хотел его не той дорогой повезти, какой он сам обычной ездил.
- Дорогой? - Переспросил Вадим. - Ты ему говорила про дорогу, но я думал, что это фигурально. В смысле жизненного пути
- Что значит "фигурально"?! Я же сказала, что видела сон. Вполне конкретный!
- Не сердись, Иза, я верю тебе. Пожалуйста, продолжай. Что-то случилось с его новой машиной?
- Нет, к счастью, с ней ничего не случилось. Он настоял-таки на том, чтобы ехать знакомой дорогой. А вот по тому, новому пути, на самом деле произошла жуткая авария. Четыре машины столкнулись на перекрестке, были погибшие. И как раз в это время, примерно, когда туда подъехал бы он. Поэтому он и сказал, что я спасла ему жизнь.
- Интересная история. Ну, а ты?
- А я... выхожу после смены и вижу: стоит мой Тигран возле своей шикарной машины и держит громадный розовый букет - аж самого не видно за ним. А девочки, ну, те, что со мной работали, ахают восторженно: Изольда! Вот если бы нас муж после стольких лет брака (у нас два года было уже, больше даже) так после работы встречал!
Изольда расхохоталась.
- Я им: вы что, ослепли, что ли? Вы не на букет - на лицо его смотрите. Он же меня убивать приехал, а цветы на могильный памятник привез. И еще наверняка кинжал отравленный в них спрятал, для верности. Видел бы ты, что с его лицом было, когда он это услышал!
- Да уж, представляю! Зачем ты так сказала? Поиздеваться захотела? Типа, зря он не верил в твои способности?
- Нет, просто так оно и было. Когда я села в машину, Тигран мне все высказал! Я наслушалась больше, чем за все время брака!
- Что же тут можно "высказать"? Не пониманию!
- О, многое! Что он живет с ведьмой, и об этом знает весь Ереван, а теперь еще и его начальство. Что все только и делают, что смеются над ним! Что ему, наконец, надоели мои идиотские фокусы! И, знаешь, вот никогда, ни разу, я не обижалась на него, а тут такая досада взяла вдруг! Я же хотела просто помочь человеку, спасти его, а он: "фокусы"! Ну, я и хлопнула дверью. Пока - только машины. И пошла себе, как королева. Он мне вслед кричал: куда?! Когда вернешься?! А я ему: вечером жди. Или вообще к утру, откуда я знаю?... Горячая была! - Усмехнулась она. - Даже не помню, где потом бродила остаток дня. Как в тумане все было.
- А как же цветы? - Спросил Вадим.
- Розы в ближайший мусорный бак швырнула. Специально у него на глазах!
- Напрасно. Если он купил цветы, значит...
- А он не покупал! - Резко прервала его Изольда. - Этот букет ему начальник дал, для меня. Вот так! Начальник оказался более благодарным! Я ведь Тиграну столько раз пыталась давать советы, предупреждать о чем-то. И всегда получала в ответ только упреки и скандалы! Впрочем, когда в тот вечер я пришла домой, он передо мной чуть ли не на коленях стоял. Со слезами просил прощения. Говорил, что любит меня, что боялся, что я не вернусь...
- Ты простила?
- Не знаю. Во всяком случае, мы с ним никогда так хорошо не жили, как следующие несколько месяцев.
- Месяцев? А потом?
- Потом родился мой сын. - Вздохнула Изольда. - Родился, и умер прежде, чем я успела подержать его на руках, дать ему имя...
- Ничего себе! А от чего он?
- Врачи наговорили много умных слов. И «недостаток витаминов», и «внутриутробная патология». Но я знала: это случилось от того, что я его не хотела! Я не любила его отца, я не хотела, чтобы у нас был ребенок. Потому, что ребенок – это уже связь навсегда. Он посмотрел на меня, серьезно, как взрослый, вздохнул – и ушел. И тогда я поняла, что больше не могу оставаться женой Тиграна. И вообще, нельзя выходить замуж без любви, это преступно. Словно судьбу пытаешься обмануть. И жертвой этого обмана стал мой ребенок!
- Как же Тигран отпустил тебя?
- А ты думаешь, я у него спрашивала? Просто села на поезд, с одной маленькой сумочкой, и приехала сюда. Поступила в медицинский институт, потому, что знала уже: в моей жизни главное – помогать людям. Любыми способами, как обычными, так и не очень. Хотя, что считать необычным? То, что пока нельзя объяснить? Но это ведь только пока! Наука не стоит на месте, и человек, его возможности – самый интересный для нее объект.
- Это я уже знаю. Расскажи лучше еще про Тиграна.
- Так нечего рассказывать! Живет себе где-то. Надеюсь, женился и забыл обо мне!
- Он не разыскивал тебя? Не приезжал?
- Приезжал. Ну, и что? Я сказала: «Кто вы? Я вас не знаю!».
- Жестоко.
- Да не причем тут жестокость. Просто он мне, правда, чужим показался. Совсем посторонний человек! Странно даже.
- Ты ему изменяла? – Вдруг спросил Вадим.
- С чего бы это? Я его считала другом, а друзьям не изменяют! Если бы мне вдруг понравился кто-то – я тут же бы ему об этом сказала. Но этого не было. Ни разу. Вот с ним рядом мелькали какие-то девицы. Но меня это не трогало. Друзей не ревнуют.
И добавила, помолчав:
- Такой странный был! Еще два года не могла с ним развестись, представляешь? Как только он не пытался меня вернуть! И уговаривал, и угрожал. Даже Сурена привлек. Тот мне кричал в телефонную трубку, что я опозорила семью, что я ему больше не сестра! И был так горд собой при этом, что я не захотела огорчать его, и не сказала, что я-то не считаю его братом еще со дня моей свадьбы. А Тигран – мне подруги ереванские рассказывали – все фотографии мои увеличить отдал и свою спальню ими обклеил, как обоями! С пола до потолка!
- Мне кажется, он тебя все-таки любил.
- Не знаю я, что это было. Любовь, или чувство оскорбленного собственника, у которого вещь вдруг взяла, да убежала! Простая вещь, вроде табуретки!
- Ну, ты уж скажешь! И что же? С тех пор ты больше...
- Никогда! – Отрезала Изольда. – Зачем мне это нужно?
- Неужели, никто ни разу не признавался тебе в любви? Не делал предложения? Вокруг тебя столько мужчин!
- Ну, да, находились такие сумасшедшие. Нечасто, но были.
- И как ты реагировала?
- Честно? Мне было смешно! Я не понимала, зачем им это надо? Неужели, по мне не видно, что я не гожусь ни для семьи, ни для романов? Дружить – да. Дружить я буду. Если, конечно, мою дружбу сумеют выдержать. У меня ведь характер не сахар, ты знаешь. Но для друга все сделаю, что смогу. И даже больше сделаю. Я – такая! Но вот то, другое – ни за что!
- Но ведь можно было хотя бы попробовать?
- Ну, нет! Что такое, жить с человеком, которого не любишь, я уже знаю. Поверь, это неприятно.
- Но ты когда-нибудь любила? - Настойчиво спросил Климов. - Хотя бы раз, любила ты?
На мгновение словно тень легла на лицо Изольды. Вадиму показалось, что она вдруг стала похожа на беззащитного, обиженного ребенка. Но почти сразу же во взгляд вернулась строгая уверенность, и он услышал твердый ответ:
- Нет. Никогда!
Климов не стал спорить, но в глубине души не поверил.
- Как же так? Нельзя же все время быть одной!
- А я и не бываю одна! Со мной мои друзья, коллеги, клиенты. Даже ночью я всегда с людьми!
- Да. – Кивнул Вадим. – Я слышал, что у тебя гости, бывает, засиживаются до утра. Давно хотел спросить: когда же ты спишь?
- А я вообще могу не спать. Если разговор какой, или дело интересное. Неделю не спать могу. Потом, правда, могу отключиться там, где сижу. И сутки меня бесполезно трогать.
- Интересный ты человек, Изольда.
- Обыкновенный человек! Такой, как ты, как все! – Вдруг недовольно фыркнула она. – Зря я тебе все это рассказала! Теперь будешь думать, придумывать!
- Приехали! – Объявил Вадим. – Приглашаешь меня, или раздумала?
Она с улыбкой пожала плечами.
- Что с тобой поделаешь? Пошли! Только, уговор – ни о чем меня больше не расспрашивай! Хорошо?
Он, соглашаясь, кивнул....

третий отрывок

***
Белый цвет падал на могилы старого ереванского кладбища. Словно легким, пушистым снегом заметало потемневшие от времени каменные плиты.Женщина, одетая в черное, поправила темную вуаль и другой рукой осторожно положила к семейному надгробью алые, как кровь, цветы. Тонкие пальцы цеплялись за памятник, на котором еще можно было разобрать надпись, свидетельствующую о том, что именно здесь нашли свой последний приют армянский чиновник Артур Суренович Газарян и его жена, оставшаяся верной до последней минуты. Пальцы женщины ощупью пробежали по полустертым буквам, словно стремясь почувствовать знакомые черты родных лиц.
- Ты когда-нибудь любила? - Прозвучал в ушах голос Вадима. - Хотя бы раз, любила ты?
Голос убегал, растворялся за завесой памяти, словно за дымом. В розовом тумане ей виделся большой зал с высокими сводчатыми потолками и белыми колоннами. Девочка с национальном костюме с широкими рукавами кружилась по этому залу, ступая так мягко, что казалось - плывет белоснежным лебедем.С плеча на плечо скользила, струилась коса узкой черной лентой. Сотни зрителей не сводили с нее глаз. Сотни рук апплодировали в упоении. И парень в первом ряду, поигрывая сияющей улыбкой под черточкой усов, тоже поднимал ладони, и звонко хлопал. И из всего зала она слышала и видела его одного...
- Любила ли ты?...
На темные, горящие глаза пеленой набегали слезы. Женщина решительно выпрямилась, в последний раз погладила нагретый солнцем камень и отошла к соседней плите. Пожелтевшая, обветренная фотография усатого мужчины в военной форме... Годы жизни...Ему было не так уж много лет. Она подумала: как же странно, что говорят именно"лет". Как будто лето важнее всех других времен года!
... То лето пахло персиками из дачного сада. Она вдыхала этот знакомый сладкий запах, словно впитывая его всей душой, перебирая спелые фрукты на солнечной веранде. Рядом мать месила ароматное, пахнущее корицей, тесто. Где-то- внизу, под развесистой чинарой, курил трубку отец.
- Сынок! - Мать всплеснула руками и бросилась по ступенькам вниз, навстречу юноше в новеньком мундире. - Ты приехал?!
На широкую столешницу, звякнув, упали длинные, тяжелые серги с темно-зелеными, как трава, камнями. Мать ахнула.
- Сурен!
- Прости, мама! - Весело произнес знакомый, всегда чуть насмешливый, голос. - Но на этот раз это не тебе. Это Изольде!...
Забыв поблагодарить, она дрожащими пальцами брала это маленькое, переливающееся чудо, разглядывала, примеряла Не желая идти в душные комнаты, смотрелась прямо в чан с дождевой водой у вернанды. Гладь воды дрожала. От резкого движения, или, может, он нечаянно упавшей от восторга слезинки?
- Какой же ты молодец, Сурен, что привез ей такой подарок! - Говорила на веранде мать. - Может, теперь вспомнит, наконец, что она девушка! А то совсем сладу никого не стало! Целые дни пропадает с мальчишками на речке, да гоняет мяч! Бегает босиком, вся почернела от солнца! Ни дать, ни взять - дикарка! Знаешь, что еще придумала? Говорит - не будет она учиться больше!В гимназию не пойдет - вот тебе и весь сказ. Мы с отцом прямо извелись с ней!
- Ничего, мама, не волнуйся! Все образуется.
- Конечно, тебе легко говорить так! Посмотри ты на нее, Сурен! По годам - уже невеста. Но кто же на такой женится, Боже ты мой? Вот ты бы женился, скажи?
- Я? - Он мягко рассмеялся. - Я-то вряд ли, мам! Тут нужен талант укротителя диких кобылиц! А мне обычная девушка нужна, добропорядочная, тихая, послушная!
- Всем такая нужна, сынок. А что же будет с твоей сестрой?
- Ну, чего вы завели разговор не ко времени? - Вмешался густым басом Артур Суренович. - Хватит причитать над девушкой! Она молода, красива! Наконец, у нее есть семья, которая устроит ее судьбу. Так, Сурен?
- Конечно! Не беспокойся, мама. Мы не оставим Изольду без мужа. Найдем такого, который сумеет ее укротить.
- Не найдете! - Девушка сердито хлопнула ладонью по воде, разбивая импровизированное зеркало. - Не родился еще такой, ясно вам?!
- Изольда! - Ахнула мать. - Как ты разговариваешь?
- Молодая девушка должна уметь молчать, когда говорят старшие! - Назидательно поднял указательный палец Артур Суренович.
- Ну, как же! Вы будете меня обсуждать, как породистую лошадь, а я должна молча слушать?! Нет уж! Не надо мне вашей судьбы, а свою сама отыщу!
И, вонзившись острым взгядом в лицо Сурена, выкрикнула вдруг:
- Зачем ты приехал?! Придумать, как лучше от меня избавиться?! Не надо мне твоих сережек!
Трясущимися мокрыми руками она торопливо пыталась расстегнуть мелкие замочки, но те не поддавались.
Все остолбенели на мгновенье. Потом мать пробормотала:
- Как же мы ее избаловали, Боже мой!
Изольда передернула плечами и, не разбирая дороги, бросилась в глубину сада, с хрустом ломая по дороге тяжелые от спелых плодов ветки...
Это было так давно, а теперь могильная плита шуршала под рукой.Она знала наизусть все, что здесь написано, но, почему-то, все равно никак не могла прочитать. Из тумана с трудом, по одной, выплывали буквы. Газарян... Сурен... Артурович...
... В тот памятный день мама отыскала ее у ручья. Плечи девушки тряслись от еле сдерживаемых рыданий, она с досадой кусала губы. Истерзанные мочки ушей под новыми сережками покраснели и распухли.
- Успокойся, Изольда! Ну же, успокойся!
- Мама, ты не понимаешь... - Всхлипывала она.
- Все я понимаю, доченька, все. И давно. По тебе же все видно!
- Да? Тогда объясни мне, что со мной происходит? Мне плохо, мама! Все последние дни я как будто больна странной, непонятной болезнью. Мне жарко в холод, меня трясет в жару. Я не могу уснуть ночью. Мне всегда хочется его видеть, но когда он приезжает, мне почему-то страшно на него взглянуть. Я хочу говорить с ним, но, вместо этого, гоню его от себя. Что это такое, мамочка? Ты знаешь?
- Знаю, моя девочка. Это любовь.
- Любовь?! Разве такая любовь бывает? Я читала... я думала - это счастье. А то, что у меня...
- Это и есть счастье. Только непонятное еще тебе самой. Первая любовь, чаще всего, такой и бывает. Но не переживай так, Изольда! Это пройдет. Ты выйдешь замуж, и забудешь все свои страдания. Не плачь же теперь!
Девушка смотрела молча. В ней словно зрел какой-то, мучивший ее, вопрос.
- Мама, - Сказала она наконец. - А... за него я не могу выйти?
- Ты сама знаешь, что нет.
- Но почему?
- Потому, что это невозможно!
- Но... Ведь у нас разная кровь!
- Замуж не по крови выходят, дочка, а по документам. Особенно теперь. А по ним вы - родные. У вас один отец, одна мать. Кто вас женит?
Она вздохнула.
- Знаешь, что я скажу тебе, Изольда? Что не делает Бог - все к лучшему! Не была бы ты счастлива с Суреном, поверь мне. Жестокий он. В отца.
- Неправда! Будь отец жестоким, разве ты сама была бы с ним так счастлива?
- Ты - не я. У тебя другой характер. Ты не стерпишь, если тебя будут ломать.
- Если со мной рядом будет любимый, ему не придется "ломать" меня. Я с радостью сама изменюсь. Для него!
Мать печально покачала головой.
- Это тебе только так кажется, дочка...
... Она медленно опустилась на колени перед каменной плитой, так, что ее лицо оказалось на одном уровне с выцветшей фотографией Сурена.
- Я хотела всего лишь жить рядом с тобой, ради тебя! - с горечью шепнули губы. - Я бы изменилась, правда. Я стала бы такой, какой ты хочешь. Я бы все бросила... все смогла... ради тебя! Зачем ты отдал меня, Сурен? Как же ты мог меня отдать?!
Белые лепески падали на опущенные плечи. Прерывая сакральную тишину кладбища, где-то призывно загудел автомобиль.
- Изольда!
- Изольда Артуровна! - Настойчиво, перебивая друг друга, звали голоса, а она все стояла на коленях, рассеянно роясь в своей сумочке. Наконец, нашла то, что искала. Старая фотография беззвучно легла на теплый, замшелый камень. На ней худенькая девочка-подросток с блестящими темными глазами Обнимала за шею молодого, усатого военного, всем телом прижимаясь к нему. На лицах обоих застыла вечная улыбка.
- Звяк! - поверх картонного квадратика легли тяжелые серьги с темно-зелеными камнями.
- Ты когда-нибудь любила? - Спросил тогда Вадим. И теперь, вставая, она ответила почти равнодушно.
- Любила. Ну, и что? Это было - и прошло. Мама говорила верно - первая любовь всегда проходит. Возьми назад свой подарок! Больше я не вспомню тебя. Прощай, Сурен!
Женщина с гордо расправлеными плечами ушла, не оглянувшись. В глубине кладбищенской аллеи стих перестук ее шагов. А белые лепестки все летели. И уголок фотографии, не придавленный тяжестью серег, трепал ветер.
Трудный путь тобой был смело пройден
Ты шагала по туманным росам,
Высшим силам, и самой природе
Не стесняясь задавать вопросы
Только об одном ты не спросила...
Видно, знать не все разрешено
Одиночество - проклятье сильных,
Или наказание оно?...

Если кому-то стало интересно, рассказ (вернее, повесть) закончена, и находится здесь: fabulae.ru/prose_b.php?id=73775&N=12
или здесь: ficbook.net/readfic/4957704/18304078

@темы: Фанфик, "Рассказ", "Ведьма", "Творчество"

---

Сто шагов. старое стиховорение из журнала

В детстве я много читала старых журналов 70-х - 80-х годов. "Работница", "Крестьянка" и так далее. "Откапывала" их на бабушкином чердаке и с удовольствием выбирала стихи и рассказы. Многое, конечно, забылось. Некоторые (очень немногие, правда) произведения потом находила в книгах. Помню, рассказ о войне "Мать", автора которого не помнила, отыскала много лет спустя в повести А. Довженко "Украина в огне" (повесть, кстати, на украинском языке, русскоязычной версии не нашла). А недавно попалось и вот это стихотворение (предполагаемый автор - некий Виктор Крутецкий)
Поэма "Сто шагов"

К бабке Варваре, в деревню Тучки,
Погостить приехала внучка.
Красавица, с модной прической,
Она танцует в ансамбле Березка.
В тот же вечер, столько внучка порассказала
О Париже, о Риме, о храмах Непала,
А потом улыбнулась и к бабке склонилась:
«Бабушка! А ты, кроме Тучек своих, ничего и не видела…»
Старуха с ней согласилась,
Но где-то в душе немного обиделась.
И когда, пожелав ей спокойной ночи,
Внучка угомонилась в конце концов,
Бабка вздохнула: «Молода еще очень!»
И пошла на крыльцо…
Здесь с крыльца, как на ладони,
Перед бабкою Тучки ее лежали.
Луна серебрилась в березовой кроне,
В лучах ее листья дрожали.
И вдруг- в памяти звонко
Зазвенел бубенец…
И увидела бабка себя девчонкой,
Едущей под венец.
«Варя, Варенька, Варварка,
Ягодка лесная,
Отчего так сердцу жарко,
Я и сам не знаю…»
«Ах, не надо, Федя, любый,
Но куда там, не уймешь,
Обжигают губы губы,
И бросает сердце в дрожь.
А подъехав к дому ближе,
Он сказал ей: « Брось грустить!
Верь, ни разу не обижу,
На руках буду носить.»
И понес… но недалечко,
И недолго - год, три дня…
Бабка медленно с крылечка
Зашагала до плетня.
Здесь у плетня, уцепясь за гриву,
Она шептала: «Постой!
Дай хоть полушалок взять, милый».
«На, тебе! Шлем мой со звездой!»
Но щелкнул выстрел во мраке,
И сполз любимый с коня…
Подскакали казаки
И на глазах, у плетня…
Зарубили… И только глухо:
«Сына убереги…»
Тяжко вздохнула старуха
И глянула вдаль из-под руки …
Там за косогором тянулись во мраке кресты,
Где жгущее ее горе полвека стыло
И не могло остыть…
Чуть постояв, успокоившись,
Бабка к колодцу пошла сквозь тишь…
Зазвучал журавль над тропою
И ей послышалось вновь:
«Где ключи от амбра?
Душу вытрясу, а найду.»
И увидала бабка в свете пожара,
Себя босую, у колодца на льду…
б А вокруг кулачье скопом:
« У! Кладовщица, краснопузая тварь!
-Да к хвосту ее, да по кочкам болота!
-Да вжарь ты ей, рыжий, вжарь!»
Хлыст щелкнул!
Бабка потрогала щеку… Шрам,
Что навеки лег с той поры.
Катились по нему слезы мутные
Из старушечьих глаз.
А лунный денек уже плыл по дороге
И свет его гас…
Но луна все еще сияла, серебристая, холодноватая…
Долго стояла старуха, строгая сутуловатая.
Не в силах отойти от колодца…
Оглядевшись вокруг:
Дом, огород, за огородом болотце…
Перед болотцем баня.
И вдруг: чужая речь донеслась из-за бани:
«Пардон, мадам…»
Послышалось? Аль нет?
И бабка к бане пошла, как в тумане,
За воспоминаниями вслед.
«Мадам… Жежан…»
Он что-то видно хочет?!
Мадам…Она с подойником, в лаптях.
Жежан – француз, в бою подбитый летчик,
Приползший к ней с болота на локтях…
Но полицаи выследили Жана,
И взяли бы его наверняка.
Но в ту же ночь дорогу к партизанам
Узнала бабка через лесника.
Они прощались на тропинке узкой.
Припав к ее мозолистым рукам,
Жан, кое-что узнав уже по-русски,
Сказал: «Как благородны Вы, мадам…»
У тихой бани, постояв немного,
Скользнула бабка взглядом по земле
И улыбаясь, вышла на дорогу.
Рассвет уже светился в полумгле,
И ей напомнил желтый дым рассвета,
Которым закурились облака,
Как сын её, вернувшийся с Победой,
Нес ее по Тучкам на руках!
«Счастливая!» - вздыхали бабы следом….
«Везучая!» - кричали деды в след.
Пришла твоя, не чья-нибудь Победа!
Теперь ликуй и властвуй на земле!
Да, мы живем не только настоящим,
И прошлым, и воспоминанием живем…
Шла бабка по росе блестящей,
Шла не спеша, ее лицо - на нем,
Блестели солнечные блики
И тени посветлевших облаков...
Она устала, словно путь великий
Преодолела, а не сто шагов…
Пройдя у хаты и у хат соседних,
За памятью своей шагая вслед,
Она прошла полста своих советских,
Своих неповторимых, гордых лет!

---

Пяти ведьмам из кинематографа, которых я полюбила и которым посочувствовала, посвящается



" - Я была в космосе пять дней!
– Как там?
– Красиво! Синяя Земля! Там ничего не мешает тебе. Ты плывешь. Летишь. Пять дней свободы. Там и пан, и пропал. Там жизнь и смерть. Там Бог и Дьявол. Там на весь космос черноты – одно маленькое солнце. Но день всегда побеждает ночь. Тьму – свет. Добро побеждает зло. А правда – ложь. Так жизнь когда-нибудь победит смерть!" (из книги С. Савицкой "Одиночество солнца")


Они не обязательно занимаются приворотами, по ночам ходят на кладбище с черным котом, наводят сглаз и порчу и прочее. Но они наделены особенностями, многие из которых могут быть полезны для других людей, но им самим ничего, кроме вреда не приносят, особенно в личной жизни. Пять героинь, которые знают чуть больше, чем другие. Их избегают, часто бояться и часто ненавидят. И очень редко любят и понимают, хотя, как и все, они в этом нуждаются. Они красивы, темноволосы, мудры, загадочны и фатально неудачливы во всем, что касается любви, или вообще взаимоотношений с людьми.Самая необъяснимая и потрясающая их способность - способность выносить вечное одиночество. Пять неразгаданных тайн. Пять героинь огромной внутренней силы Это пять подруг, пять "сестер по несчастью" ведьмы Горпины из романа Г. Сенкевича.


2 стихотворения в тему:
Саша Бесt
Ведьмы умеют плакать

Февраль. Фонари как всегда утопают во тьме.
А в городе снег все такой же прозрачно-синий.
Ты чувствуешь слабость, но Мир вдруг отрезал: «Не смей!
Ты разве забыла, что ведьма должна быть сильной?»

Легла на ковер, потянулась, закрыла глаза.
… и так надоело во всем и всегда быть первой.
Гадала на принца, но Мир, усмехаясь, сказал:
«Ты разве забыла, что ведьма должна быть стервой?»

Полночи без снов, а с рассветом почти что без сил
Открыла глаза, ненавидя людей и утро.
Ты злилась на солнце, а Мир беззаботно спросил:
«Ты разве забыла, что ведьма должна быть мудрой?»

Дороги и тропы истоптаны черным котом.
А в городе дождь и промерзлая эта слякоть.
Шутила сквозь слезы, когда я напомнил о том…
«Ты разве забыла, что ведьмы умеют плакать?»


Не знаю, чье...****
Твой друг назвал меня принцессой,
А ты сказал, скрывая страх:
"Таких принцесс в старинный пьесах,
В конце сжигали на кострах!"
Я непонятно одеваюсь.
И очень медленно хожу.
И очень страшно улыбаюсь.
И дикий ужас навожу.
И взглядом обладаю странным.
И очень тихо говорю.
И вся в каких-то жутких тайнах.
И часто в зеркало смотрю.
...А дома - странные бутылки
Держу я не для красоты.
И в волосах моих опилки,
Сухие листья и цветы.
...А ночью, под твоим окном
Я пролетаю на метле.
А в полдень превращаюсь в кошку,
И "книгу-книг" держу в столе.
И чтобы я тебя не съела,
Смотреть боишься мне в глаза...
Ах, глупый мальчик! Я хотела
Чтоб ты поверил в чудеса.
Читать полностью: www.romanticpoems.ru/stihi/tvoi-drug-nazval-men...



1. Безымянная жертва средневековья из клипа Д. Колдуна. Любит, тоскует и на костер уходит непонятой и не спасенной.






www.youtube.com/watch?v=Nzt1CHYsYeo

Пояснение сюжета: Когда-то герой сильно влюбился в красавицу которой он тоже понравился но она все таки предпочла его богатому городскому чиновнику. И он покинул город потому что не в силах был что-то изменить и жить там было ему не выносимо. Прошли годы, он проезжал мимо своего города, через лес, где случайно встретился со своим старым знакомым чиновником и прочитал в его взгляде недоброе. И он решил вернуться в город и узнать что происходит. В это время чинуша решил избавиться от своей жены потерявшей былую красоту обвинив её что она ведьма и настроил против неё всех горожан. В постановке чинуша хотел сорвать с неё красные бусы которые подарил наш герой.
Чем все закончилось - видно из клипа.

2. Моргана Пендрагон




Отрицательная героиня сериалов "Мерлин" и "Камелот". Красивая, умная колдунья, желающая вначале быть доброй и послушной дочерью, сестрой, возлюбленной... В итоге не любимая даже собственным отцом, никем не понятая и не признанная, отважная и сильная Моргана становится жестокой и мстительной. Ее ненависть выжигает ей душу, ее любовь обречена, и никакой дороги, кроме как ведущей к смерти, у нее нет.


3. Хозяйка медной горы из фильма "Степанова памятка"









Милая и на редкость переживательная экранизация известного уральского сказа П. Бажова заставила меня впервые подумать о "каменной ведьме" (помните, в "Книге мастеров" тоже был похожий персонаж, хоть и совсем другой по сути), как о ЖЕНЩИНЕ. Она была приставлена высшими силами охранять природные сокровища, драгоценные россыпи золота и камней, от человеческой злобы и жадности и за вечную свою красоту, силу и молодость заплатила слишком дорого, лишившись всех смертных радостей. Наперекор своей судьбе, она рискнула полюбить... полюбить обыкновенного человека. Но остаться с ней - значило отказаться от мира. Она не могла, не хотела вынуждать его на такую жертву. Поэтому отпустила. Все вынесла - и вечную разлуку, и его женитьбу на другой, и его счастье... Наблюдала за всем издали, осмеливаясь напоминать о себе лишь скромной, милой памяткой - девочкой с ее глазами.
Мой клип
vk.com/video35759701_456239022



4. Феофания, героиня фильма 1991 года "Феофания, рисующая смерть"
Очаровательная ведьмочка с горящими глазами тоже хотела приносить людям добро, тоже хотела любить, и при этом быть СВОБОДНОЙ! Но люди не приняли ее, с ее свободой и с ее даром. Всех страшила ее непохожесть на других, ее непонятность. Впрочем, как всегда...







Из рецензий на "Кинопоиске": "В лесном поселении чествуют Перуна. Мужчины с ритуальными танцами стараются разжечь огонь, девушки наносят на голое тело сакральные руны и узоры. Впереди ночь Перуна, ночь, когда в любви нет отказа. Одна лишь Анна, недавно принявшая христианство, бежит в страхе от мужчины, надевшего козлиную голову и преследующего её в лесу. А наутро знахарка Феофания со своим глухонемым сыном находят её мертвой в лесу. Изнасиловать и убить девушку в такую ночь мог только оборотень! И пока ищут оборотня, появляются новые жертвы.

Феофания в исполнении Тамары Таны красива, умна, сильна и независима, ею не в силах манипулировать ни староста Георгий, ни отец Агафангел, которые с легкостью подчиняют себе невежественных и суеверных поселян. Она опасна для них обоих, она мешает им обоим. И оба антагониста объединяются в борьбе с ведуньей, которая уже поняла, кто убивает девушек, и сама испугалась своего открытия. Феофания живет свободной от суеверий, от ограничений и табу и той и другой религий, в согласии с природой и совестью. Она делает то, что умеет, и что по её убеждению должна делать — собирает травы и лечит людей этими травами, заговорами, мазями и молитвами. В её душе нет раскола и смятения, нет противостояния разных богов, и в этом её сила. В мудрости и внутренней гармонии. Она — художник, творец. Феофания вырезает из дерева и лепит из глины фигурки птиц и животных. И это тоже пугает селян, кто знает, какие заклятья накладывает знахарка на них, какие силы вкладывает в скульптуры? Впрочем, селян пугает все, чего они не понимают, все, чего не могут объяснить себе в доступных им понятиях. Феофания, используя свой талант художника и скульптора, гримирует страшные раны убитых девушек, возвращая им красоту, делая их изуродованные лица красивыми и спокойными, как будто они живы, просто спят. Мертвые девушки выглядят еще прекраснее, чем были при жизни. Селян пугает и это тоже, ведь как можно этого достичь, не будучи ведьмой? А вдруг эта пришлая неизвестно откуда ведьма привлекает Зверя? Надо сжечь её, пока она не навлекла на всех еще больших бед, новых смертей! Даже Григорий, чтобы уберечь Феофанию от их гнева, просит не менять лица девушек, не улучшать их. Но Феофания непреклонна. Она возвращает красоту и достоинство умершим страшной смертью девушкам, благодаря своему таланту Художника и Творца, в этом она видит свой долг и своё предназначение в жизни. И даже угроза погибнуть от рук обезумевших от страха поселян не заставит её отступить, отказаться от своего дара, от того, что Феофания считает главным смыслом своего существования"



5. Главная героиня сериала "Джуна" ("Провидица")




Она смело шла наперекор судьбе, и наверное, за это, судьба посылала ей самые тяжелые испытания. Ее не понимали и не принимали даже самые близкие люди, ее хотели уничтожить просто так, потому, что сам факт существования кого-то раздражал,ей было страшно, тяжело, больно, но никогда и никому она в этом не признавалась. Вставала и снова шла, кого-то спасать, кому-то помогать, кого-то прощать, с каждым шагом превращаясь в легенду. Ее называли ведьмой, богиней, экстрасенсом... А она не была сверхъестественной, ей было по-человечески трудно и по-человечески хотелось разделить с кем-то извечное одиночество. Хотела быть понятой - и не находила слов, чтобы объяснить то, что делает. Но снова искала. И снова пыталась...













А вот и мой скромный сборный клип:


vk.com/video?z=video35759701_456239021%2F8dc1dc...
Ангелы уходят в небо.

Видеоряд:
1. Т/C "Джуна" ("Провидица") 2016
2. д/ф "Трудно быть Джуной" (Тв-Центр)
3. д/ф "Джуна. Последнее предсказание" ("Домашний")

Аудиоряд
1. Эльмура Абдуллаева "Я - Джуна, а не Калиостро"
2. Ирина Британская "Ты меня не забывай" (песня Валерия Леонтьева)
3. Валерий Леонтьев "Настройщик"
4. Джуна Давиташвили "Аккордеон"
5. Игорь Николаев, Ирина Дубцова "Раз, два, три!"

Комментарий: Удивилась, что мало в сети клипов на этот, имхо, замечательный сериал. Решилась сама попробовать, хоть и не очень умею, да и видеоредактор у меня барахлит. Надеюсь. кто-нибудь еще сделает лучше, ибо сериал и впрямь удачный, актриса - красавица, и тема интересная.


А сколько еще в жизни людей, которые остаются чужими для всех из-за своей непохожести? Сколько одиноких солнц блуждает на просторах вселенной?

---

"Гетьман" Валерия Ямбургского - новая украинская сказка

Наконец-то я посмотрела фильм, которого так долго ждала. То окончания съемок, то даты премьеры, то, наконец появления в сети - ожидание растянулось года этак на полтора, но я совершенно не жалею. Признаться, ждала от четырехсерийной картины довольно много, но больше романтики и красоты, чем исторической правды. Не могу сказать, что я их не получила. в какой-то мере.
Начнем с плюсов картины. Мне нравится сценарий - четкое ощущение,что его делал человек неравнодушный. Диалоги иногда примитивны, оставляют желать лучшего, но в целом фильм вышел душевный и в глубине своей добрый - как старые-престарые сказки Роу. Красивые костюмы, особняки (суботовский мне даже чересчур уж роскошным показался, я резиденцию Хмельницкого себе представляла скромнее, а тут - прямо королевский дворец), красивая природа, отражающая чувства героев (все счастливы - солнышко светит, мрак в душе - и небо в тучах), красивые жесты (порой даже слишком театральные, на мой взгляд). Чувства в целом сыграны хорошо, об актерах еще скажу особо. Музыка тоже милая. Есть Атмосфера, есть поэтичность. Больше действительно похоже на сказку, чешскую или советскую, чем на исторический фильм. Думаю, девушкам понравится больше, чем парням, тем более, что батальные сцены даже на мой дилетантский взгляд, ну очень слабенькие!
Прекрасно, без преувеличения, играет Фатима Горбенко. Ее Гелена стала центром фильма вообще, и каждой сцены в частности, она явно становится на голову выше всех своих партнеров. Впрочем, чего-то подобного я и ожидала, по трейлеру и фотографиям со съемок. Выражение эмоций выше всяких похвал. Это не совсем та Гелена, которую мне мечталось бы видеть, но уже определенно на пути к ней. Гордая и нежная одновременно, она любит, сострадает, сочувствует. И совершенно непередаваемо держится в финальных сценах. Когда Тимош, стыдливо отводя глаза в сторону, объявляет ей смертный приговор, она выглядит гораздо достойнее ее, а в какой-то момент незаметно превращается из обвиняемой в обвинителя. Насмешливый взгляд как бы говорит: "Ну, перед кем ты выставляешься,объясняя, как все законно, если мы тут одни?". И тот многозначительный взгляд, который Гелена, стоя под виселицей, бросает на узкое окно, за которым он спрятался (чего уж не вышел-то, а?)))), смесь иронии и сочувствия, словно знает заранее, что и его ничего хорошего не ждет, и надо простить, за все грехи с него и так еще взыщется, и очень скоро. И как она снимает этот крестик! Это надо видеть. До этого я была уверена, что переход в православие был для нее лишь вынужденной мерой, в крайнем - случае, формальностью, а тут вдруг подумала, что все-таки она душой к православной вере прикипела. Кстати, обязательно ли снимать перед смертью крест? Или она хотела умереть без него, ну, как бы, католичкой, как она всегда была? Не знаю, над этим еще надо подумать.


Исполнитель роли Даниэля Чаплинского - Сергей Калантай, вызвал поначалу недоумение. Вот уж щупленьким невзрачным блондинчиком, маленьким, с хитровато-ехидной улыбкой, я Чаплинского себе точно не представляла! Но по ходу фильма заметила, как хорошо он играет глазами, все - от радости, до ревности и страдания, и вполне примирилась с этим исполнителем, даже попала от части под его обаяние, когда Хмельницкий его убил, было жалко. Вообще картина была так себе - вроде бы "честный бой", но один противник явно слабее другого. Хоть фехтуются они там все не ахти)))


Константин Линартович, исполнитель роли Богдана Хмельницкого, к сожалению, впечатления не произвел. Вначале раздражала внешность старца с суровым взглядом - Чаплинский лет на тридцать моложе его выглядит, стоит ли удивляться, что жену отбил?))))), потом раздражение прошло, но персонаж так ничем к себе и не привлек. Нет внутренней силы, нет зажигательных речей, и даже с мимикой, по-моему, проблемы - не замечала, чтобы у него сильно менялось выражения лица. Короче - куда там дог Богдана Ступки, сравнивать смешно! Нет, все бы ничего, но он же Главный Герой, вроде как!
Наталья Кобизька(Ганна) Очень понравилась, несмотря на то, что так не любит Гелену) Милая, искренняя, держится с достоинством.
Михаил Голубович (Ислам-Гирей), вышел колоритным, но каким-то незавершенным, что ли. Мало его как-то, не раскрыт образ.
Дмитрий Линартович (он что, Хмельницкому родственник?))))) - Тугай-бей - Хорош внешне, и играет неплохо. Но молодой какой-то для хана, особенно на фоне седого Хмельницкого.
Станислав Лозовский (Тимош) - не могу сказать, что вышел очень яркий образ, но играл актер хорошо, от души и эмоционально. Этот герой в фильме скорее плюс, чем минус.
Минусы фильма: Во-первых, и это самое главное, какая-то нарочитость съемки. Напоминает опять же старые фильмы СССР 50-х годов, когда съемка была в основном павильонная. Даже облака и пруды с лебедями кажутся нарисованными с помощью компьютерной графики.
Во-вторых, недосказанность. Большинство сцен и диалогов как-то свернуто, словно сценарий ужимали. Яркие второстепенные образы - Богун, например, - не раскрыты, хотя актеры играют достаточно ярко и профессионально.
Прямолинейно очень. Все положительные герои - гордые и красивые, все злодеи - польские шляхтичи, и не только - с гаденькой, кривой улыбкой. Могут ничего не говорить - видно и так.
Поляки, Бог его знает, почему, похожи на французов - вспомнился сериал "Королева Марго". Я, конечно, в истории костюма не очень разбираюсь, но облик, ИМХО, вышел какой-то смешноватый.
Ну, что исторических событий мало, и они все на заднем плане, а впереди - чувства героев, это я за минус не считаю, это, видно, задумано так.

В итоге имеем легкое и милое кино, хорошее уже тем, что нет в нем ни пропаганды никакой, ни выдумок диких, ни развратных сцен, ни прочих гадостей (скажу честно, побаивалась этого, особенно, когда узрела "шедеврик" "Молитва за гетмана Мазепу"). Не занудно, романтично, красиво местами и детям можно показать - что еще? На исторический не тянет, правда, в историю украинского кино, может, и не войдет. Но мне скорее понравилось, чем нет. Напоминает душевную и добросовестную работу непрофессионала. Словно захотел человек снять кино для себя, так, как он это все видит. Если из этой логики исходить - фильм очень неплохой.

@темы: "Кино", Гелена Чаплинская, "Хмельницкий"

---

Это незнакомое красивое слово "Лакорн"

Я никогда не любила азиатские фильмы и сериалы. По трем причинам: 1. все японцы-китайцы казались мне похожими, как птенцы одного гнезда, что вызывало бесконечную путаницу в героях-героинях и мешало следить за сюжетом. 2. Все в них разворачивалось так медленно-созерцательно, что зевать хотелось. 3. Все-таки другая культура, другие мировоззрение и ценности непонятные, а порой и чуждые откровенно. При виде, скажем, родителей, бросающих одного ребенка в землетрясение, чтобы спасти другого, или продающих маленькую дочь в публичным дом на том основании, что ее трудно прокормить - меня охватывала тошнота, и я выключала фильм. Но ЭТО. Это мне попалось случайно и почему-то прямо душу затронула. тринадцать серий как один миг. Я говорю о тайском сериале, лакорне, как они их называют, с забавным названием "Кубик-рубик"




Сюжет простой: было у человека две дочери, а любил он только одну, которая красивая (только в азиатских фильмах такое возможно). А вторую, умную и добрую, вообще никто не любил, унижали и дома, и в школе. Потому, наверное, что лицо круглое... (И чего они так не любят круглых лиц?))




. И однажды отец занял денег у безжалостного бандита, известного на весь город, и пообещал ему в качестве залога отдать дочь. Совсем. А какую дочь - они не обговорили, из-за чего путаница и вышла. Отец просто сбежал с красивой девочкой, а некрасивую Рутайнак оставил в счет долга в обществе красавцев-бандитов, которые только и делают, что из револьверов палят по кому не попадя. Их шеф - Высокий, обаятельный, но с ледяным сердцем,






пришел конечно в ярость - ведь фото красивой девочки он уже давно в ящике стола прятал, чтоб любоваться незаметно, а тут такой облом! Хотел пристрелить некрасивую старшеклассницу, росточком ему по пояс, немедленно (может, на это отец и рассчитывал?) Не пристрелил... И, думаю, радовался потом, что не пристрелил.







Короче, любовь и душевное тепло девочка нашла там, где этого меньше всего можно было ожидать,











а ледяное сердце бандита растаяло от любви к финалу.



Можете обвинять меня в примитивизме, но такой поворот мне нравится!




Кто поклонник любовно-криминальных истории и психологических драм - очень рекомендую! А вот и клип по сериалу (на мой взгляд, просто прекрасный!)

www.youtube.com/watch?v=4ZlbGt7zcAc

@темы: "Кубик рубик", "Лакорны", "Неожиданно понравилось"

---

Чарiвна квiтка

Решила собрать все вместе. Вскоре постараюсь продолжить.


Предисловие
Название: Чарiвна квiтка. Рассказ о Гелене Чаплинской
Вариант названия: Хочу, чтобы ты жила!
Автор: Angel Ren
ЖАНРЫ (ВОЗМОЖНО): Псевдоистория, кроссовер, романтика... Кто знает, что еще выйдет?
ГЕРОИ: все из моих любимых романов и несколько совершенно вымышленных, но довольно симпатичных.
Предисловие
«- Буду книгу писать.
- А зачем?
- Читать нечего!» (Из старого как мир анекдота)

Историкам, во избежание случаев инфаркта, к чтению не рекомендуется, любителям романтики, псевдоисторических и приключенческих романов – наоборот. Перед всеми героями и историческими персонажами, чью честь, так или иначе, затрону, искренне и глубоко извиняюсь. У меня есть перед вами два оправдания: во-первых, у меня благие намерения, во-вторых, и это самое главное, про вас писали и хуже и даже не извинялись.
Историческая основа: милый, любимый XVII век, и ничего конкретней.
Поскольку мое произведение представляет собой супер-мега-кроссовер, то чувствую себя обязанной указать литературную основу т.е., те произведения, герои, мотивы и сцены из которых могут быть задействованы в сюжете (авторам, пользуясь случаем, приношу извинения также. Если искажают образы Ваших любимых героев, это еще не значит, что Вас не уважают, могут быть и другие причины):

Список литературы (возможно, будет пополняться в процессе работы).
Научно-публицистическая.
Бузина О. «Тайная история Украины-Руси»
Таирова-Яковлева Т. «Гетманы Украины»

Художественная (распределена по частоте использования, от наиболее используемой к менее)
Бахревский В. «Долгий путь к себе» («Люба Украина»)
Иван Ле «Богдан Хмельницкий»
Рогожкин А. «Хронотоп»
Сенкевич Г. «Огнем и мечом»
Волкович В. «Хмель-злодей»
Тихоненко И. «Грех, похожий на любовь»
Старицкий М. «Богдан Хмельницкий»
Рогова О. «Сын Гетмана»
Панч П. «Клокотала Украина»
Загребельный П. «Я, Богдан. Исповедь во славе»
Мушкетик Ю. «Гетман, сын гетмана» (на украинском языке)
Мицик Ю. «Знаменитые украинцы: Тимош и Юрий Хмельницкие» (на украинском языке)
О чем и зачем будет этот рассказ

Обо мне ходит столько небылиц,
что я устал их опровергать.
(из кинофильма «Формула любви»)

Об этой девушке ходит столько легенд и историй, которые, впрочем, тоже походят на легенды, что непонятно, где выдумка, а где реальность.
О ней говорили, что, не родив за свою недолгую жизнь детей, она родила в метафорическом смысле целое государство – Украину.
О ней говорили, что она очень хотела выйти замуж и в средствах для этого не стеснялась… При этом ее свадьба прошла без ее ведома, ее согласия и даже без нее самой.
О ней говорили, что она была чрезвычайно искусна в ядах и хотела отравить мужа, по меньшей мере, раз десять – а он, как назло, был очень живучим. Но чаще бывало, что она, как ангел, спасала даже тех (и особенно тех), кто причинил ей зло, и кого она имела все основания ненавидеть…
О ней говорили, что она занималась колдовством и чародейством и с помощью этого привлекала мужчин. При этом, ее магия не спасла ей жизнь, когда ее решили убить.
Говорили также, что у нее было множество любовников, но никто не мог назвать имени и примет хотя бы одного из них (мужья к любовникам вряд ли относятся)
Кроме того, по отдельным источникам именно с нее Сенкевич писал Елену Курцевич (Это на полном серьезе заявляют создатели телепередачи «В поисках истины. Роковая любовь Богдана Хмельницкого»), а Гоголь – панночку из «Вия»: ( об этом я случайно прочла здесь: hyperborea.liveforums.ru/viewtopic.php?id=166&p...).
«Посмотрите, как они похожи!» - восклицает ведущий украинской передачи, поселяя на экране кадр из «Огнем и мечом» и единственный ее портрет. И впрямь … одинаково распахнутые наивные и тревожные глаза, одинаковый изгиб бровей, белоснежная кожа лица, долгие косы...
Она – героиня множества фильмов, книг, театральных постановок. Но нигде и ни разу ей не была отведена главная роль. Только тень великих людей или антагонист героев положительных. Не более.
Княжна или пленница, ангел-хранитель или ведьма, бесценное сокровище или яблоко раздора, любящая или ненавидящая всем сердцем – ничего, ничего-то о ней неизвестно точно. Даже имени... (Гелена в романе И. Ле «Хмельницкий», Барбара у В. Евтушенко, Елена у И. Тихоненко, Мотря, Матронка, Роня у П. Загребельного, Марина у О. Роговой – порой не поймешь, откуда пошли все эти имена). Даже фамилия и имена родителей… Даже дата рождения (хотя бы год). Неизвестно, в каком возрасте умерла – словно и не жила… Словно, похоронив, ее постарались тут же забыть. Может, так им было удобнее – тем, кто ее знал? Может, ее жизнь, ее смерть, сама память о ней, была для кого-то тяжким ночным кошмаром, укором совести, бросающим в пот призраком?
Недолгая была ее жизнь, но яркая. На десять жизней хватило бы и любви, и страданий, а досталось все почему-то одной. Известно одно – она была красива. Только это. Дальше опять все у всех разное – даже информация о цвете волос и глаз. Добавлю другое, может быть, надуманное – она была очень сильной и искренней в своих чувствах.
Ей досталась непростая судьба в непростую эпоху. С детства у чужих людей, чужих не только по крови, вере, воспитанию, а по духу. Слишком раннее взросление, слишком ранние неприятности из-за этой самой красоты. Ей любовались, словно фарфоровой статуэткой, ее берегли и... и передавали из рук в руки, не спрашивая, хочет ли она того. От нее ждали любви, требовали любви, как от человека, при этом предъявляя на нее права, как на бездушную собственность. Но она никогда не была вещью и не хотела ей быть!
Скорее всего, она просто хотела жить. Улыбаться солнцу, просыпаясь. Загадывать желание на вечернюю звезду. Гулять по саду, ловя запрокинутым лицом первые снежинки либо лепестки цветущей вишни – по сезону. Кружиться перед зеркалом в тяжелых, богато расшитых старинных нарядах, которые, делая ее похожей на куклу и сковывая движения, все же ей шли и ей нравились. Хотела любить без страха и быть любимой. То есть – быть на равных с тем, кого любишь. Советовать и принимать советы. Доверять и не сомневаться. Знать, что ее никогда не предадут и от всего защитят. Хотела родить ребенка. Может быть, девочку – хрупкую и красивую, как сама, но несравненно более счастливую. Может быть, мальчика – умного и доброго, с открытым честным взглядом. Как у того малыша, которого она растила и воспитывала. Который, может быть, единственный любил ее по настоящему, и не спас, защитить не сумел лишь потому, что был еще так мал. Может, хотела такого же, только похожего на нее. Это же так просто. Но... Не сбылось. Не случилось...
Говорят, что тем, кто умирает безвременной, жестокой и мученической смертью, прощаются все грехи. Их души обретают покой и райское блаженство. Ей было отказано даже в этом.
Веками ее обвиняли во всех возможных и невозможных грехах, а ее убийц и мучителей беззастенчиво оправдывали.
Нежная, как говорят украинцы «квiточка» – синеглазая незабудка, затерявшаяся на лугу истории. Чем она заслужила такую ненависть: даже через триста лет находятся люди, которые желают ей смерти...
Я пишу это очень вольное сочинение на историческую тему, смутно надеясь, что когда-нибудь оно попадется на глаза писателю от Бога, одаренному если не половиной, то хоть четвертью доли таланта моего любимого и гениального романиста Генрика Сенкевича и он, удивившись и возмутившись сим бредом, захочет написать книгу о ней. Книгу настоящую, беспристрастную, но, может быть, чуточку снисходительную. Книгу, которая будет носить ее имя.
Право слово, она это заслужила.

Не могу не писать. Я безуспешно боролась с этой темой около 2-х лет: зацепила она меня, не отпускает. Так что, начинаю. И, для начала, извиняюсь сразу за все. За неточности – стилистические и исторические, за смешение героев и событий, за оригинальные трактовки личностей персонажей, за любовь к одним и почти безосновательную неприязнь к другим героям (т.е. пристрастность). Извиняюсь также за свои слабые литературные способности: на эту тему нужна хорошая книга, написанная твердой, талантливой рукой – такая, чтобы достала читателя до самого сердца или такой же талантливый и душевный фильм. Надеюсь и мечтаю, что все это еще будет. А пока... да простит и поймет меня мой нечаянный читатель!


Предыстория: angeiren.diary.ru/p204798045.htm

@темы: Фанфик, Гелена Чаплинская

---

БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЖИЗНЬ. ГЛАВА 3. СУДЬБА И ПАМЯТЬ

Глава 1 [здесь]angeiren.diary.ru/p197053306.htm
Глава 2 [здесь]angeiren.diary.ru/p199153072.htm

Глава 3. начало
I
Не всегда память – благо. Бывает, забыть тяжелое - лучше и легче для рассудка, нежели помнить... Жаль только, что и над памятью своей человек имеет так же мало власти, как и над собственной судьбой.
Ждать будем! – Так сказал Донец старому казаку. Но не ожидания просила его душа. Сидеть на месте было невмочь, хотелось во весь опор скакать на дальний хутор за старым оврагом, который обходили стороною даже волки и «чертовым яром» звали неспроста. На хутор, где Донец после смерти бабки своей, отцовой матери, ни разу не бывал, да и не хотел бывать...
Гости полковника уехали на следующее же утро, как ни настаивал он на том, что рана Скшетуского еще не заросла, как подобает, и запросто в дороге открыться может. Уехали, да он их и не удерживал особенно, думая про себя, что сам в чужой крепости, без людей своих, без друзей, без жупанов казачьих знакомых и речи, и дня лишнего не остался бы. Что с того, что он много дней выхаживал раненого? Панская благодарность известная, такой уж это род. Да и не ждал он благодарности, не для нее старался. Казаки и жолнеры польского войска чужими были завсегда друг другу и никакая присяга не могла сблизить их, никакое замирение не могло – заставить сдружиться. Все – до поры. До той поры, пока нужны друг другу.
Так думал Донец и весьма изумлен был, когда Володыевский изъявил желание задержаться.
Пан Михал убедил товарищей, что остается ненадолго – к ночи уж нагонит их в степи. А остаться, как он утверждал, необходимо – он обещал пану Лонгинусу разузнать поточнее, что слышно в приграничной степи о татарах, и настолько ли силен уговор короля с ханом, чтобы литвин не смог вскорости исполнить своего обета... Если кто и усомнился в нужности такого предприятия, то всяк оставил свои возражения при себе. Даже пан Заглоба, не отличающийся в обычное время особой чуткостью, сообразить смог, что Володыевского удерживали в крепости дольше необходимого те чувства вины и сочувствия, присутствие коих в польском пане Донец считал совершенно невозможным, тем паче – по отношению к казаку.
- Может, мне остаться? – Спросил только Скшетуский. – Пан полковник приютил меня в своем доме, рану мою залечивал... Долгом благодарности не ты, а я теперь с ним навечно связан.
- Коли навечно связан, так за день не развяжешься! – С улыбкой возразил Володыевский. – Для пана Вершулла, что тебя заменяет, доверенная ему крепость – бремя тяжелое, а тучи над нами все сгущаются. По всему выходит – нельзя тебе задерживаться здесь, Ян. Что до меня, то меня за день-два никто не хватиться, нет во мне у князя нужды неотложной. Да и нагнать вас я успею, глядишь, вместе воротимся...
Сразу же по отъезде друзей, пан Михал поспешил пересказать Донцу во всех подробностях обстоятельства последних минут его сестры, чувствуя этот рассказ своей обязанностью. И хоть не раз за последние часы про себя эту речь проговаривал, готовясь, все равно часто терялся и замолкал, не находя слов. Жгучая краска смущения заливала лицо его, ибо очень уж неподобающая, некрасивая история получалась: про трех рыцарей, лишивших жизни девушку из-за глупого суеверия... Там, в лесу, все просто было. Главное – Княжна Елена, ради ее спасения проделали они долгий и небезопасный путь, спасти из плена прекрасную девушку. Но ведь и та, в сердце которой Редзян выстрелил в упор и через чье мертвое тело он, пан Михал, равнодушно переступил копытами своего коня, как через встречный камень, она тоже была девушкой, и по-своему, не менее прекрасной! За минуту до того, как упала навзничь, раскинув руки, как смертная бледность залила ее лицо, словно молоко, разлитое из крынки, до того, как кровавая пена запузырилась на губах, и долгие ресницы крыльями падающей птицы прикрыли изумленные глаза, она была человеком, жила, дышала, улыбалась, волновалась. Она искренне, по человечески, переживала за Богуна, беспокоилась о брате, том самом, который тем временем спасал жизнь самому близкому другу пана Михала. Почему Володыевский не подумал об этом тогда? Почему мысли его были заняты княжной, которую он до этого и не видел никогда, а не этой несчастной?
Самое лучшее было – взять Горпину с собой, как она сама просила и сдать брату с рук на руки. Донец сам держал сторону Скшетуского, а не Богуна, хоть это обстоятельство и было не вполне понятно. Донец помог бы им сговориться, без сомнения.
Вот только не одному из них не пришла в голову эта простая мысль. Это было ясно здесь и сейчас, когда Володыевский сидел за столом напротив казака и искал слова, которые могли бы хоть как-то оправдать его и его друзей, искал, и не находил их. А там... Слишком необычно и, положа руку на сердце, страшно было оказаться во мрачном, словно потустороннем вместе. Там не было видно солнца, там, в царстве вечного мрака, шуршали по кустам черные вороны и перебегали дорогу волки, не похожие на волков. Там шумела мельница, словно запущенная самим чертом, и человечьи кости грудами рассыпались по склону оврага. Хозяйку подобного места нельзя, невозможно было счесть женщиной, человеком из плоти и крови и, как посланница злых сил, она не вызывала ничего, кроме чувства страха и отвращения. И когда Редзян, сам бледный, как смерть, слез с коня затем, чтобы дрожащими руками начертать меловой крест напротив ее сердца, как раз рядом с пулевым отверстием, и, зажмурившись, вонзить в центр креста заготовленный, остро отточенный кол. А он, Володыевский, даже не смотрел на это и совсем об этом не думал, но вот, оказывается, запомнил.
Говорить про все это было трудно, неловко, но невозможно было и умолчать. Пан Михал искоса следил за выражением лица собеседника. Но Донец был на удивление спокоен, словно все сказанное было занятной историей, и только, и никак не касалось его напрямую. Слишком много знал Донец о сестре такого, что словами не объяснишь. Она была иной, чем все люди, вот и все. Само понятие «смерть» было слишком обыденным для Горпины, не подходило ей, никак с ней не связывалось.


продолжение Рассказ затянулся. Чернокрылая полночь сменила вечер и когда речи Володыевского стали становится все бессвязнее, а голова все тяжелее клонилась к столу, Донец не стал беспокоить рыцаря, а тихо вышел из горницы. Про себя он уже решил, что первый луч рассвета застанет его, на худой конец, на полпути к яру. Невмочно больше ждать, лучше самому все увидеть, каким бы тяжелым испытанием виденное не оказалось.
Неожиданно за спиной раздался скрип половиц. Казак вздрогнул, и, обернувшись, похолодел: в широкой полосе лунного света, павшей из верхних оконец, он увидел ту, о которой думал. Горпина была бледна, как видение, черные смоляные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, белая вышитая сорочка, коих она уж столько лет не носила, от плеч до щиколоток закрывала тело.
- Ты?! – Охнул он, не зная, сон ли видит, или явь.
Она молча, с легкой улыбкой, прижала палец к губам. Покосилась на полуоткрытые двери в горницу.
- Не побуди гостя, Иванку. Устал он.
- Господи... Это и впрямь ты? Как? Откуда?
- Говорить долго, да и не сумею я объяснить, не поймешь ты. – Горпина говорила негромко, но ровно, не боясь, видимо, что ее услышат. – Мало у нас времени, Иванку. Слушайся меня: в лес не езди.
- Но... Отчего ж?
- От того, что я не велю! – Почти прикрикнула она нетерпеливо. – Не место тебе там покуда. Помочь ничем не сможешь, лишь помешаешь, уразумел?
И добавила, уже спокойнее.
- Как можно будет, я дам знак. А покуда здесь оставайся. Службой займись. Здесь, впрочем, такое скоро начнется, что может, и вовсе обо мне позабудешь... Да, пана этого наладь отсюда завтра же! Нечего ему здесь делать!
Тяжело вздохнула.
- Война идет, Иванку! Много крови прольется, нашей крови, казацкой. Но и победа наша будет, хоть и достанется тяжело. А ты не бойся. – Вновь улыбнулась она. – Я тебя и мертвая не покину, помогать буду.
- Горпина, ты.. – Он никак не мог сложить вопроса. – Так ты уже...?
Он не договорил, а она не ответила. Повернулась и направилась к выходу. Шла, словно плыла на лунному свету, не перебирая ногами.
- Нет! Постой! – Он кинулся следом, настиг, протянул руку, но вместо плеча пальцы ухватили лишь воздух. Девушка растаяла. Пропала. Рассеялась в воздухе, как ночной туман.
Вытирая рукавом холодную испарину со лба, Донец вышел во двор. Проверил казаков на постах. Побродив малое время, отыскал на конюшне как всегда бодрствующего старика.
- Ты спишь ли когда, Остап? – Пошутил он невесело.
- Какой там сон, в такую ночь!
- А чем тебе не ночь? Тихо.
- То и тревожно, что тихо. Мабуть, перед грозой. Не с небес, так от людей, беспременно надо ее дожидаться. Хочу просить пана полковника...
- Проси! – Вздохнул Донец, решив про себя, что поправлять обращение Остапа – дело безнадежное.
- Ежели поутру гонцов от пана гетмана не будет, хотел бы я уехать на день-два. За лошадьми покуда Тарас присмотрит.
- Куда же ты?
- До хутора своего: жинку проведать. Чую так: не скоро еще свидится с ней доведется, а старуха больно плоха.... сказывали братья намедни.
- Как, а разве, у тебя и жена есть, Остап?!
- Есть, для чего не быть?
- И дети?
- И детей Бог дал.
- Надо ж! – Удивился Донец. – Хотя... постой... Вспомнил теперь: ты давеча коня вырезал из чурки. Думал, что так, для забавы, а ты, выходит, сыну гостинец готовил!
Остап неожиданно нахмурился, словно самый разговор был ему чем-то неприятен.
- Мои сыновья давно казаками стали, им игрушки ни к чему. То для внука.
- Ты и дед уж? – Изумленно охнул Донец
- Выходит, так! – Вздохнул Остап. – Дочка моя, царство ей небесное, оставила сиротою мальчонку... Муж ее на Крым ходил, да в море загинул. Ну, она, сердешная, горя не вынесла – померла вскорости. А мальчонка, слышь, остался.
- Добрый мальчонка?
- Добрый! Ой же, добрый! – Лицо Остапа просветлело от воспоминания. – Шестой год ему пошел только, а уж верхом на коня садится, и к сабле тянется. Востроглазый, приметливый. И не трус. Добрый, ей-Богу добрый выйдет из Никиты казак! А нам с жинкой он – последнее на старости утешение.
- Посмотри ж ты, какая у тебя семья, Остап? Отчего ж я про это прежде не знал? Чудно!
- Так... Разве ж ты когда спрашивал? Или в гости к старому Остапу наезжал? Откуда ж тебе знать?
- Не приглашал, вот и не наезжал. – Шутливо упрекнул Донец старика. – Горпина вот ездила, помню... Лет пять назад, или шесть. Жила у тебя сколько-то. Да и потом приезжала. А меня ты, верно, не хотел гостем видеть!
- Грех, пан полковник, тебе говорить такое! Панна не обедать ко мне езживала – жинку мою лечила. Когда доктора и знахари все от нее отказались, панна белыми ручками своими из могилы ее вытащила!
И вздохнув, добавил:
- Где-то она теперь? Что тебе пан этот, шляхтич, поведал?
Хорошо зная, что Остап может быть, единственный, поймет его, поверит его словам и в рассудке его не усомниться, полковник рассказал ему все – и то, что видел собственными глазами, и то, что от Володыевского слышал. Остап потемнел лицом, словно небо перед бурей, и размашисто перекрестился.
- Стало быть, нет ее в живых. – Сказал он с убежденностью человека, верящего в неотвратимость судьбы и Божий промысел. – Боже милостивый! Такая панна! Второй такой нет и отродясь не будет на белом свете! Уже за то, что она жинку мою к жизни вернула, по гроб жизни я ей благодарен! Бог свидетель, не верил я сроду всему дурному, что о ней говорили. Что с того, что знала она травы? Сколько раз на хутор приезжала ко мне, собирать их. «Хорошо у тебя, Остап!». Душой, мол, здесь, отдыхает. Что с того, что все живое ей свои тайны доверяло? Что людям она помогала – кого лечила, кому путь верный указывала? Разве же грех это? Разве такие дела могут быть противны Богу? А прочее все – наговоры, не больше. Да и те выдумки, что она сама про себя распускала, для страху больше... Ребячлива была она, все равно как дитя, представлялась много... Только ты да я знали, какая она вправду была! Была? Неуж, верно, что больше не увидим ее, Иван?!
Последние слова, произнесенные с надрывом, более походили на сдерживаемый плачь.
- Не знаю... – Произнес Донец с сомнением. – Только кажется мне: если бы ее не было на этом свете, я бы про то знал... Чувствовал бы. Мы с нею словно одной нитью связаны с тех самых пор, как одни изо всей нашей семьи на свете остались. Думаешь, коли нить на одном конце оборвется, на другом не заметно будет?
- Мудрено говоришь, пан полковник, где уж старику понять тебя? Я простым умом так располагаю, что пан рыцарь лгать не стал бы, хоть и лях он!
- Я его слова под сомнение и не ставил. Только то сказал, что думаю сам.
- Но тогда... Как быть с тем, что пан сам видел?
- Я и сам толком не знаю, Остап, что это было. Может статься, привиделось мне – из ума ведь она не идет который день, как тут не привидеться?
- Нет. – Твердо покачал головой Остап. – То душа ее приходила проститься. Сам знаешь, что это так. А уж коли душа сама по земле ходит, стало быть, с телом она навечно рассталась. Ведь так?
- Так, да не так.
- Разве ж бывает по-иному?
- Бывает Остап. У других как – про то не знаю. А у нее – бывает.
Остап смотрел с подозрением, словно пытаясь понять, всерьез ли он говорит.
- И что же... Пан полковник уже видел такое когда-нибудь прежде?
- В том-то и дело, что видел...

@темы: Фанфик, Горпина

---

Бог - мой судья... О загадочном поляке с еврейским именем.

Известно о нем, как и многих других персонажах того времени, весьма мало. Почти все справки и статьи о нем начинаются так: "Данило Чаплинский (польск. Daniel Czaplinski) — подстароста чигиринский, ротмистр войска польского. Известен, как враг Богдана Хмельницкого.". Но и помимо этого он, наверное, как-то существовал. Где-то родился, рос, воевал, кого-то любил и умер где-то и когда-то, наконец.
По одной из версий, впрочем, бездоказательной, его отцом называют Станислава Чаплинского,(польск. Stanisław Czapliński; ? — 1618, Троице-Сергиева лавра) — командир польской иррегулярной кавалерии, полковник лисовчиков в 1616—1618 гг. ) Храбрый воин был, кстати, но бессовестный совершенно: В 1609 году он был ротмистром пятигорской конницы в армии самозванца Лжедмитрия II. После смерти полковника Александра Юзефа Лисовского в 1616 году был избран командиром лисовчиков, которые уже действовали в рамках русско-польской войны 1609—1618 гг.... Православные монастыри грабил, говорят, священников убивал. Чаплинский в 1617 году захватил города Мещовск, Козельск и подступил к Калуге. На следующий год, дождавшись вторжения основных сил польского короля, он подступил к стенам Троице-Сергиевой лавры ("на Вохне"), где нашел свою гибель.
Кажется, даже свои о нем не очень-то жалели. Может быть, как вызов общественному мнению прозвучало имя, которое он дал своему сыну - Даниэль, в переводе с иврита - Бог мой судья. Дескать, никто, кроме Бога, не имеет права осуждать. Видимо, в тех краях, где жил мальчик, так рано оставшийся без отца, это имя было не самым привычным, вот и переделали в "Данилу".

Валерий Евтушенко в романе "Юность гетмана" выдвигает иную версию, вообще уж какую-то фантастичную: "...он был выходец из такой же мелкопоместной шляхты, которая мало чем отличалась от простолюдин. Его отец вскоре после брестской унии, опасаясь, что поляки станут считать его схизматом, сменил вероисповедание и фамилию. Вот и сын из Данилы Чаплина, коренного русина, стал Янушем Чаплинским"
Но заметно, что Евтушенко откровенно не любит своего героя.

Как бы то ни было, он родился, вырос, женился. Стал отцом дочери, Елены (опять это имя! Прямо под ногами путается!), которую отдал замуж за шляхтича Комаровского, а вот сына не нажил, хоть и хотел. Овдовел, а потом...
"В 1639 году подстаростой в Чигирине стал Данила Чаплинский, выходец из Литвы, человек уже немолодой, вдовец. История характеризует его как человека грубого, заносчивого, «пьяницей беспробудным» называл его впоследствии Хмельницкий. Неприязнь была взаимной. Независимый, гордый, состоятельный сотник возбудил у подстаросты ненависть. Не мог подстароста смириться с тем, что «холоп» (он узнал, что предки Хмельницкого были мужиками) - человек богатый, что к нему благоволят немало местных вельмож и даже сам польский король Владислав IV. К тому же подстароста положил глаз на хутор Субботов и на молодую польку, которую приютили Хмельницкие и к которой был явно неравнодушен сам хозяин." (Вадим Кулиниченко "Своими именами")

Ну, если "неприязнь была взаимной", то и верить Хмельницкому на сто процентов нельзя - пристрастный взгляд, как-никак.
А если с другой стороны взглянуть... "герб Дрогослав, пусть не знатен и не молод, а все же воин храбрый. Бился с турками, переведывался с татарами, подавлял холопьи бунты. За что и стал подстаростой Чигирина и ротмистром войска Польского".Задира, страстен и не сдержан на язык, но ревнитель спокойствия Речи Посполитой и Чигирина."
Об их конфликте с Хмельницким Олесь Бузина пишет следующим образом:
" Вроде бы хорошо известная история. Жил в Чигирине скромный сотник Богдан Хмельницкий. Хутор его, кишевший карасями и поросятками, приглянулся Даниле Чаплинскому - Чигиринскому подстаросте. Недолго думая, недвижимость он у Богдана отобрал, сына его на базаре до смерти запорол, а обиженный отец сбежал на Сечь и вернулся с казаками, после чего мстил уже до самой смерти - десять лет подряд. В результате, как Феникс из пепла, воскресла Украина, а бронзовый Богдан навеки вскарабкался на бронзового же конягу на Софиевской площади в Киеве и тычет булавой в сторону Москвы.
А вот есть же нестыковочки! Сыновей у Хмельницкого было, как известно, двое - Тимош и Юрась. Двое в 1б4б году, когда эта история только завязалась, и двое уже в те времена, когда сам Хмельницкий стал гетманом. Ни убавилось, ни прибавилось. Следовательно, кого бы там ни порол на базаре Чаплинский, а слухи о его зверствах несколько преувеличены. Юрась был еще маленьким - пятилетним - и для показательной экзекуции не подходил. А Тимоша не так-то просто было забить канчуками - его успокоило только турецкое ядро, прилетевшее в Молдавию, куда он явился немножко пограбить в 1652 году.
Во- вторых, на Суботов у Хмельницкого действительно не было юридических прав. Имелся только королевский привилей, выцыганенный по знакомству у Владислава IV, но не утвержденный сеймом. То есть недействительный. Потеряв хутор после проигранной тяжбы, Богдан получил за него денежную компенсацию -130 злотых - как возвращение вложенных в хозяйство средств. Сумма в принципе мизерная. За нее можно было купить разве что десяток сабель и, раздав голозадым соратникам, отправиться за добычей.
В- третьих, Чаплинский всего лишь исполнял судебное решение в пользу Чигиринского старосты Александра Конецпольского. И себе-то прихватил мелочь -девку, жившую в доме Хмельницкого в Суботове. Но эта девка и дала делу неожиданный поворот..."

Итак, пан Даниэль даже не своей волей совершил наезд на имущество соседа - Конецпольскому захотелось вернуть обратно то, что пожаловал некогда отцу сотника его отец. Не могу сказать, что Чаплинского это оправдывает , однакож, не он один виноват. А когда Хмельницкий не поленился до Варшавы доехать, да еще обвинить недруга в убийстве сына и похищении жены, Чаплинский, должно быть, здорово разозлился. Выполнял служебный долг, девушку забрал по ее просьбе, можно сказать (как он, возможно, думал), из плена освободил, мальчишки никакого и в глаза не видел, а тут такое заявляют! Ну, естественно, взыграло вечное : "Я Шляхтич, а он кто такой?!" и понеслось...
"Вернувшиеся из Варшавы соперники продолжали грызться, как кобели. Чаплинский подговорил простого казака Песту обвинить Хмельницкого в предательстве. В ответ Богдан жаловался коронному гетману Потоцкому: «Невесть откуда взялся разрушитель спокойной жизни моей, Чаплинский, литовский зайда, польский пьяница, злодей и грабитель украинский, подстароста Чигиринский, который, распоряжаясь восемь лет в Чигирине угодьями своего пана польского, коронного хорунжего, лживыми поклепами и доносами вконец сгубил многих наших братьев и присвоил их собственность; и, конечно же, не пан хорунжий коронный, а слуга его, брехун, предатель и пьяница Чаплинский владеет Чигиринщиной». Зять подстаросты публично обещал прикончить Хмельницкого, время от времени его арестовывали и выпускали под поручительство - ни до, ни после Чигирин не ведал подобного скандала..."


Кстати, кроме слов Хмельницкого, мне не попалось никаких иных свидетельств, что пан Даниэль что-то у кого-то украл, присвоил, и т.д. Но видимо, Хмельницкий был обижен ни на шутку... Менее чем через год (между прочим, нет упоминаний, что в этот год Чаплинский Суботовым владел, или вообще там бывал)хутор был отвоеван обратно, и девушка взята, как военная добыча (брак с Чаплинским по католическому обряду не произвел, видимо, никакого впечатления). Ладно, а Чаплинский? С ним что сталось?

Если верить "Википедии" он прожил довольно долго, и в битвах участвовал. Но ничего известного мало-мальски в его жизни не произошло. И любимую жену отвоевать назад он тоже никак не попытался. не захотел? А может, не смог? Но вот Иосиф Ролле... этот историк, описывая горе гетмана под Берестечком, пишет: «Чаплинский, если был жив, мог удовлетворенно вздохнуть, Он поквитался с гетманом». Если бы? Так он не участвовал в этой битве на стороне поляков, как утверждает "Википедия"? И писем Гелене, тех самых, в получении которых ее обвинял Тимош, он не писал? Или писал не он? Судя по тому, что я о Тимоше знаю, он эти письма и сам написать мог - с него станется!

Но где тогда Чаплинский погиб? И когда?

Это ведь только в кино Хмельницкий своего врага за здорово живешь на свободу отпускает! А на деле, мог и не удержаться от расправы, была ведь, мягко говоря, "неприязнь"
Может, не так далека от истины версия летописца Симона Величко? "По словам Величко, Хмельницкий после битвы при Желтых Водах послал к Чигирину 150 верных и опытных казаков и поручил им задержать Чаплинского. Поручение было выполнено, как положено, и через два дня подстароста предстал перед гетманом, который велел казнить его, а тело в знак презрения закопать далеко за обозом"

Вот так. Страшная смерть, словно во искупление грехов. И могилы нет.


Ничего не осталось от человека, кроме воспоминаний, причем воспоминаний его врага, и портретов.

Вот такие портреты нам выдает интернет. Портреты человека в возрасте, с одутловатым лицом, вероятно, страдающего одышкой.







"Я не красавчик, что все с ума сходили, да и не сходят, это даже веселей, но девочки кинематографисты всегда во мне чего-то находили, не знаю, что, но девочкам по сценарию видней!"


Фильм "Богдан Хмельницкий" (СССР). Вот этот напомаженный красавчик за плечом Гелены - Чаплинский.



Фильм "Гетман" (тот самый, премьера коего была на днях). Не скажу, что симпатяжка, но там все почему-то не внешне... ну... как-то не слишком.




В "Огнем и мечом" персонаж комический, но не лишенный обаяния:



Зато в "Богдане-Зиновии" от пана подстаросты глаз отвести невозможно. Гордый стан, крутой ус, цыганские глаза с сумашедшинкой, темные кудри.... Единственный, на мой взгляд, недостаток - молод очень, не правдоподобно выходит. Наверное, сценаристы решили, что он Хмельницкого жена только к молодому и прекрасному сбежать могла. Честно говоря, актер Александр Никитин - единственный, кто мне понравился в этом фильме. Мало сцен с его участием, но держался хорошо. Особенно запомнилось, с каким достоинством он смотрел на Хмельницкого, когда угодил к нему в плен - вот она, хорошая сторона шляхетской гордости. К сожалению, хороших кадров из фильма не нашла, а скриншоты делать поленилась. Пришлось довольствоваться фотографиями актера из других фильмов.












С таким хоть на край света, правда?)))



Ну, а мне кажется, что вот этот товарищ (увы, не знаю фамилии) идеально подошел на роль Чаплинского:









В общем, подводя итог, скажу, что не все так однозначно. И мне лично Даниэль Чаплинский даже симпатичен местами. Вспыльчив, да, зато к коварству не привык, скрыть, видимо, ничего не умел. Это в его окружении скорее плюс, чем минус.

@темы: "История", "Даниэль Чаплинский"

---

Чарiвна квiтка. Предыстория.

Предупреждение:Историкам, во избежание случаев инфаркта, к чтению не рекомендуется. Всем остальным - наоборот.


С вечера в воздухе было душно и влажно, но дождя не предвещалось. Ночью холодный ветер прилетел с реки, заставив воробьев на убранных цветами садовых ветках угрюмо нахохлиться, а прислугу – затопить камины в старой усадьбе.
В одной из спален большого дома, который больше походил на старую, некогда могучую, но давно оставленную и пришедшую в запустение крепость, чем на семейное гнездо, под утро проснулась женщина. Может статься, ее разбудили дальние раскаты грома, готовящиеся обрушить на округу неистовую весеннюю грозу, а может, ощущения боли и страха, которые стали повторятся с возрастающей периодичностью.
Женщина тяжело и часто дышала, положив тонкую руку с растопыренными пальцами на живот, круто выступавший под кружевом ночной рубашки. Ее лицо побледнело и покрылось мелкими бисеринками пота. Однако она не кричала, никого не звала и только временами, кривясь от боли, крепко-накрепко прикусывала мелкими зубками нижнюю губу.
Новый раскат прогрохотал за окном и тут же комнату озарили вспышки молнии, отразившись, точно в зеркале, в пламени камина. Придерживая живот, она осторожно оставила постель и подошла к окну. Осмотрела с тревогой далекий горизонт, наполненный светом зарниц меж свинцово-фиолетовых туч, и внезапно упала на колени перед небольшим темным распятьем, укрепленном на стене.
- Господи! – Лихорадочно всхлипывала она, заламывая руки. – Знаю, верю - Ты милосерден! Молю: отпусти мой грех! Прости, что, будучи замужней, другого допускала к сердцу и к мысли, что двоих разом посмела любить, все прости, или за все накажи меня! Только, если взыскивать за мои грехи, то с меня! С меня одной! Не заставляй, Господи, ребенка быть в ответе за то, в чем виновна его мать! Ты знаешь: я одна виновата, одна! Ни ребенок этот, ни его отец, лишь я!
Прошептав эту похожую на болезненный бред молитву, она с трудом поднялась и подошла к дубовому шкафу. Потянув на себе дверцу, долго и нетерпеливо рылась в его недрах, отшвыривая все, что попадало под руку. Наконец старое, заботливо свернутое трубкой письмо было найдено
Раскрыв пожелтевший листок так поспешно, что он едва не разорвался пополам от резкого движения, женщина пробегала глазами строки, которые давно знала наизусть. То был ее секрет ее маленькая, ни для кого не опасная, но все равно греховная тайна. Она всегда читала это письмо, когда бывало трудно и не с кем бывало поделиться горем. Никто на белом свете не знал о нем, кроме нее, да еще того, наверное, кто когда-то его написал. Впрочем, и он должно быть, уже забыл и само письмо и ту, к которой оно было обращено...
«Серденько моё, душа моя, ненаглядная Геленка! Мука мне - тебя любить, еще больше – тебя не видеть. Невыносимо думать, что ненавидишь меня теперь, проклинаешь... Слышал от чужих людей, что будто решилась ты выйти за литвина. Думаю так, а вернее, надеюсь, что отец твой решение такое принял, а не ты.
Прости – все не о том пишу. Два дня я без памяти лежал, в горячке, и сейчас еще как больной. Бог разгневался на меня, грешного, и есть за что! Завтра еду в долгий путь и, может, встречу смерть свою в дороге, или на бранном поле, а коли жив останусь – все одно сюда не возвращусь. Об одном лишь просить хочу: не отказывай мне в последней встрече.
Геленка! Что случилось – назад не воротишь, но, самым святым клянусь – нет моей вины перед тобой! Как любил тебя – так до последнего дыхания своего буду любить.
На закате буду ждать у западной ограды твоего сада. Тебе ведомо, в котором месте. Выйди проститься, Геленка! Сердце чует, что не свидимся больше...
Письмо обрывалось на полуслове, подписи не было, да она и не нужна была. Пальцы гладили следы чернил на шершавой бумаге, глаза наполнились слезами, и только новая волна боли помешала им пролиться. Закусив костяшки пальцев, она застонала и выронила листок.
Дверь распахнулась. Пожилая служанка на мгновение застыла столбом на пороге, и, всплеснув руками, бросилась к женщине с испуганным криком:
- Пани Гелена! Да что ж вы молчали?! Господи Всевышний! Ложитесь сей же час!
От сквозняка, вызванного захлопнувшейся дверью, письмо на полу закрутилось волчком и угодило прямо в камин. Языки пламени мгновенно охватили его.
Одной рукой пытаясь поддержать свою госпожу, служанка другой потянулась за кочергой, намереваясь попытаться спасти документ, но женщина слабо покачала головой.
- Не нужно! Оставь... Пускай!
Будет она жить после этой ночи, или умрет – с прошлым должно быть покончено...

***
С прошлым было покончено. Недавние битвы с врагами, усмирение крестьянского бунта, унизительное окружение войска Польского под Корсунью, из которого без потерь удалось выйти лишь чудом да Божьим промыслом* – все было забыто. Группа всадников возвращалась в родные места, наслаждаясь красотой окружающей природы и благодатной тишиной воздуха, звенящей только лишь от птичьего пения. Короткая гроза, накрывшая окрестности перед рассветом, вымыла светлое небо до бледно-призрачной голубизны. По обе стороны проселочной дороги всеми возможными красками цветились бескрайние луга. На распутье путники разделились: трое остались на месте, чтобы после короткого привала отправиться прежним путем, двое же свернули на более узкую тропу, ведущую к кудрявой роще, за которой голубой сияющей лентой змеилась река.
- Смотри-ка, Михал, как помчался наш пан Густав! – С усмешкой обратился один из оставшихся, дородный шляхтич средних лет с длинными усами, через которые уже начинала пробиваться седина, обращаясь к своему товарищу. – Я, право, боюсь: не загнал бы он коня напоследок. И куда спешить, коли до дома не более двух верст осталось?
- Как – куда? – Возразил собеседник, поблескивая узкой полоской темных усов. – И ты, поди, спешил бы, если тебя ждала дома такая жена-красавица, да еще и с новорожденным наследником!
- То верно, меня ждать некому! – Со вздохом согласился толстяк. – Да я и не сержусь на него, Михал. Мне досадно лишь, что он и проститься по чести минуты не нашел!
- Э-э, да разве ж навек расстаемся? До той поры, пока времена не сменятся, да люди другими не станут, а на это при нашей жизни надежды не много, не придется и нам сабли выпускать из рук. Не здесь, так в хоругви встретимся непременно.
- То верно. – Вновь задумчиво сказал седовласый. – За то, что друзей ради жены молодой забывает, за это пана Густава винить не следует. Да и не успел он, должно быть, привыкнуть к нам, ведь двух лет не прошло, как приехал он из Литвы!
- Что ты говоришь? Разве он не здешний? То-то, смотрю, и имя у него чудное, и сам... рыцарь отважный, спору нет, да в обхождении и в разговоре странен малость. Однако от Литвы до Киева путь неблизкий, а до наших мест и подавно. Какой же ветер его сюда занес?
- А кто ж его знает! Я до чужих дел не шибко любопытен. Может, с родными рассорился, а может, ратной службы искал.
- Да уж, чего-чего, а этого он здесь в избытке отыщет. Однако, странно мне, как пан Браницкий мог дочь свою за незнакомого литвина согласиться отдать.
- Ничего здесь странного не наблюдаю: у Браницкого самого литвины в роду. Пан Густав нашей веры, да, говорят, хорошего рода – чего ж желать зятя лучше? Мне другое дивно – как сам пан Густав мог выбрать в жены девушку, бывшую незадолго то того невестой другого?
Веселые глаза черноусого пана Михала загорелись любопытством.
- Кого же это?
- А ты что, не слыхал разве? – Спросил толстяк с живостью человека, которому приятнее позабавить собеседника новой историей, чем выпить чарку доброго вина.
Пан Михал с сожалением качнул головой.
- Сделай милость, расскажи!
- Что ж, дорога еще долгая, так, пожалуй, можно и рассказать, чтобы сократить ее. Ну, слушай. Где Густав пани Браницкую впервые увидал – неведомо, а только начинать рассказ, сдается мне, нужно с того многодневного пира, что устраивал позапрошлым летом его милость великий гетман Конецпольский**....

***
Средь гостей коронного гетмана Густав чувствовал себя белой вороной, хотя и знал, что редко кто здесь может потягаться с ним как знатностью рода, так и воинским искусством. Виной тому было его воспитание вдали больших городов, из-за чего на поле боя он чувствовал себя много увереннее, нежели на пиру, да еще, наверное, тайный страх по поводу недостатка красоты и статности, который, надо сразу сказать, существовал лишь в его воображении.
Густав был рожден в одной из ветвей относительно богатого и славного рода, но отец его вел скромную жизнь, более интересуясь книгами, чем битвами. Из книг взял и имя для своего первенца – имя короля-реформатора, по кусочкам собравшего Швецию и сделавшего ее великим государством. Деспотизма Густава I Вазы он не одобрял, но перед его государственными талантами – преклонялся. Впрочем, надо отметить справедливости ради, что кроме необычного в его краях имени, пану Густаву не досталось ни единой сходной черты от шведского монарха, к сожалению или к счастью.
Собственное лицо с прямым носом и светлыми, словно выгоревшими на солнце, бровями и ресницами, казалось ему чересчур простоватым, светлые жесткие волосы – похожими на солому, которую разметал ветер, и он старался подстригать их возможно короче, усы – слишком белыми, словно обмакнутыми в сметану. Стеснялся он и своего роста и богатырского телосложения, которыми всегда выделялся, своей неповоротливости, угловатости, происходящей от неумения управляться с собственной массой. Многие глядели с завистью на развитую мускулатуру, служившую знаком недюжинных сил и ловкости, но он не любил и этих взглядов, как не любил отличаться чем-то от всех. Хороша была его улыбка – мягкая и немного застенчивая, придающая лицу великана доброе и искреннее выражение, но пан Густав улыбался редко, полагая, что серьезность и сдержанность пристали шляхтичу больше. Он был смел и расчетлив в бою, застенчив и щедр – с друзьями, справедлив и сострадателен – порой в ущерб своим собственным интересам. И еще... он был влюблен!
Он был влюблен, как влюбляются не более чем дважды: в первый раз в жизни и в последний – безоглядно и бесповоротно. С самого первого взгляда, вскользь брошенного на него из проезжавшего экипажа, с золотистого локона, мелькнувшего в прорези занавески, с запаха незнакомых духов. Порой достаточно проехать через незнакомый город, чтобы оставить в нем свое сердце – так когда-то шутил его отец, вспоминая знакомство с матерью. Ему хватило перейти через улицу. С тех пор он еще не раз видел ее, узнавал исподволь нрав и характер, но ему, по большому счету, уже не было до них дела, как и ни до чего, кроме быстрого веселого взгляда, которые ни разу пока не задержался на нем.
Даже самому себе Густав ни за что не признался бы, что отклонить приглашение пана гетмана ему не позволило не уважение к нему, а надежда увидеть еще раз ту, чей образ словно острой иглой по шелку был вышит на его сердце, и возможно, обратить на себя, наконец, и ее внимание.
Однако с первого же дня ему пришлось осознать беспочвенность своих ожиданий. Дочь шляхтича Браницкого непрестанно находилась в кольце учтивых кавалеров, гораздо более ярких и смелых, чем он, состав которых непрерывно сменялся.
Небесно-голубые глазки прекрасной панны скользили от одного лица к другому, ни на ком особенно не задерживаясь. Тонкие соболиные брови капризные и намекающие в одно время, прихотливо изгибались, заставляя содрогаться сердца многочисленных поклонников. Улыбаться жемчужными зубами, блестеть шелковистыми ресницами, вздыхать, кокетливо стреляя взглядами – все это она воспринимала как ежедневную весьма приятную обязанность. Ощутив, что ее чары возымели действие, что собеседник покорен, она оставляла его и более к нему не возвращалась, несмотря на умоляющие взгляды последнего. Казалось, она считает про себя, загибая прелестные пальчики, всех, кого ей удалось поразить выстрелом в сердце.
Справедливости ради, стоит отметить, что жестокость пани Гелены едва ли была преднамеренной. Ей всего лишь нравилось нравиться, ее голова кружилась от комплиментов, танцев, восторженных улыбок в ее честь. Она совершенно не выносила мужчин, осмеливающихся выказывать к ней равнодушие, искренне на них обижаясь. При этом в ней не было холодной гордости, столь часто свойственной девушкам ее круга. Одаренная от природы легким, веселым нравом, Гелена считала жизнь развлечением, весельем для всех, и если бы ей однажды и пришла в голову мысль о том, что от ее кокетства могут страдать чьи-то сердца, она была бы весьма ею удивлена.
Пан Густав все дни празднества наблюдал за ней издали, оставаясь незамеченным. Он видел все, и обращал внимание даже на то, чего не замечали другие поклонники пани Гелены. На то, как нервно порой перебирала она свои уложенные в корону тяжелые косы цвета темного золота, как, смеясь по-девчоночьи открыто и беспечно, вдруг внезапно становилась задумчива и даже разочарованно-грустна, как легка дымка мечтания наползала на горящие лукавыми огоньками синие глаза. И внимательному наблюдателю становилось понятно, что эта девушка способна мыслить разумнее и глубже, чем это могло показаться на первый взгляд, что красота стана и правильность черт лица были не единственными ее достоинствами.
Случай для близкого знакомства все не представлялся и знакомый шляхтич, единственный, обративший внимание на чувства Густава и догадавшийся о них, однажды шепнул с ободряющей улыбкой:
- Не о том заботься, друже, что она многих улыбками привечает. То еще не беда! Хуже будет, коли одного из многих выделять начнет. Тогда уж держись, пан Густав!
Однако Гелена никого не выделяла и внимание свое справедливо делила меж всеми вплоть до последнего дня пира***.
Этот день прошел для Густава точно в тумане. Пышный обед, на которым гости, утомившиеся от бурных танцев, утоляли голод омарами, бобровыми хвостами и прочими яствами, о которых он до этого не слышал, где подавались десерты самых невероятных размеров и форм – от гигантских замков, со множеством разноцветных башенок, до мастерски вылепленных фигур гусар и казаков, составлявших целые баталии и где рекой лились редкие вина, к которым, впрочем, он не прикасался. Он запомнил только, как неведомо из чего сделанный позолоченный ангел с луком, украшавший вершину самого большого торта, по знаку Конецпольского, пустил стрелу в стоявших кругом гостей и выбрал, таким образом, самого счастливого гостя или, вернее гостью – пани Гелену.
Ее водрузили прямо на стол, такую сверкающую молодостью и жизнью, чуть порозовевшую от удовольствия, ищущую глазами гордо улыбавшегося из-за спин гостей отца, и она торжественно подняла над головой золотую стрелу, и, трижды крикнув «Виват!» шляхта до дна осушила кубки в ее честь... но и тут пан Густав, хоть поднес к губам кубок, не смог отпить даже глотка. Не мог он есть и пить, даже дышать не мог, когда смотрел на нее, словно внутри у него все сжималось.
А потом были состязания лучших жолнеров Конецпольского и он благословлял их за одно то, что смог незаметно протиснуться к ней, встать почти за ее плечом, и смотреть без устали на маленькое розовое ушко и темнеющую за ним родинку.
Наблюдая за Геленой, Густав не успел заметить, как неизвестный шляхтич оказался рядом с прекрасной панной. Браницкой он был, очевидно, знаком, так как она весьма благосклонно кивнула в ответ на его приветствие и, подавая ему руку, быстрым полушепотом заговорила о чем-то. Старательно подымая очи горе, он говорил витиевато и пылко – видимо, был мастер на это, и хоть посреди общего гула невнятных голосов ухо Густава почти ничего не могло разобрать, он видел, что слова собеседника пришлись по вкусу девушке. Она поощрительно улыбалась, кивала, а отвечала тихо, доверительно, опустив пышные ресницы, которые бросали тень на половину щеки. Временами ресницы эти радостно и изумленно взметывались, как птичьи крылья, под звук кратковременно журчащего смеха.
Тоненькая фигурка, убранная, как античная статуя в тогу, в легкий бледно-розовый наряд с пышными складками напоминала сейчас Густаву изображение римской Авроры, частицу раннего летнего утра. Ту пору, когда солнечные лучи уже показались из рассветного тумана, но еще не успели пронзить его, чтобы залить округу ликующим жарким светом, и оттуда, из-за неясной дымки, сияют нежно-розовыми искорками.
Шляхтич же походил на героев старинных баллад, которые Густав когда-то читал в библиотеке отца. Открытый широкий лоб, веселые темные глаза, чуть смугловатая кожа, щеголеватый наряд, невесомая черточка усов, словно росчерк тушью над сияющей улыбкой. По плечам вились черные кудрявые волосы, зачесанные на иноземный манер. Черты лица слишком тонкие, ресницы на редкость густые, с плавным изгибом кверху. Такая красота больше подходит женщине, мужчине же придает вид излишней изнеженности и слабости. Тем не менее, такие лица часто нравятся, создавая почву для ошибочных выводов об уме и одухотворенности их обладателей. Густав же, как часто бывает, выше ставил яркую внешность, которой, по его мнению, ему не доставало, нежели силу, которой бог наградил его в избытке. Чувствуя, как в нем шевельнулась зависть, литвин незаметно придвинулся ближе.
Увлеченный чужим разговором, пан Густав на короткий срок оставил без внимания даже происходящее на поле. Тем временем черед показывать свое искусство настал для всадников, которые брали верхом самые высокие барьеры, вызывая громкие овации собравшихся. В глазах Гелены вспыхнули азартные огоньки, она провожала гусар полным восхищения взглядом, а когда направляемая умелой рукой лошадь на миг застыла в воздухе, неподвижно, словно обрела крылья, девушка не сдержала восторженного вскрика.
Густав вспомнил, как когда-то отец сажал его, мальчишку, на коня и как быстро освоил он эту новую науку – свидетели с восхищением говорили, что он будто родился в седле. Он любил лошадей, принимая коня как существо, почти равное по духу, и лошади чувствовали это, подчиняясь не из покорности и страха, а ради понимания, что незримо возникало меж ними с первых минут. И казалось, что конь и всадник – одно целое, что каждое их движение согласованно и созвучно. Но что сейчас толку с его умений? Да, он мог быть не хуже любого из тех, кем так восхищалась пани Гелена, но не здесь. Не при ней! Здесь, и он это ясно предчувствовал, он был словно окаменевший под ее взглядом, и растерялся бы непременно, хоть совсем еще недавно не дрожал перед целой вражеской армией.
Собеседник Гелены видимо был недоволен, что что-то смогло отвлечь девушку от него. Тонкие губы скривились в недовольной гримасе.
- Что, панове, попробует ли кто из вас повторить такое? – Гордо прищурившись, спросил наконец гетман.
Борясь с оцепенением, Густав сделал неуверенный шаг, но франтоватый шляхтич тут же оказался у него на пути.
- Царица мира! – Шепнул спутник Гелене, поднося ее запястье к губам. – Я оставлю вас ровно на одну минуту.
Миг – и он взлетел, как птица, на тонконогую лошадь. Густав внутренне похолодел. С того места, на котором он стоял, лицо девушки было видно совершенно отчетливо. И еще до того, как чернокудрый красавец взял три высоких препятствия кряду, не жалея коня и, таким образом, оставил позади всех состязавшихся, пан Густав прочел в глазах любимой свой приговор.
Уже почти не смотрел, как поздравляли все удачливого пана, но видел, однако ж, Гелена задержала свои пальцы в его руках, заметил даже, что пальцы эти слегка дрожали от неведомого волнения. И то отметил, что остался в руках победителя ее кружевной платок...
Красавец-шляхтич происходил из рода Чаплинских – не самого знатного, но известного уже не одним умелым воином. Отец нашего героя еще ротмистром пятигорской конницы участвовал в походе к Москве во времена русско-польской войны и брал города, перед которыми отступали другие – к примеру, Козельск, который когда-то не сдался несметной татарской орде. После смерти своего друга и соратника, предводителя польской иррегулярной кавалерии, принял командование его отрядом, получил звание полковника и погиб в очередной битве, проявив воинское умение и храбрость****.
Его сын, названный на латинский манер Даниэлем, лишившись отца в годы отрочества, унаследовал от него, помимо немалых богатств, острый глаз, твердую руку и смелое сердце. Однако ж, в редкой винной бочке не заводится уксус, портящий весь вкус напитка. Пан Даниэль был горд без меры, себялюбив и к тому же горяч, как порох. В порыве ярости он становился неудержимым и порой откровенно жестоким. Мало кто знал, что в глубине сердца этот человек мягок, что он способен быть чувствительным и сострадать ближнему, вот только не позволяет этого себе, почитая за слабость. Редкий день он не наживал себе врага, вскипев из-за пустяка. Все это знали, тем не менее его богатство, изысканные манеры, живая и остроумная речь и обаятельная внешность, вкупе с ловкостью и смелостью снискали Чаплинскому искреннее расположение многих, особенно представительниц прекрасного пола.
Пан Густав совсем не удивился, когда спустя недолгое время он попросил у пана Браницкого руки его дочери и получил согласие. Густав ждал и боялся этого с того самого пира, боялся, как смерти, но в тоже время ничего не делал, чтобы этому воспрепятствовать. Да и что он мог сделать? Вызвать счастливого соперника на поединок? Затеять ссору с таким человеком, как Чаплинский, не составило бы никакого труда, а боевое прошлое Густава позволяло ему если не быть уверенным в победе, то, во всяком случае, твердо надеется на благоприятный исход. Возможность гибели также не пугала, жизнь вдали от любимой казалась ему нелепицей. Но все воспитание пана Густава противоречило убийству человека на том лишь основании, что он оказался удачливее его в любви. Да и что станется с Геленой, дай он волю своему гневу? Он видел ее неподдельное обожание, тихую нежность, с которой она смотрела на жениха. И он слишком хорошо знал по себе, что чувствуешь, теряя любимого человека. Нет, это был не выход.
- Не огорчайся! – Искренне утешал его друг. – Чего-чего, а уж девок на твой век хватит. Да и вышла ли бы добрая жена из такой панны? Хороша-то она хороша, да избалованна не в меру. Боюсь, не с твоим нравом ее к порядку призвать. Здесь охотник нужен с рукой твердой. Недаром у Чаплинского стрела на гербе, а у тебя? Ворон черный! Гордая птица, высоко летает, однако ж, одна! *****
- Под короной! – Сухо напомнил Густав, впервые в жизни подпуская в голос надменные нотки.
Трудно сказать, чем могла бы окончиться эта история для пана Густава, все предки которого, по семейным преданиям, были однолюбами. Несчастный случай вмешался внезапно и все переменил.

***
Косвенной причиной несчастья можно назвать характер молодого Чаплинского. Недаром друзья шутили, что невозможно предугадать, где и как взорвется этот порох. Он был безудержен во всех своих чувствах – ярости, гордости, презрении... Он никогда не печалился – только отчаянно горевал, не радовался – лишь пребывал в восторге. Все, что суждено испытать человеку, у него усиливалось стократно. И когда Чаплинский полюбил – а он и впрямь полюбил, хоть сам не сразу понял это – его любовь была подобна извержению вулкана.
С именем Гелены он просыпался, до обеда писал ей письма, к которых, признаться, было много чувств, но мало смысла, а ближе к вечеру старался любыми путями с ней увидеться. Она же ждала его появления так, как ребенок ждет праздника. Бывшие поклонники прекрасной панны с грустью крутили усы, друзья пана Даниэля отказывались узнавать своего приятеля, коего раньше никогда в таком состоянии не видели, а пан Браницкий весьма серьезно опасался, что его обширный сад – предмет гордости его супруги – погибнет бесславно под копытами коня пылкого жениха, который уже вытоптал среди розовых кустов под окнами почти что торные дороги. Что было особенно странно, учитывая, что и дверью ему было разрешено пользоваться даже чаще, чем то позволяли нравы округи. Многие, однако, считали, что такая идиллия слишком уж хороша, чтобы продлиться долго, и, к сожалению, оказались правы.
Вечер, устроенный Браницким по случаю помолвки любимой дочери, навряд ли можно было назвать балом, так как протекал он в самой семейной обстановке и приглашены были лишь самые близкие. Однако недостатка в вине, музыкантах и веселых лицах на нем не было. Веселье затянулась за полночь. Пан Браницкий удалился, чтобы дать молодежи возможность чувствовать себя свободнее. Ни он, ни его жена, не вспомнили о младшем сыне, которому уже пора было ложиться спать. Из гостей тоже никому не бросилось в глаза, что юный Вацлав остался в зале, может быть, потому, что большеглазый серьезный мальчик часто казался взрослее своих двенадцати лет, а Гелена в тот вечер смотрела лишь на возлюбленного.
Полонез сменился огненной мазуркой. Пары бешено кружились, музыка была достаточно громкой, чтобы скрыть любые сторонние звуки. Темные пряди вьющихся волос прилипали ко лбу упоенного счастьем Чаплинского. Должно быть, лишняя чаша вина подогрела в тот вечер и без того пламенные чувства, а среди друзей не нашлось никого более трезвого, чтобы удержать разошедшегося жениха. Сверкая глазами, он так яростно сжимал руку партнерши, что Гелена временами невольно морщилась сквозь улыбку. Но этого было слишком мало, чтобы выплеснуть переполнявшую его энергию. Зал казался ему костром, ноги словно выбивали искры. В самый разгар танца Чаплинский упал перед невестой на колено и, рванув пистолет из-за пояса, молниеносным движением направил выстрел на правый каблучок розовых туфелек Гелены, намереваясь отстрелить его прежде, чем очаровательная ножка коснется пола. Попытка соблюсти древнюю традицию окончилась трагически: пуля, срикошетив, угодила в грудь младшего брата девушки. Из-за громкого шума это было не сразу замечено, лишь когда мальчик упал, все бросились к нему. От вида пятен крови, расплывавшихся на белоснежной рубашке, многим дамам стало дурно. Сам Чаплинский застыл, словно пораженный громом. Поднялся переполох, привезли лекаря, но ранение было слишком серьезно, и к утру Вацек умер.
Горе и отчаянье всех членов семьи Браницких не поддаются описанию. Не менее горевал и Чаплинский. Пан Браницкий отказался преследовать судом виновника гибели сына и не пожелал мстить ему как-то иначе, понимая, должно быть, что Вацлава этим не вернешь. Может, сыграло роль и заступничество Гелены. Но какое преследование неотступней и беспощадней мук собственной совести?
А небольшое число гостей стало лишней причиной тому, что наутро по округе поползли неясные и самые противоречивые слухи о произошедшем. И не удивительно: впервые, на памяти местной шляхты, жениху отказывали за несколько дней до свадьбы, да еще и обвиняя его в убийстве брата невесты! Находились немногие, кто сомневался в вине пана Даниэля. Поговаривали, что некий дальний родственник Браницкого имел основания избавиться от его наследника, что он находился в тот вечер в числе гостей и будто бы, даже, кто-то видел, как в тот момент, когда все смотрели на жениха и невесту, этот человек оказался рядом с Вацлавом и выстрелил в упор. Впрочем, эта абсолютно фантастическая версия поддерживалась, как и ожидалось, лишь близкими друзьями Чаплинского, не нашла никакого подтверждения и была благополучно забыта.
Самого же Чаплинского больше всего волновало, как отнесется к нему Гелена. Неужто, возненавидит? В порыве отчаянья он писал ей несколько раз, но не получил ответа. Пан Браницкий отказывался принимать его в своем доме, уверяя через слуг, что и его дочь не желает его более видеть.
В эти печальные дни пан Густав незаметно стал частым гостем несчастливого семейства. Гелена, нежно любившая брата, горевала безмерно. Страдания девушки усугублялись жалостью к бывшему жениху, о котором она ни с кем не могла даже поговорить. Густав не строил планов завоевания и не очень верил в свой успех. Ему просто хотелось быть рядом с любимой девушкой и по мере возможности разделить ее боль. Мало-помалу Гелена привыкла к нему. Поначалу она видела в нем лишь что-то вроде привычной мебели, что стоит в углу и не мешает, затем, постепенно, стала откровенной, чувствуя искреннее тепло, исходившее от молчаливого собеседника. Он терпеливо выслушивал, ненавязчиво сочувствовал, мягко утешал. Всего этого было, конечно, мало для сердечной привязанности, но для дружбы – хватило. В конце концов, Гелена с удивлением поняла, что воспринимает недавно еще незнакомого Густава почти как старшего брата, которого никогда не имела.
Пан Браницкий тоже был искренне к нему расположен, и даже высказал однажды, во время совместного ужина, свои опасения насчет того, что время не помогает Гелене оправиться от удара.
- Сложно то словами объяснить. – Задумчиво говорил он с печалью. – Она словно угли в кострище, водой залитом. Дымятся они, временами и светят тускло сквозь золу, но загореться, как раньше, уже не могут... Она не ест за обедом, не спит ночью. Она почти не разговаривает, только молится... Она не хочет жить, пан Густав, вот в чем беда! Я опасаюсь...
- Что панна думает оставить свет? – Подсказал Густав. Ему и самому приходила в голову возможность такого исхода, хотя при одной мысли о нем его сердце сжималось
- Монастырь? Монастырь, возможно, был бы для нее лучше... Нет, не того я опасаюсь, что Бог ее позовет... Все может оказаться куда печальнее. Я боюсь за ее рассудок.
- Господи! – Вырвалось у Густава. – Неужели, потрясение, которое ей пришлось пережить, так велико?
- Кто может это знать? Да... Этот мерзавец одним движением лишил меня и сына, и дочери! Много бы я отдал, чтобы увидать Геленку прежней...
Никогда впоследствии Густав не испытывал такого щемящего волнения крови. Те слова, которые он произнес, ему самому казались почти что безумными и до конца своих дней он вспоминал их, как самый смелый в своей жизни поступок, который даже в сравнение не ставил со всеми подвигами на ратном поле.
- Позвольте мне попытаться помочь ей!
- Что вы хотите этим сказать? – Удивился Браницкий.
- Позвольте просить у вас руки вашей дочери!
- Как?! В такой час? Вам не кажется такой разговор несколько... хм... неуместным? Вы же понимаете, что...
- Я все понимаю! – Никогда, ни раньше, ни потом, Густав не перебивал собеседника с таким жаром. – Но поверьте, я буду счастлив без раздумий отдать всю жизнь мою, если это хоть на краткие минуты позволит продлить жизнь пани Гелены. Ибо без нее моя жизнь все равно пуста и никчемна!
Отчаянная храбрость не осталась без награды. Пан Браницкий, поразмыслив, согласился, а Гелена не прекословила решению отца. Она не любила Густава и не скрывала от него это, но она любила в нем непривычные в кругу ее почитателей робость и мягкость, спокойствие и терпимость, светившиеся готовностью к самопожертвованию светлые глаза, смотревшие на нее всегда снизу вверх, словно на спускавшееся с небес божество. Проще говоря, она не любила в нем мужа, но любила надежного друга, который о ней очень многое знал. Знал он и то, что в сердце его невесты еще живет чувство к Чаплинскому, чувствовал, что лишь гордость мешает ей сознаться в этом. Густав понимал порой Гелену лучше, чем она сама и потому не требовал от девушки большей откровенности, чем та, которую она считала нужной ему дарить.
О новом сопернике Чаплинский узнал, уже готовясь к отъезду. Мучаясь в равной степени любовью и раскаяньем, лишенный возможности даже попросить прощения и чувствуя укоризненные взгляды и шепот за своей спиной, он принял решение уехать. Он отправил любимой последнее отчаянное письмо, передал его тайно, умоляя предоставить ему хоть одно-единственное краткое свидание. Но верный конь напрасно топтался до позднего вечера под деревом у реки. Еще недавно сюда по секрету от домашних выбегала Геленка, чтобы с разбега обнять его, тонкие пальцы играли темными кудрями, из-за которых недоброжелатели звали пана Чаплинского за глаза «цыганом». Здесь щебетал по-птичьи ее веселый голос, сияли чистой радостью синие глаза. Здесь в первый раз она обожгла его губы торопливым поцелуем, а потом этих поцелуев, сладких и пылких, было без счета... И вот теперь солнце понапрасну рассыпало последние розовые лучи, понапрасну подмигивали Чаплинскому первые звезды на светлом еще небе. Он впервые подумал, что закат для солнца подобен смерти. Поутру вынырнет из тумана кроваво-красный новорожденный круг, полный света и энергии жизни, но это будет уже не солнце, что вчера и не будет оно помнить и знать того, что ведомо было его предшественнику.
Он вздохнул и посмотрел вперед. Там, за густыми ветвями, еще светились последними отблесками заката окна усадьбы Браницких. Он смотрел на них с немой тоской грешника, перед которым навеки закрывались врата рая. Потом твердой рукой развернул лошадь и с места направил ее в галоп. Он не мог знать и никогда не узнал, что в эти самые минуты Гелена стоит у окна и полными слез глазами провожает тающий на сумеречном небе силуэт всадника, до боли в руках сжимая молитвенник – подарок матери – в который было вложено то самое последнее письмо. Ночь напролет она проплакала, жалея его, себя и их так нелепо и страшно оборвавшуюся любовь.
Пани Гелена еще долго не могла изгнать из своих мыслей бывшего жениха. Будучи замужней, прятала от мужа свои мысли, как тот старый, пожелтевший листок с неподписанными строками, полными отчаянья и боли. Прятала, зная, что Густав не заслуживает такого обмана. Стыдясь самой себя, укоряя, она молилась за автора письма, желая, чтобы нашел он если не любовь, то хотя бы покой и благополучие.
Предчувствие не обмануло Даниэля Чаплинского. Ему не суждено было больше никогда увидеть свою невесту. Он женился, но счастлив не был. Вырастил троих детей, но не нашел смысла в жизни. Он бросался, как в омут, в службу, служил отчаянно, если приходилось – отчаянно воевал, не случалось войны – с таким же жаром затевал драки и ссоры, иногда беспричинные до смешного. Самые тонкие струны его души прятались все глубже, а все простое, грубое, решительное, напротив, усиливалось. Он уже почти забыл самого себя – такого, каким был в прошлом. Когда однажды, по приказу (или, вернее, по просьбе, выраженной в форме приказа)своего вышестоящего друга приехал с административной проверкой на заурядный хутор казацкого сотника и увидел там, к своему изумлению, давно забытую синеву бескрайне-нежных глаз и вздрогнул всем телом от громом раздавшегося над ухом звука знакомого имени. Это будет как камень, упавший в заброшенный пруд и разогнавший лужи кувшинок и ряски, как пробуждение после многолетнего сна, как вспыхнувшая память солнца о вчерашнем дне, как знак, что жизнь еще не закончилась. Но это будет не здесь и не сейчас.

***
Луг, свежий после ночной грозы, хоть и пролившей большую часть своего ливня где-то за горизонтом, но окропившей щедро и этот высокий берег, сверкал крупными каплями невысохшей росы, выплескивая из каждой половинку пестрой радуги. Густав видел на пути ковры из цветов – белых, желтых, лилово-розовых, но все они уже стали привычными за долгую дорогу. Вдруг на крутом склоне мелькнули пышные заросли мелких нежно-синих головок. Он не заметил в них красоты поначалу – лишь удивился, как выросли цветы на таком месте, почти отвесном, как сумели зацепиться корешками за землю. Лишь спешившись, разглядел их сияющую, манящую голубизну, словно отразившуюся от глади протекавшей внизу реки. Сразу вспомнились глаза Гелены.
- Что это за цветы, Ясь? – Спросил он, обернувшись к пожилому слуге.
- Цветы? – Вытаращил тот глаза. – Эка невидаль! То ж барвинки. Разве пан не видал барвинок? Они здесь повсюду!
Густав молча покачал головой. Может и видал, да разве досуг ему было раньше обращать внимание на цветы. А тут шагнул, и залюбовался тихим, ненавязчивым очарованием.
- Колдовской цветок... Чарiвна квiтка... – Добавил Ясь задумчиво.
- Что же в нем колдовского? – Недоверчиво хмыкнул Густав.
- Да как сказать... Сказывают, что никогда он не вянет, без воды обходится, и коли его в любое место, хоть за сто верст, отвезти и там в землю бросить, тут же прорастет. «Ведьминой фиалкой» его зовут в народе.
– Да ну? И что же с ним ведьмы делают? Ужели, приворотное зелье из него варят?
- Врать не стану, пан, не слыхал. А вот на воротах дома его вешали в моей деревне. От злого глаза да от нечистой силы, слышь, обороняет.
- Обороняет, говоришь? Добро!
И, наклонившись, стал поспешно срывать прохладные влажные стебли, улыбаясь в усы: «чарiвный цветок для чарiвницы»
Уже без малого год миновал с того дня, как пану Густаву посчастливилось назвать женой ту, кого любил он больше жизни. И, хоть тяжелым выдался год этот для всей Речи Посполитой, хоть и трех месяцев из него не пришлось им провести вместе, Густава переполняла радость. Самая прекрасная из существующих женщин ждала его дома. И, если все прошло благополучно, о чем пан Густав неустанно молился, она встретит его вместе с сыном. Его первым сыном!
Привязав к седлу свежий букет, мчался домой, как на крыльях... А вот тут же обнять жену не получилось. Гелена лежала в постели. Схватки, начавшие глубокой ночью, до сих пор не прекратились. Утомленная женщина, обтирая покрытое потом лицо, шепнула чуть слышно, силясь улыбнуться сквозь боль
- Твой сын не мог появиться на свет, не дождавшись своего отца!
Служанка буквально вытолкала оторопевшего Густава из спальни.
- Разве может это быть так тяжело? И так долго? – Обеспокоенно спрашивал он. – Надо послать за лекарем!
- Пани не велела посылать... Да полно пану беспокоиться: я сама родила восьмерых и знаю, какие бывают признаки. Пани Гелена – здоровая, крепкая женщина. Она, правда, очень терпелива... Слишком терпелива... иногда такое терпение плохо для здоровья. Но сейчас, право, не о чем переживать. Все, что нужно, сделано. Остается только ждать, и я не думаю, что ожидание будет очень долгим.
Отказавшись от обеда, Густав устроился в кресле, неподалеку от дверей спальни. Он ждал криков, стона, но царила абсолютная тишина, и это пугало. Его лихорадочное воображение рисовало ужасные картины. Он вспоминал свою мать, какой она была после рождения младшего брата Густава... Такая же бледная, как сейчас Гелена, так же тяжело дышащая, с капельками влаги на лбу и чуть слышным голосом. Это был последний раз, когда он видел ее живой. А что, если Гелена тоже умрет? Ведь бывает же, бывает, что женщины умирают при родах! Эта мысль, ужасная при всей своей простоте, пронзила его сознание, и он изумился, что никогда прежде не допускал ее.
«Господи Всевышний! Не допусти этого! Возьми, если нужно, мою жизнь, но ангела этого – пощади, ибо такие, как она, много нужнее на этом свете, чем я!»
Густав не заметил, как его сморил тяжелый сон. Сказались бессонная ночь в дороге и волнение. Когда он наконец очнулся, служанка пригласила его посмотреть на жену и ребенка.
Даже когда однажды в атаке пан Густав оказался лицом к лицу с четырьмя врагами, он не испытывал такого страха. Во рту пересохло, стало холодно. Он почти не сомневался уже, что произошло какое-то несчастье. Усталая, но совершенно счастливая улыбка жены развеяла тревогу.
- Все прошло благополучно? – Спросил он с надеждой.
Она молча кивнула.
- А... ребенок? Что с ребенком? Он... жив?
У него были такие жалобно-испуганные глаза, что Гелена хохотала бы от души, если бы была в силах. В эту минуту произошло нечто, что она осознала лишь намного позже. Сердце Гелены откликнулось на тревогу Густава. И если раньше она любила в нем друга, брата, союзника, то с этого дня полюбила отца своего ребенка и самого близкого человека. Глаза обоих наполнились слезами.
- Бог с тобой, Густав! Конечно, жив!
Он сделал несколько неуверенных шагов и пал на колели перед постелью. Всхлипывая от счастья, Гелена протянула ему кружевной шевелящийся сверток.
- Но... почему я не слышал его крика? Дети ведь кричат, это я точно знаю! Неужели, я так крепко спал.
- Ну, не так уж громко они и кричат... – Улыбалась она. – И потом – смотря какие дети. Сын гетмана Конецпольского уж наверное, кричал громко. Недаром его отец славится своим голосом. А наша дочь будет терпеливой и молчаливой, как ее отец.
- Это... девочка?
- Как сам видишь! Ты опечален?
- Нет-нет, как можно? – Горячо возразил Густав. – Благодарю Господа за его бескрайнюю мудрость! Он подумал даже о том, что тебе трудно будет одной управляться с нашими сыновьями, среди них ведь может найтись не один такой же сорванец, каким был когда-то его отец, и послал нам помощницу!
Она счастливо, тихо рассмеялась.
Я восхищен! - Серьезно продолжал он. - Восхищен тобой, что могла породить такую красоту!
Некоторое время супруги молча разглядывали новорожденную. Редкий родитель признает свое дитя некрасивым, но в данном случае девочка и впрямь уродилась очаровательной. Ни одной лишней складки не было на нежно-розовом тельце, над головкой вился пуховый венчик светло-каштановых волос, можно было разглядеть темные тонкие брови необыкновенно длинные ресницы, а большие глаза смотрели по-взрослому серьезно
- У нее волосы еще темнее, чем у тебя... Но так же отливают золотом.
- Цвет волос у ребенка может поменяться. Я видела такое!
- А вот глаза совершенно твои... Как те барвинки у реки... И ясные, точно звездочки.
- Зато все остальное – от тебя. И нос, и губы... И, видно, высокой будет, как ты. У нас не было высоких...
Внезапно он вспомнил о самом важном:
- А имя? Ты выбрала ей имя?
Гелена улыбнулась светлой, слегка усталой улыбкой.
- Я думала, ты сам сделаешь это...
- Я не знаю... – Растерялся Густав. – Такой красавице, без сомнения, нужно дать самое прекрасное имя из всех, что по земле ходят. Но я одно только такое знаю – твое.
Тревога легкой тенью набежала на чело Гелены
- Ой, нет, не нужно! Слышала я: не годится дочь с матерью одним именем называть. Несчастливы будут обе и смерть их рано настигнет!
- Не тревожься, голубка, то все пустые расказни суеверных старух. В редкой семьи нет традиции от отца к сыну, или от деда к внуку имя передавать, однако ж, все живут до срока. Посмотри на меня. У нас шесть поколений в роду одно имя носило, на мне сия традиция нарушилась, но и отцу моему, что поныне жив, ни деду, ни прадеду от этого не сталось худого!
Он посмотрел на барвинки, красовавшиеся на прикроватном столике.
- В солнечный день ты родилась, Геленка! – Сказал тихо. – Пусть будет твоя жизнь светлой! Пусть никогда не увянут в твоих глазах барвинки! Будешь ты приносить счастье в наш дом, а потом во все другие дома, куда ступит твоя ножка. Как этот цветок, что зовется волшебным, будешь ты защищать, оберегать людей, радовать своей красотой... Счастья тебе и долгой жизни, Геленка!
Он говорил это, а сам чувствовал, как сейчас, именно сейчас, меняется жизнь. Как никогда, светились любовью глаза жены и так же сияли барвинки, поставленные в хрустальный кувшин. С этого дня счастье Густава стало безграничным. И потому, что он стал отцом, и потому, что не стало сомнений в том, что он любим, которые Густав против своей воли до этого все же носил в глубине сердца
Коронный гетман, чуть дошли до него слухи о прибавлении в семействе, лично поспешил направить Густаву и Гелене письмо с поздравлением. Несколько строк приписал его друг и союзник, Юрий Оссолинский*****, помнивший Густава по военным походам. Если бы могла пани Гелена знать, что всего через несколько лет этот самый Оссолинский станет решать судьбу ее осиротевшей дочери, и не найдя родственников девочки, согласиться отдать ее в семью войскового писаря Богдана Хмельницкого! А где-то близ Белостока пан Владислав Браницкий, оплакав судьбу дочери и зятя, будет долго и безуспешно пытаться разыскать следы исчезнувшей в татарском плену внучки! Браницкий доживет до преклонных лет, увидит внуков и правнуков своих. Он увидит издали, на одном из балов и чигиринского подстаросту Чаплинского с молодой красавицей-женой и вспомнит, возможно, что этот шляхтич некогда сватался к его дочери и стал причиной семейного горя. Но, в противовес распространенному преданию о вещем сердце, в душе старого шляхтича ничто не дрогнет и не всколыхнется… Впрочем, то будет еще не скоро. А пока Гелена еще может счастливо улыбаться своему мужу, понимая, что все ее противоречия разрешились и отныне и до конца ее дней пан Густав будет ей дороже всех на свете...
Бывает любовь, похожая на молодую яблоню. Она ждет только весны, первого погожего дня, краешек солнышка, чтобы распуститься чистейшими снеговыми цветами, затопить ароматом счастья не только себя, но любого, кто окажется рядом. Будет благословенна любовь, открывающая двоим ворота рая без преград, без испытаний и сомнения, меняющая характеры и сердца, любовь, налетающая шквалом, позволяющая забыть обо всем на свете, сметающая горы и поворачивающая вспять реки... Но пусть благословят и любовь тихую, молчаливую. Ту, что годами пускает в сердце ростки, почти не проявляясь внешне. Любовь, которая не требует ничего, даже взаимности, и хочет только самого простого – счастья, и то не для себя, а для того, кого любишь. Любовь-сказку, Любовь-нежность, которая готова ждать, прощать, понимать и принимать столько, столько потребуется. Да воздастся ей и тем, кого озарила она, по их заслугам!



ПРИМЕЧАНИЯ:
* «Унизительное окружение войска Польского под Корсунью» - намек на события 1630 года, когда восстали десятки тысяч «новых казаков» во главе с беглым крестьянином Тарасом Федоровичем (Тарасом Трясыло). Восставшие пошли походом с Сечи на Украину, где к ним присоединились и реестровые казаки. Под Корсунем повстанцы окружили войска гетмана Конецпольского. Последнему удалось договориться с реестровыми казаками. В разгар сражения они перешли обратно на сторону поляков, схватили и казнили Тараса.
** «гетман Конецпольский» - Станислав Конецпольский, гетман полный коронный (1618-1632)
*** События последнего дня праздника частично заимствованы из романа В. Бахревского «Долгий путь к себе» («Люба Украина»), что в рамках фанфика думаю, допускается.
**** Речь идет о полковнике Станиславе Чаплинском, погибшем в 1618 году. Неприятная личность, кстати, порой просто какой-то бандит, грабящий православные монастыри.
***** «ворон черный… под короной» - намек на Слеповрон – герб рода Корвин-Коссаковских к которому возможно принадлежал пан Густав.
****** Юрий (Ежи)Оссолинский (1595—1650) — польский государственный деятель, канцлер великий коронный.

@темы: Гелена Чаплинская

---

Рабочие моменты

Решила вернутся к идее фанфика "Хочу, чтобы ты жила". Придумаю все же родителей для главной героини - не появилась же она на свет из крыла аиста, а? И вот - первые вопросы.





Жаль) Мне имя это чем-то очень глянулось))))

@темы: "Черновик", "Гелена"

---

Внезапно: Геленка

"Гелена Чаплинская" - такое название данному фото-арту дано его автором - фотографом Светланой Николаевой. Я присмотрелась - и впрямь, что-то определенно есть в этой славянской красавице)

Еще!

Еще больше интересных фоторабот здесь:
fotograf-nikolaeva.ru/?page_id=285

@темы: "Гелена Чаплинская", "Фото-арт", "Искусство"

---

Костюмный бум

На днях, путешествуя по "Вконтакте", набрела на сообщество со скромным названием "Студия исторического костюма Катерины Журавлевой" и внезапно залюбовалась. Чего только не делает умелая стилизация! Вот этот молодой человек напомнил пана Скшетуского:


А эта барышня - панну Стасю из "Попутчика"



Ну, а эта работа чем-то Анусю напомнила, яркую и кокетливую.


Еще немного интересненького тут: vk.com/club86191962

@темы: "Костюм", "Творчество".

---

Испанские баллады Даниэля Клугера

Нет слов! Люблю - и все!

КАПИТАН ИСПАНСКОГО ФЛОТА

Рабби Эзра де Кордоверо,
(Это имя давно забыто)
Шел на площадь во славу веры
В размалеванном санбенито.
А дорога вела от порта –
Каравеллы и кабаки.
И вослед поминали черта,
Суеверные моряки.

Он чуть слышно звенел цепями,
О пощаде просить не смея.
А потом поглотило пламя
Обреченного иудея.
И не выдержав отчего-то,
Тихо молвил: "Шма, Исраэль..."
Капитан испанского флота
Дон Яаков де Куриэль.





Он рожден был в еврейском доме,
Окрещен был еще мальчишкой.
Ничего он не помнил, кроме
Странных слов – да и это слишком.
Ни злодея, ни супостата
В осужденном он не признал.
Он увидел в несчастном брата
И прощальный привет послал.

Что за игры – паук и муха?
Благородство – и без награды?
И молитва достигла слуха
Инквизитора Торквемады.
И опять палачу работа:
Шел, с усмешкою на устах,
Капитан испанского флота
В санбенито и кандалах.

Рев раздался, подобный грому,
Грохот, будто на поле бранном:
Моряки, накачавшись рому,
За своим пришли капитаном.
Разбежались монахи, хору
Спеть "Те Деум" не стало сил:
Разношерстную эту свору
Будто дьявол с цепи спустил!

Нет отчаяннее ватаги!
Не страшились свинцовой вьюги,
И кастильские сбросив флаги
Добрались они до Тортуги.
Он с молитвой смешал проклятья,
Под картечи шальную трель.
Месть раскрыла тебе объятья,
Дон Яаков де Куриэль!



...Как-то вечером, после боя
Он задумчив стоял у грота,
Разговаривал сам с собою.
Он шептал: "Хороша охота...
Только ночи мои пустые,
Поскорее бы новый день..."
Услыхал он шаги чужие
И увидел чужую тень.

И спросил он: "Ты не был с нами
Ни в Сант-Яго, ни в Да-Пуэрте?"
Незнакомец сверкнул очами
И ответил: "Я – Ангел Смерти!
Сделал ты океан могилой
Всем встречавшимся на пути.
Ты молился с такою силой,
Ты заставил меня прийти!

И хочу я сказать по чести,
Хоть душе твоей будет больно –
Я помог этой жаркой мести,
Но теперь я прошу: "Довольно!"
Я с тобою был не однажды,
Книгу Смерти с тобой листал.
Утоление этой жажды
Невозможно – а я устал".

Он оплакал свою подругу –
Шпагу, сломанную у гарды.
Без него ушли на Тортугу
Каравеллы его эскадры.



"Забирай меня, гость проворный!
Я остался на берегу!"
Но потупился ангел черный
И ответил: "Я не могу..."

Он омыл в океане руки,
Сшил одежду из парусины.
На борту турецкой фелуки
Он добрался до Палестины.
Дуэлянтом, бретером, с целью
Бросить вызов, послать картель –
Так ступил на Святую Землю
Дон Яаков де Куриэль.

И, раввина найдя святого
В синагоге старинной, в Цфате,
Пожелал он услышать слово
О прощении иль расплате.
И раввин отвечал: "Посланник
Мне поведал – из Высших стран:
Не осудят тебя, изгнанник,
Не простят тебя, капитан".

Слово режет подобно бритве,
И душа поддается горю,
Он все дни проводил в молитве –
Но ночами спускался к морю.
Жизнь, раздвоенная тоскою,
Не плоха и не хороша.
Может быть, потому покоя
Не находит его душа.

Он является в лунном круге –
Неподвижен, одежды белы:
Не идут ли за ним с Тортуги
Быстроходные каравеллы?
Пять веков, каждой ночью лунной
Из-за тридевяти земель
Ждет корсаров своих безумный
Дон Яаков де Куриэль...

(Дон Яаков де Куриэль, марран, офицер Королевского флота, затем – пленник инквизиции, затем пират, а в конце жизни – отшельник, – похоронен в Цфате. Его могилу можно видеть и сейчас, недалеко от могилы святого рабби Ицхака Лурия Ашкинази. Последний потомок Куриэля – Морис Куриэль – ныне живет на острове Кюрасао и занимает пост президента еврейской общины этой голландской колонии. )

Месть прекрасной дамы: Баллада о свечах


Кострами так запугана Севилья!
Великий инквизитор Торквемада
Над городом свои расправил крылья,
Ему костры – утеха и услада.
И многие в последний раз денницу
Увидели под смертный барабан.
И среди прочих брошен был в темницу
Несчастный дон Диего де Шошан.

И дочь его, красавица Сюзанна,
В накидке черной, укрывавшей плечи,
Явилась в трибунал, и как ни странно,
Сам Торквемада вышел ей навстречу.
И преклонив колени пред монахом,
В наряде скорбном, траурном чепце,
С безумною надеждою и страхом,
Она спросила о своем отце.

"Его греховность вижу я бездонной.
Бывает на причастии – и что там?
Глумится над распятьем и Мадонной
И зажигает свечи по субботам!.."
Сюзанна не поверила навету:
"От юности до нынешних седин
Он верен был церковному обету,
Он оклеветан, он – христианин!

Его позор и пытка ожидают,
А клеветник прикроется личиной!
А после казни – это каждый знает –
Доносчика одарят десятиной!
О господин мой, в этом нет сомненья,
В его вину поверит лишь слепец!
Не милости прошу, и не прощенья,
А справедливости, святой отец!"



"О, дочь моя, однако ты упряма! –
сказал монах, заслышав эти речи. –
Отец твой грезит возрожденьем Храма
И по субботам зажигает свечи!
Ответь сама: ужели не причина?
Утешься же и слез пустых не лей.
Ты, может быть, наивна иль невинна,
Но дон Диего – тайный иудей.

Его не пожалеют и святые,
Его двуличье душу разъедает.
Он тайно ждет еврейского Мессию,
И по субботам свечи зажигает…
А ты живи без скорби и боязни.
Никто тебе не смеет угрожать.
Но по закону ты должна при казни
Со мною рядом у костра стоять…"

…Невеселы воскресные парады.
Тревожным утром в солнечной Севилье
Стояла одесную Торквемады
Сюзанна в черной кружевной мантилье.
Произнесла легко слова пустые,
И улыбнулась раннему лучу.
Но накануне, может быть, впервые
Она зажгла субботнюю свечу…




2. НОЧНАЯ СЕРЕНАДА

Ночью шорохи и вздохи тихо вторят серенадам.
В опустевшем темном доме, в доме рода де Шошана
Анфиладой пышных залов смерть и страсть проходят рядом.
С женихом своим Родриго тайно встретилась Сюзанна.



Скоро тени побежали от бойницы к изголовью,
Скоро тени побежали от портала до портала.
И устав от поцелуев, опьяненная любовью,
На возлюбленного глядя вдруг Сюзанна прошептала:

"Мой отец погиб в мученьях, на костре, не в поле бранном.
Дон Диего был богатым, но богатство отобрали.
И в темнице, перед казнью он поведал о приданном –
Мараведи и дукаты он оставил здесь, в подвале.

Он приданное оставил, и хочу сказать тебе я:
Лишь о золоте узнает инквизиторская свора,
Ни дуката не получит дочь сожженного еврея,
Но богатства не отнимут у кастильского сеньора!

Он был против нашей свадьбы, но в темнице согласился,
Дал свое благословенье сквозь тюремную ограду.
Но просил он перед смертью, чтобы ты на мне женился
По закону Моисея, по еврейскому обряду".

Он услышал эти речи и невольно содрогнулся:
"Я готов жениться, только что за странная идея?
Что за дикость, дорогая? Не иначе, он свихнулся!
Мне – венчаться у раввина?! Превратиться в иудея?!"

И нахмурилась Сюзанна и заметила бесстрастно:
"Кроме нас и рабби Симхи знать о том никто не будет.
Успокойся, мой любимый, ты пугаешься напрасно.
Он послушен выше меры – все, что следует, забудет".

И сказал жених беспечно: "Ты права, чего бояться?
Нарушать отца веленье не желая и не смея,
Дорогая, я согласен хоть сегодня обвенчаться
По еврейскому обряду, по закону Моисея!"

После этих слов внезапно распахнулись двери спальни.
Никуда ему не деться от безжалостного взгляда!
Заложив за спину руки, головой качал печально
Сам великий инквизитор, фра Томмазо Торквемада,

И промолвил инквизитор: "Я отказывался верить!
Ради золота чужого ты готов Христа оставить?
Кто падение такое согласился бы измерить?
Кто испорченную душу согласился бы исправить?"

И от этих слов дохнуло палачом и эшафотом,
И холодное дыханье, по карнизу пробегая,
Вдруг чела его коснулось и покрыло смертным потом.
Дон Родриго пошатнулся, прошептал: "О, дорогая…"

А она смотрела, словно ничего не замечала,
Равнодушно возлежала на разбросанных подушках.
Он воскликнул исступленно: "Это ты меня поймала,
Вероломная еврейка, искушенная в ловушках!"

Жениху на обвиненье так ответила Сюзанна:
"Накануне на свиданьи мне раскрыл глаза Создатель!
У тебя на пальце перстень из сокровищ де Шошана!
Это значит, мой любимый, ты – доносчик. Ты – предатель".

…И опять ночные звуки тихо вторят серенадам.
В опустевшем темном доме, в доме рода де Шошана
Анфиладой пышных залов страсть и смерть проходят рядом.
Вспоминает о любимом вероломная Сюзанна…


(Дон Родриго де Кардона, возлюбленный и жених Сюзанны де Шошан, прозванной "Прекрасная Дама", был сожжен как вероотступник и еретик 6 февраля 1481 года, через месяц после казни Диего де Шошана. Донья Изабелла-Сюзанна де Шошан поселилась в монастыре, но через год бежала оттуда и, как повествуют хроники, "ударилась в распутство". Часть отцовского наследства, оставленная инквизиторами, быстро иссякла, и столь же быстро увяла ее легендарная красота. Умерла Прекрасная Дама в нищете. Перед смертью она завещала пригвоздить над дверью дома, в котором жила последние годы, свой череп – "в назидание распутным девицам и в память об ужасном грехе, ею совершенном". Ее последняя воля была выполнена. Дом получил название "Дом Прекрасной Дамы", а улица – улица Мертвеца, Калье Де Ла Муэртэ. О каком страшном грехе говорила она перед смертью – о том ли, который совершила она, открыв сердце любовнику, выдавшему отца, или о вероломстве собственной мести, неизвестно. В тридцатых годах XIX столетия по многочисленным просьбам горожан дом был снесен, а череп захоронен на кладбище. Рассказывают, что долгое время он не давал покоя обитателям Калье Де Ла Муэртэ, издавая по ночам странные и страшные звуки, в которых можно было услышать стоны, плач и проклятья.
Ныне на месте Дома Прекрасной Дамы построен совсем другой дом, да и улица в Севилье носит иное название – Калье де Атод. На двери этого нового дома в память об этой старой истории красуется табличка с керамическим изображением черепа и надписью "Дом Прекрасной Дамы".)

Еще: www.israbard.net/israbard/personview.php?person...

---

Ни дня без Гелены! часть 2, день пятый. ( не окончено)

День пятый

Моя версия или концептуальный конспект фанфика с иллюстрациями.

Знаю, что фанфики на исторические темы с моим уровнем образования и беспредельной фантазией и задумывать-то нелепо... Ну, а если очень хочется? Не я первая, в конце концов. Бывает, согласитесь, и хуже. Итак, если я решусь явить миру свою, личную Гелену, то история, скорее всего, будет такая.

Глава 1

Только девочка

Я только девочка! Мой долг
До брачного венца
Не забывать. что всюду – волк
И помнить: я – овца.
Мечтать о замке золотом,
Качать, кружить, трясти
Сначала куклу, а потом
Не куклу, а почти...
В моей руке не быть мечу,
Не зазвенеть струне.
Я только девочка – молчу.
Ах, если бы и мне
Взглянув на звезды, знать, что там
И мне звезда зажглась
И улыбнуться всем глазам,
Не опуская глаз! (М. Цветаева)


Итак, в смутное и дикое время, когда лязг сабель раздается в воздухе чаще плеска воды, а фонари по ночам с успехом заменяют зарева пожаров, Чигиринский сотник Богдан Хмельницкий берет в семью осиротевшую польскую девочку. Обстоятельства, при которых они встретились, скорее всего, трагичны. Возможно, Хмельницкий знал ее погибших родителей. Возможно, напротив – никогда о них не слышал, а девочка от пережитых ужасов могла забыть даже их имена (хорошо, что запомнила собственное). Будем считать, что причина удочерения – доброе сердце Хмельницкого. Девочке около 7-9 лет, она на год-два старше его старшего сына.
Девочка воспитывается в семье сотника, наравне с его родными детьми, но все равно остается почти чужой. Она уже достаточно взрослая, чтобы помнить, что у них дома все было по-другому... Маленькая Гелена собирает воспоминания по крупинкам, изо всех сил стараясь сохранить их. Она смотрит и говорит иначе, чем окружающие и наотрез отказывается сменить свое имя на более привычное слуху «Олена». Часто вспоминает родителей, возможно не веря подсознательно в их гибель и ждет, что однажды они ее разыщут.



Жена Хмельницкого, Анна, видит, что девочка не приживается. Нет, с виду все в порядке. Она послушна, приветлива, вместе с дочерьми сотника помогает по хозяйству. Она благодарна за заботу и даже привязывается со временем к новому дому и новой семье, но ее мысли все равно остаются закрытыми. Поначалу добрую женщину это огорчает, но постепенно Анна начинает воспринимать ее как должное – мало ли, какой бывает характер.
Время от времени у девочки вспыхивает нечто вроде дружбы с сыном сотника, Тимошем. Насколько это возможно при разных играх и занятиях девочки и мальчика. Также часто дети ссорятся, но это безобидные, кратковременные ссоры. У обоих независимый характер, Тимош - своевольный и временами хулиганистый мальчик, смотрящий на Геленку, как на всех девчонок, немного свысока, но не более того.
Все меняется, когда у Анны рождается младший сын, Юрий. Как раз в это время здоровье женщины ухудшается и выходит, что Гелена становится няней, не отходящей от мальчика с первого дня его жизни. Окружающие напрасно волнуются, что девочка сама еще слишком мала, чтобы доверить ей ребенка. Малыш становится первым существом, к которому Гелена привязывается по-настоящему. В маленькой одинокой девочке просыпается мадонна... Ей впервые кажется, что кто-то нуждается в ней, что о ком-то можно заботиться, опекать, защищать...










Проходят годы. Гелена – уже подросток, почти юная девушка. К тому времени не встающая с постели Анна доверяет ей хозяйственные обязанности и довольна, что можно быть спокойной за младшего сына. Гелена наконец-то начинает ощущать себя и впрямь членом семьи. Именно в это время относительного благополучия в Суботов приезжает Даниэль Чаплинский. Назначенный незадолго до этого коронным гетманом руководить административной управой Чигирина, он успел где-то столкнуться с Хмельницким, который ему с первого взгляда не понравился (пан администратор был надменного характера, ему вообще не нравились все, кто ему при встрече не кланялся, грубо говоря). Поэтому-то он и занялся проверкой бумаг Хмельницкого на владение хутором и землей и натурально нашел там кучу нарушений (а кто ищет – тот всегда найдет), вот и приехал теперь посмотреть лично. Но Хмельницкого дома не оказывается, его жена больна и нежданного гостя приходится встречать Гелене.
Чаплинский поражен тем, что в среде казаков, которых он про себя считает нецивилизованными дикарями, он встретил девочку с развитой польской речью и отличными от них, хотя и несколько первобытными манерами. Она кажется ему этаким ребенком-маугли, попавшим в волчью стаю, да еще и сохранившим способность говорить по-человечьи и ходить на двух ногах. Кроме того, черты Геленки напоминают ему тяжелую историю многолетней давности: когда-то Чаплинский невольно стал убийцей брата девушки, в которую был влюблен и на которой собирался жениться. Им пришлось расстаться – она вышла за другого, Чаплинский тоже женился, уже давно и жена его умерла, и дочь выросла и вышла замуж, и вот теперь, увидев глаза незнакомой девочки, Чаплинский понимает, что свою первую любовь, которую, кстати, тоже звали Геленой, он никогда не забывал.



Заинтересованный, он пытается расспросить Гелену о ее родителях, получает, разумеется, самые смутные сведения. Последней каплей становится то, что Гелена не может назвать день своего рождения – оно никогда не отмечалось и даже возраст свой помнит лишь приблизительно. В результате у подстаросты складывается представление о бедной девочке, оказавшейся в совершенно чуждой среде, где ее заставляют работать с утра до ночи и пытаются заставить забыть свое шляхетское происхождение и свою веру. Это сильно преувеличено, конечно, но пан Даниэль такой уж человек, что заводится с пол-оборота. В общем, он даже добрый, но весьма вспыльчивый, из-за чего у него и все неприятности по жизни.
Геленке кажется, что этот человек пришел из ее далекого прошлого, которое она помнит весьма смутно. Кроме того, он единственный, кого заинтересовало, как ей живется здесь и что она чувствует. Но на тот момент они оба думают, что случайная встреча едва ли повторится.


Глава 2

Бегство мадонны


...А потом? – Не хочу обманывать,
А сказать все, как есть – нет сил. (Н. Болтянская, «Персиянка»)

Но благополучная жизнь не может длиться долго. В один из своих кратковременных приездов домой Хмельницкий замечает, что ребенок постепенно превращается в красавицу и начинает проявлять к приемной дочери не свойственный отцу интерес. Довольно юный возраст Геленки на тот момент (15-16 лет), как видно, его не беспокоит. Ко всему прочему, отчаявшись найти подход к девушке в ночное время (испуганная неожиданной активностью того, кого она привыкла считать кем-то вроде отца, она принимает меры предосторожности), сотник решается на шаги среди бела дня, и тут нелегкая приносит Тимоша. Шокированный увиденным мальчик не задумываясь во всем обвиняет Геленку и приписывает ей чуть ли не колдовские способности, с помощью которых она соблазняет его отца. С этого момента, медленно, но верно, в сердце молодого человека начинает прорастать ненависть к девушке, порой принимающая странные, патологические формы. Тимош горяч, к тому же по молодости лет не уверен в себе. Ему нужна отдушина, что-то, в чем можно увидеть причину всех неприятностей и неудач в жизни. И он считает, что ее нашел. Постепенно он мысленно начинает обвинять Гелену даже в том, к чему она в принципе не могла иметь отношения... В болезни и смерти матери, например.
Характер мальчика на тот момент еще не сформировался. Возможно, один доверительный разговор с отцом решил бы проблему, но... Богдану было не до этого. Он и дома-то, как обычно, недолго пробыл. Гелена, может быть, тоже могла бы что-то объяснить, но она сама не понимала толком, что происходит и как ей реагировать. Испуганная, она больше всего надеялась, что Хмельницкий в очередном походе начисто о ней позабудет. Но вскоре после смерти Анны, которую она оплакивала не меньше, чем ее собственные дети, девушка понимает, что само по себе ничего не закончиться. Приходят мысли о побеге, на который Гелене непросто решиться. Девушка считает себя робкой от природы, к тому же ей жаль оставить маленького Юрия, который и так недавно лишился матери.



В общем, все участники драмы заняты собой. И ненависть, возникнув практически на пустом месте, осталась на всю жизнь, лишь затаившись на время.
Тем временем, Чаплинский не собирается оставлять Хмельницкого в покое с имущественным вопросом (мало ему хуторов в округе, блин!). Пользуясь отсутствием сотника, он решает совершить на его собственность натуральный разбойничий набег. Вполне возможно, что и мысль и несчастной судьбе понравившейся девочки не дает ему покоя. В последний момент друзья Богдана успевают вывезти с хутора его детей, но Геленка остается в опустевшем доме. Не решаясь на большее сопротивление, она просто прячется, справедливо полагая, что в суматохе отъезда ее никто особенно искать не будет – не до этого. А Чаплинский ее пугает значительно меньше, чем возвращение хозяина дома, ведь она запомнила его как порядочного человека с добрым, сочувственным взглядом.




Жолнеры Чаплинского ведут себя не рыцарским образом и пану Даниэлю приходится просто спасать девушку из горящего дома. Разграбив имение неприятеля Чаплинский с чистой совестью возвращается домой, увозя с собой девушку. Не оставлять же ее одну на пепелище.
Спустя некоторое время среди соседей Чаплинского множатся слухи, что похищение приемной дочери Хмельницкого было злонамеренным деянием с целью насолить сотнику. Понимая, что стал в глазах общественности этаким сатрапом на манер турецкого султана, Чаплинский, чтобы сохранить как свое достоинство, так и честь девушки, делает Гелене предложение. Но получает в ответ такой взрыв слез и отчаянья, что одновременно оскорблен и испуган. Гелена ему уже в самом деле нравится, он даже допускает мысль, что можно продолжить свой род еще и по мужской линии и он искренне не понимает, чем он в качестве мужа ее не устраивает. Между ними пробегает холодок. Гостья начинает чувствовать себя пленницей и вновь задумывается то ли о побеге, то ли о том, чтобы вообще покончить с этой надоевшей на шестнадцать лет жизнью.
В самый отчаянный момент к Чаплинскому заезжает старый друг-шляхтич. Случайная встреча Геленки с его сыном – молодым ротмистром с огненным взглядом, переворачивает сознание девушки. Она не сразу понимает, что влюблена. Тем временем, ротмистр, которому Чаплинский представляет Гелену, как свою невесту твердо решает держать себя в руках и своих неприличных симпатий ничем не выдавать. (сюжет, конечно, и «Богдана Хмельницкого» Ле, но мощно переработан) Примерно в это время и Хмельницкого угораздило попасть к Чаплинскому в плен.
Гелена уже не думает о том, как боялась недавно встречи с Хмельницким. Все, что она знает: человек, который когда-то спас ей жизнь и вырастил ее теперь в смертельной опасности. Поначалу она хочет предложить Чаплинскому отпустить Богдана в обмен на ее согласие на брак с ним, но такой торг противоречит характеру девушки. И Гелена устраивает побег Хмельницкого.


Глава 3

Из пепла фениксом воскресну


Сто часов счастья...
Чистого, без обмана.
Сто часов счастья.
Разве этого мало? (В. Тушнова)

Как вам объяснить, что иногда бывает так, как должно быть, что иногда живется так, как хочешь жить? («История любви»)


Чаплинский понимает, кто виноват, после того, как проходит первый взрыв ярости. Наказывать Гелену он и не думает, хоть и чувствует себя преданным. Единственное, чего он понять не может: почему она сама не бежала с Хмельницким, раз уж так к нему расположена.
Случай, который, вроде бы, должен окончательно рассорить Гелену и Даниэля, неожиданно приводит к первому доверительному разговору между ними. Узнав обстоятельства, при которых Гелена оставила дом, успевший ей стать родным, Даниэль понимает, что вел себя с ней неправильно. Девушка пережила психологическую травму, нужны были ласка, терпение и осторожность, а он кинулся, как на штурм крепости и она, конечно, решила, что он ничем не отличается от Хмельницкого.
У Чаплинского масса недостатков, но он умеет исправлять ошибки. Очень скоро Гелена понимает, что более близкого человека у нее в жизни еще не было. И когда он вновь предлагает девушке стать его женой, говоря, что это даст ему законное право защищать ее и заботиться о ней, она, подумав, соглашается.
На венчании, в присутствии своего любимого ротмистра, Гелена теряет сознание, что истолковывается присутствующими как дурное предзнаменование… Но рассказать мужу о своей сердечной тайне она так и не решится...
В этот самый счастливый в своей недолгой жизни год Гелена резко меняется. Прежде тихая и замкнутая, она становиться улыбчивой, общительной, живой, смотрящей на мир без страха. Чаплинский откровенно этому радуется, тем более, что его конфликт с Хмельницким заканчиваться явно не желает. Спасшись от устроенной Чаплинским засады, сотник пишет на соперника доносы в суд. Кульминация наступает в Варшаве, когда Чаплинскому приходится давать объяснения. Слушая сотника, Чаплинский с удивлением узнает, что обвиняется в краже его жены и избиении сына. Пан Даниэль резонно отвечает, что он не знает, если у Хмельницкого сыновья вообще, так как ни с одним из них не встречался, но женой ему Гелена никогда не была, и это можно проверить. Допросить свидетелей, посмотреть церковные бумаги, наконец. Наконец, девушки от хорошей жизни от приемных отцов не сбегают, так что, пусть он пеняет на себя. Тем более, что девушка с ним, Чаплинским, обвенчана, и он никому не собирается ее уступать! Сотник возражает, что официальный брак тут ни при чем, так как он жил с этой женщиной, как с женой. Это, в общем, чисто выдавание желаемого за действительное, но присутствующие, конечно, веселятся и советуют Хмельницкому найти на роль супруги порядочную девушку, а о такой и жалеть не стоит. Стоит ли говорить, что после этого Чаплинский впадает в ярость и решает, что нет такой силы, которая помешала бы ему уничтожить негодяя, а уж Гелену этому чудовищу он точно никогда не отдаст!
Однако сила все же находится. После нескольких особо ожесточенных стычек, в ходе которых Хмельницкого не раз арестовывают и выпускают, Гелена требует от мужа клятвы, что он перестанет его преследовать. В своем нынешнем счастье девушка меньше всего хочет кому бы то ни было мстить, тем более, что сотник ее вырастил. Даниэль с неохотой дает клятву, хоть не раз потом об этом жалеет и Хмельницкий на несколько месяцев исчезает из Гелениной жизни.
Это странный в глазах многих, хотя и очень благожелательный брак, скорее, впрочем, напоминающий отношения отца и дочери. Чаплинский охвачен желанием возместить девочке все, чего она была лишена – и образование, и наряды, и балы, и простое человеческое общение. Он любит как в последний раз, не подозревая, что так оно и есть. Роскошные туалеты новой пани Чаплинской не умещаются в гардеробе. Геленка читает запоем ранее недоступные книги, производит фурор своей красотой в Варшаве.




Но в глубине души она остается той же доброй и открытой девочкой, которой претят шумные развлечения и которой никто не нужен, кроме Чаплинского, к которому она все больше привязывается и того самого ротмистра, взаимная дружба с которым, в конце концов, оканчивается признанием в любви.






Глава 4
Только любовь и судьбу отменить невозможно.

Если погаснут над нами все звезды,
Высохнет весь Мировой океан,
Если спасать этот мир будет поздно –
Он через час превратится в туман... (из песни)












Глава 5

Не суди меня строго. Ты – мое пробужденье!

Не суди меня строго, не суди меня строго,
От любви настоящей добреют сердца,
И зовет, и пьянит и волнует дорога
Ей пока что не видно конца...
Не суди меня строго! Ты – мое пробужденье,
Пробуждение жизни и песенных слов
В этом мире несчастном приходит спасенье
Только если приходит любовь... (из песни)












НЕБОЛЬШАЯ ЧЕРНОВАЯ СЦЕНКА:
Тяжелое платье с золотым шитьем и пышными вышитыми рукавами мелькнуло в воздухе, занавески на окне заколыхались, точно от ветра. Девушка отвернулась от большого зеркала в темной раме и спросила, удерживая наряд перед собой:
- Нравится?
Застывший в дверях мальчик не мог выразить восхищения словами. Он кивнул, с шумом сглотнув воздух.
- И мне нравится! – Удовлетворенно кивнула она. Бросила на платье последний взгляд, вздохнула украдкой, прежде, чем повесить его на место. Словно в тумане перед ней встало видение: прекрасный юноша с длинными темными кудрями, словно со страниц старинных баллад сошедший, соскочив с коня, с разбега падал перед ней на колено, протягивая раскрытый короб, в котором сверкало на солнце золотом и пурпуром чудесное, роскошное платье – лишь королеве впору носить такое...
Она прогнала воспоминания, подавила вздохи. Все это был так давно и так невозвратимо, что похоже на одну из прочитанных ею сказок.
- Надену, как в Киев поедем, ага?. – Шепнула мальчику почти заговорщицки. У того враз загорелись глаза.
- В Киев?! Геленка, это правда? Когда?
- Это как отец скажет. По мне, чем скорее, тем лучше было б.... Тебе учиться надо давно, светлая голова тебе досталась, а что с того проку?
- К чему же ехать? – Он пожал плечами. - Грамотен и так... Ты же меня учила.
- Я сама училась мало... Тебе другие учителя нужны.
- Тимош не ездил никуда... И другие...
- Значит, хочешь быть как Тимош? – Спросила с лукавинкой, предчувствуя ответ. – Иль одного такого хватит, как думаешь? А вот отец твой в трех городах учился и тремя языками владеет, что, не так?
Мальчик помолчал. Большие темные глаза смотрели задумчиво и серьезно.
- Это он и сам мне говорил. И в прошлую весну, и в позапрошлую.
- Дело говорил. Ну, а ты?
- Я сказал - от тебя никуда не уеду. Вот если с тобой вместе, то...
Она улыбнулась.
- Отчего же, глупый?
- Не говори со мной так! - Нахмурился мальчик. – Тимош тоже говорил, что я глупый, что как слепой котенок тычусь в бок тому, кто меня погладит, что ты меня околдовала, и я потому никого не хочу слушать, кроме тебя.
- Как-то странно... Это он, верно, не всерьез... Тебе говорил?
- Степаниде. Но я слышал. И я сказал... – голос мальчика напрягся. – Я сказал ему, чтобы он не смел плохо говорить о тебе, потому, что ты одна меня любишь, в целом свете только ты!
Девушка нахмурилась
- Нехорошо так разговаривать со старшим братом! Да и говорить такое – грех великий и неправда! Как – одна я?! А твоя мать? Разве она не любила тебя?
- Наверное... Я думаю так, что любила. – Ответил он с легкой запинкой, словно виноватым себя чувствовал. – Но я совсем ее не помню...
- То неважно! Неважно! – Горячо возразила она.- И я родителей своих не помню... почти... А знаю, все же, что они были... что любили меня! А ты... Ты же счастливый! Пусть ты лишился матери, но у тебя есть отец, сестры, брат...
- О Тимоше не говори, Гелена. Всем известно, что он никого, кроме себя, любить не умеет. А отец... отцу, кроме моего брата, никто не нужен. Он его одного сыном считает, в нем видит и наследника, и опору. Обо мне же мой отец думает, что я трус и воином никогда не стану... Он считает меня слабым и ни к чему не годным, кроме этих книг! И не убеждай меня, что это не так!
- Это не так. – Спокойно отозвалась Гелена на эту горячую речь. Не в первый раз она слышала такое. – Но убеждать тебя я ни в чем сейчас не стану. Пройдет время, и ты поймешь, как был дорог отцу... Ты поймешь его. Я тоже поняла не сразу. Знаешь, Юрась, чтобы любить, не обязательно кричать. Настоящую любовь видно и без слов. Подумай об этом!
- Хорошо. Не сердись, Геленка! Но ты поедешь со мной, если я уеду?
Она порывисто обняла мальчика за плечи, прижимая к себе. Поцеловала встопорщившуюся прядку волос.
- Куда же я от тебя денусь, Господи!
- Геленка... - Вдруг спросил он. – А отец умрет раньше, чем я?
Ресницы Гелены испуганно встрепенулись. Этот мальчик был слишком серьезным для своих одиннадцати лет. Хоть она вырастила его, и знала лучше многих, часто даже ее ставили в тупик его мысли. Может быть, это было потому, что она сама часто, забывшись, разговаривала с ним, как со взрослым, рассказывала такое, о чем ему было рано слушать и знать. Потому, что больше рассказать было некому. Все равно были моменты, когда он почти пугал ее.
- Что ты вдруг заговорил об этом? – Она настороженно заглянула ему в глаза. – К чему? Так положено Богом, что родители уходят из этого мира раньше, чем их дети, иначе было бы слишком грустно... Но твой отец – нестарый еще, сильный человек. Он должен прожить еще долгие годы.
- Годы? – Повторил Юрась. – Значит, когда это случится, я буду взрослым? Совсем взрослым?
- Надеюсь, что так.
- И я... смогу жениться на тебе?
- Что-о?! – Гелена навзничь упала на постель, трясясь всем телом от хохота. Она не перестала смеяться, даже когда мальчик обидчиво сдвинул брови.
- Боже мой... какой же ты еще...
- Какой? – Настороженно переспросил он.
- Хороший... наивный... светлый. – Она встала и снова потянулась к нему, чтобы обнять.
- Всегда будь такой, хорошо?
- Хорошо. – Он согласно кивнул, вряд ли до конца понимая, о чем она говорит.
- А если я еще раньше умру? - Шепнула она вдруг неожиданно серьезно.
- Нет! – Он даже отстранился, протестующе замотал головой. – Нет, ни за что! Зачем ты меня пугаешь?!
- Ну, пошутила, пошутила, успокойся. Что уж тебе ничего нельзя сказать? Просто когда ты вырастешь, я состарюсь и буду некрасивой... И ты сам не захочешь такую невесту.
- Неправда! Ты всегда будешь такая, как сейчас! Точно такая.
Она была прекрасна в это мгновенье – женщина, которой всего двадцать первый год пошел в эту злополучную весну, которой суждено было стать в ее жизни последней. Они оба не знали, насколько мальчик прав. Юрий только смотрел жадно, широко раскрытыми глазами, словно удержать хотел ее лицо, в памяти сохранить до мельчайшей черточки – все, все… И глубокие, словно заповедные озера, глаза под бархатными ресницами, и бровь темным серпиком, и свежую ссадину над бровью… Накануне играли в жмурки за домом и Юрась с завязанными глазами едва не налетел на занозистый угол сарая, Гелена успела оттащить мальчика в последнюю минуту но сама, по инерции, зацепилась виском за доски. Это было как раз когда приехал со своими казаками Тимош и почему-то эта игра ему не понравилась. Впрочем, ему вообще не по нраву была дружба младшего брата с Геленой. Может, Тимош и прав был в чем-то, когда говорил, что Юрась не дает мачехе покоя, ведь пока отца и брата не было, он на долгие недели почти совсем переселился к Геленке, с которой было так хорошо, тепло и просто. У нее обедал, играл, читал или слушал, как читает она. С ней разговаривал, утешал, если внезапно, посреди книги или самой простой беседы, она отворачивалась к стене и на глазах появлялись слезы – верно, вспоминалось что-то тяжелое. И сам жаловался ей на свои ребячьи неприятности, у нее просил совета. Она всегда и во всем его понимала и не прогоняла никогда. У нее часто и засыпал, не дойдя до своей комнаты. Может, и верно говорил Тимош, что этого нельзя, что так не полагается.
Он говорил, что Юрий уже слишком взрослый для игр и никогда настоящим казаком не станет, если от Гелены не отойдет. Гелена смело возразила, что станет, и не только казаком, но и гетманом великим. Потом, оставшись с ней наедине, мальчик спросил об этом, и услышал, что есть в нем такое, чего нет у его отца и брата, и если он сумеет сохранить это в себе – быть ему великим человеком. Юрий не понял, о чем речь, но Гелена почему-то не стала объяснять. Только сказала: «Главное, старайся никогда ни на кого не держать зла. Это трудно, но так нужно. Тебе, а не твоим обидчикам. Не мсти, не иссушай свою душу и тогда она расцветет, словно сад. Запомнишь?». Конечно, он запомнил. Как запоминал все ее слова, их звуки, тон, оттенки. Он клялся про себя, что сделает все, как она говорит, потому, что красивее, умнее и добрее ее для него никого не было. Юрий Хмельницкий еще не знал, как трудно будет ему жить так, как учила Гелена. И сколько раз ее простые уроки окажутся непосильными.
Гелена вздохнула, с сомнением покачивая головой. Подошла к окну, тронула занавеску, словно пытаясь разглядеть что-то во дворе.
- А ты сегодня заказывать молебен хотела ехать... – Как бы вскользь заметил Юрась ей в спину.
- Хотела... – Вздохнула она в ответ. – Только погода нынче не для выезда.
- Почему ж? – Удивился он. Погода за окном и впрямь была совсем летней. Приветливо голубело небо. Пчелы густо гудели над цветущими вишнями. – Солнце нынче, не то, что вчера.
- Вот то-то и оно, что солнце... У меня голова болит в жару, ты же знаешь.
- Так нет еще жары, Геленка. И не про то ты говоришь. Тебя Тимош не пустил. Я знаю.
- Неправда! – Она с легким раздражением передернула плечами. – Он просто не советовал мне ехать. Не советовал, но и не удерживал меня!
- И ты послушала...
- Да, послушала. Он сказал, что святые отцы в Киеве и повсюду и так неустанно молятся за войско гетмана. Твоего брата тоже можно понять. От вчера только воротился с северных кордонов... месяц не видел нас и теперь хочет, конечно, чтобы вся семья была дома.
- Ты веришь ему?
- Кому? – Улыбнулась она, делая вид, что не поняла вопроса. – И в чем?
- Ему. – Упрямо повторил Юрась. – Во всем. Вообще – веришь?
- Странный ты... Ну конечно, верю. Тимош – наш, он твой брат. Как же ему не верить? Он горяч порой, с ним невозможно спорить, даже если он что-то странно выдумывает и сам себя в этом убеждает. Но ведь и ты такой же в точность. Это у вас обоих от отца, что же делать? Но я уверена, что в душе он нас очень любит и жизнь отдаст, если нужно будет, чтобы защитить меня или тебя от беды. Да ведь и ты любишь его! – Она погладила мальчика по голове. – Вчера ты подрался во дворе с мальчишкой, который на голову выше тебя, да и годами старше! Я знаю, ты сделал это нарочно, чтобы увидел брат, чтобы доказать ему, что ты сильный, ведь так?
- Откуда ты знаешь? Тебя же не было там. Ты все про меня знаешь, Геленка... И про меня, и про других. Откуда ты всегда все знаешь?
Она невесело усмехнулась:
- Поживи с мое, еще не то знать будешь!
- Должно быть, ты говоришь все верно, про Тимоша... Ты же всегда говоришь верно. Но мне... мне отчего-то страшно.
- Страшно? – Она наклонилась к нему, тронула лоб, спросила встревожено, словно испуг передался и ей – Отчего же тебе страшно, Юрась? Что случилось?
- Нет, ничего... – Смутился он. – Я просто видел странный сон.
- Сон? Ну, это еще ничего, если только сон! А что тебе снилось? Ты не хочешь рассказать мне?
- Нет. Да я уже и забыл его. – Быстро солгал мальчик.
Она почувствовала ложь, но ничего не сказала. Ей самой не по себе было в последние дни, словно угнетало что-то, несмотря на цветущий, беспечный май за окном.
- Нечего тебе бояться, слышишь? Ты дома. Скоро и отец твой вернется с победой. И все будет у нас хорошо. Ну, а пока...– Она задумчиво скользнула взглядом по книжной полке. – Почитай-ка мне...ну, хоть, про Тристана с Изольдой. А то до Киева и что знал, перезабудешь!


Глава 6
Ах, как хочется жить! Просто дышать и любить....

И ни птица, ни ива слезы не прольет,
Если сгинет с Земли человеческий род.
И весна встретит новый рассвет
Не заметив, что нас уже НЕТ... (С. Тисдэйл)






















Глава 7
А, может, это – путь в рай?

Самый верный путь в бессмертье –
Это аутодафе. (Н. Болтянская)



А, может, это тот май,
Который ждали всю жизнь?
А, может, это – мост в рай,
А все вокруг – миражи? (Из популярной песни)

«Давно мне пора в дорогу,
Я только тебя поджидал.
Так меня ты в бреду тревожишь,
Все слова твои берегу.
Скажи: ты простить не можешь?»
И я сказала: «Могу». (А. Ахматова)

---

Ни дня без Гелены!

Правила: если вы хотите участвовать, отпишитесь у меня в комментариях, и я выдам вам персоналию, с которой вы у меня ассоциируетесь. Затем вы постите в своем дневнике 14 фото/кадров/артов с этой персоналией под заголовком «Ни дня без *вставить имя*»

от  Бертрада мне досталась самая интересная и загадочная героиня украинской истории – Гелена (Мотрона) Чаплинская
Сложно запостить 14 фотографий женщины, если никто не знает, как она выглядела... Но еще сложнее – остановиться на 14. Ну-с, поехали!

День первый. Kto wy, pani Helena?



Единственный официальный портрет. Легенда о трех Еленах
Некоторое время я считала этот портрет, которым, кстати, украшена статья в «Википедии», единственным прижизненным изображением Гелены Чаплинской, той самой, которую похитил подстароста Чаплинский, и которую год спустя гетман с боем забрал обратно. Однако оказалось, что картина создана современной украинской художницей Натальей Атамась на основе неких «словесных описаний» внешности Гелены. Портрет находится в музее города Чигирина, вместе с портретами первой и третьей жен Богдана, написанных тем же художником. Так что, кто знает, похожа ли эта Гелена на оригинал? А если да, то на какой? Она ведь не одна, как не странно! Давайте посчитаем.
1. Гелена (Мотрона) Чаплинская, о которой, в общем, и ведем разговор.
2. Упомянутая в «Википедии» и являющаяся главной героиней художественного фильма «Клейноды гетмана», приемная дочь Хмельницкого Елена, получившая имя в честь Елены Прекрасной и вышедшая впоследствии замуж за корсуньского сотника Близкого.
(кстати, это упоминание на время поселило во мне совсем уж фантастическое предположение о том, что Гелене каким-то чудом удалось выжить после собственной казни, но пока я, увы, не нашла ему никаких подтверждений)
3. Наконец, в Чигирине рассказывают и такую версию событий, в форме легенды. Якобы Гелена умерла вскоре после венчания с Чаплинским от какой-то болезни, а женщина, известная как Мотрона Чаплинская – вовсе не она, а то ли сестра, то ли дочь подстаросты, на которой Хмельницкий впоследствии женился.
В общем, какая из этих трех женщин изображена на портрете – загадка.


Шучу!)))) Лично я думаю, что девушка все-таки была одна. Другое дело – пережить ей пришлось столько, что хватило бы, ей-богу, на троих!

Вот такие компьютерные вариации применили создатели украинского документального сериала «Гра доли» (в смысле, «Игры судьбы»). Подразумевается, что делали их по мотивам того самого портрета, но по мне больше смахивает на Изабеллу Скорупко в роли княжны Курцевич.




День второй. Рожденные в СССР.

В искусстве Советского Союза Гелена-Елена неотделима от образа Богдана Хмельницкого. Типаж везде один – самолюбивая, зловредная и трусливая польская панна с пышным телом, холеными ручками и надменным выражением лица. Цель – втереться в доверие к гетману, чтобы впоследствии предать и отравить его по приказу Речи Посполитой. Впрочем, по мне, так в фильме «Богдан Хмельницкий» 1941 года она (Гарэн Жуковская) даже хорошенькая:





«На пятый день мы поведем Богдана на аркане, как пса. До самой Варшавы!
- На пятый? (с тяжелым вздохом) - Дай Бог! (поневоле возникает вопрос – что ей Богдан такого сделал?!)
- В ночь одну я уничтожил его хутор и забрал тебя. Сечь Запорожскую уничтожим... в пять дней.
- Если бы я не захотела, ты бы не взял меня!» (из диалога между Чаплинским и Геленой)





А это Гелена в одной из постановок оперы К. Данькевича «Богдан Хмельницкий». Певица Зоя Михайловна Гайдай, Киевский театр оперы и балета. Тоже советская эпоха:






Фильм «300 лет тому». Цветной, в отличие от предыдущего. Но Гелена (актриса – Галина Кравченко) мало чем отличается. Разве что, характером помягче. Здесь она не хотела подсыпать Богдану яд, утверждая, что влюбилась в него, пока соблазняла, но нехорошие поляки шантажировали и заставили...





День третий. После третьего звонка.


«Дрогнул занавес и упал...
И под шквалом аплодисментов
В преисподнюю рухнул зал!» (Э. Асадов)
Здесь я хочу сказать об исполнительницах роли Гелены на театральных подмостках. В постановке пьесы В. Веретенникова «Безумная любовь гетмана» ее сыграла актриса Днепропетровского академического украинского музыкально-драматического театра имени Т. Г. Шевченко, Вероника Голованова.




Ничего плохого про эту Гелену сказать не могу, кроме одного: слишком уж приближена к советской трактовке и, как следствие, резко отрицательна.


А вот эта девушка никогда не работала в театре. Просто в одной из украинских библиотек решили сыграть сценки о жизни Богдана Хмельницкого. Получилась вот такая прекрасная, юная Геленка. Чистой воды самодеятельность, но вышло, по-моему, симпатично.



День четвертый. И в зале зажжется свет...

Люблю современное историческое кино. И краски яркие, и костюмы красивые и всегда есть чему улыбнуться, на худой конец.
«Тринадцать лет. Кино в Рязани...
Тапер с жестокою душой
И на заштопанном экране
Страданья женщины чужой...
Погоня в Западной пустыне,
Калифорнийская гроза
И погибавшей героини
Невероятные глаза...» (К. Симонов)
В современном кинематографе образ Гелены Чаплинской претерпел существенные изменения. Героиня заметно похудела (поправка на современные эталоны красоты), помолодела и стала более характерной. Отныне она уже не тень великого гетмана, а личность со своим мировоззрением и своими индивидуальными переживаниями.
Фильм «Богдан-Зиновий Хмельницкий», 2005 год. Здесь впервые, если не ошибаюсь, видим Гелену-блондинку. Чем-то отдаленно напоминающую гордую панночку из экранизации «Тараса Бульбы». Впрочем, в фильме вообще много странного. Но, если закрыть глаза на внешность, Марина Ягодкина справилась с ролью вполне удовлетворительно. Эмоции, во всяком случае, выразила прекрасно.


Кстати, у пяти человек спрашивала, с какой целью Тимош в этот момент производит над Геленкиным лицом странные пассы растопыренными пальцами. Все ответили по-разному. Самая интересная версия была: «привораживает», кроме нее звучали: «в любви признается», «хочет сказать, что она красивая», «гипнотизирует, чтобы она любовника забыла». самая правдивая оказалась: «придушить собирается» )))))))



Украинская телепередача «В поисках истины». Здесь, дабы подчеркнуть документально-художественный характер повествования, на роль Гелены также взяли актрису. Правда, это не кино, посему много от девушки не потребовалось. Не хочу даже фамилии ее узнавать. Чисто мое мнение: худшая Гелена изо всех, что я видела, заносчивая, эгоистичная и лишенная даже признака обаяния.









И, наконец, Фатима Горбенко. Ей досталась роль Гелены в фильме «Гетман», по мотивам все той же пьесы В. Веретенникова. Фильм должен выйти на экраны в марте этого года и я возлагаю на него большие надежды, потому, что исполнительница роли мне глубоко симпатична). У нее большие, выразительные глаза в которых одновременно есть и мудрая грусть пережитого, и полудетская наивность, и свет. И способность быть веселой наперекор всему, неунывающей у нее тоже есть. От всей души желаю ей удачной премьеры!





Однако считаю, что нужен еще один фильм, (или даже небольшой сериал – серий на 4-8), где у Гелены (Мотроны) Чаплинской была бы главная роль. Эта женщина – не тень великого гетмана и, на мой взгляд, ее отношения с Хмельницким – не самое интересное в ее жизни. (не могу назвать их браком, ее единственным замужеством считаю брак с Чаплинским, когда было традиционное, а не заочное венчание. Что касается Хмельницкого, для него Геленка была дочерью, позже – военной добычей и пленницей, потом, возможно, любовницей или другом, и, наконец, под старость – укором совести, но женой - никогда). Главное – это ее сильный характер и еще, думаю, умение жалеть и прощать...


А это кандидатуры, подобранные мной. Может быть, они не слишком удачны, но это то, что приходит в голову.
Француженка Изабель Аджани, сыгравшая королеву Марго в экранизации романа Дюма 1994 года:





И российская актриса Ольга Сутулова:





Вообще говоря, я считаю, что внешность актрисы не так уж и важна (никто, кроме Чаплинского с Хмельницким, ведь не знает толком, как выглядела Гелена), главное, чтобы был хорошо сыгран характер.

День пятый (Смотрите выше!)

@темы: "Фан-арт", "Кино", "Флэшмоб", "Гелена Чаплинская", "Театр"

---

Итоги моего года.Бертрада,Adelajda,Яртур,Hajduczek,iragnarsson,Sangha с праздником!

Не знаю адреса Деда Мороза, потому пишу сюда!!!))))


Всех с наступающим!
Бертрада, Adelajda, Яртур, Hajduczek, iragnarsson, Sangha - вас в особенности, но всех остальных тоже! Пусть будут у вас красивые замки, и рыцарские подвиги, и острые мечи, и кинжалы с бриллиантовой рукоятью, и фильмы, и книги и ... что там еще для вдохновения нам надо?))) Счастья, здоровья, любви, романтики, наслаждения всем и вся, взаимной любви к миру и людям, стихов, сирени, рая, звезд... и так далее и тому подобное.




Ребята, Я счастливая в это году. У меня все было... Самое главное - были и остались ярчайшие впечатления. Я ощутила силу шторма в сорока метрах высоты над финским заливом, я провела рукой по замшелым камням выборгского замка, я босиком ходила по камешкам петергофского пляжа, я обошла сесь парк Екатерининского дворца (а это было не так-то просто!)
Все было, все... И друзья, и романтика, и солнечный блеск Невы, и задумчивые сфинксы на закате... И вкус огуречного лимонада и вяленых томатов в итальянском ресторанчике на Невском...
Были потрясающе атмосферные книги и не менее яркие фильмы. Это был первый год свободного доступа в интернет, так что меня просто шатола из стороны в сторону... "Огнем и мечом"и "Пан Володыевский, "Возвращение воеводы Лэпуняну"" и замки графа Дракулы, плащ и шпага и история славянских народов, ужастики и сказки, чешские, русские, итальянские. Японские и китайские легенды... Марго с Генрихом Наваррским... Да мало ли, что еще!
Я приобрела кучу хороших книг, брошку-камею, модель старинного средневекового замка, куклу-гестальту и куклу-марионетку, и ожерелье из рудракши. Мне подари посох дождя... Говорят, с его помощью шаманы воскрешали мертвых.
Это все, и еще много что было... а чего же я хочу в новом, грядущем году?
Я хочу, чтобы все были здоровы и войны нигде не было. Это наивно, но это так. Чтобы мои украинские, польские, болгарские и т.д. друзья плевали на политику и не бросали меня. Я вообще хочу, чтобы все славянские народы объединились в одно великое государство (когда-нибудь)!
Я хочу отправиться в Каменец-Подольский и положить алую розу на могилу польского рыцаря... Научиться плести украинский венок и делать болгарские мартеницы.
Я хочу друзей... Они у меня есть, и хорошие, но, к сожалению, иногда в другие города уезжают, а мне нужен кто-то рядом... кто-то активный... Бои на мечах, скачки верхом, всякие там коньки-ролики, подвиги разные, спасение мира... короче, чтобы шевелил меня и не давал лениться и спать по жизни))))
Я хочу, чтобы вышли украинские фильмы "Максим Оса" и "Гетман", чтобы они были хорошими и добрыми, и мне понравились. И еще хочу посмотреть "Кровавую леди Батори" с С. Ходченковой.
Я хочу, чтобы в нашем городе открыли итальянское кафе со всякими там пастами, ризотто и пенне.
Я хочу очень много всего посмотреть, прочитать и написать)))
И, главное, хочу в этом году не быть хрюшкой-эгоисткой, как обычно, а принести миру хоть какую-то пользу.
У меня все. С Новым счастьем Вас всех!!!!!

@темы: " Sangha", "Adelajda", "Hajduczek, "iragnarsson", "Бертрада", "Яртур", "Новый год"

---

Адели)

Про нее не снимают кино и не пишут стихов и песен. Есть правда несколько книг.




П. Загребельный "Евпраксия", Е. Арсеньева "Жертва Вечерняя", Казовский "Месть Адельгейды", и, наконец "Рыцари Христа" А. Сегеня (публиковалась под псевдонимом Октавиан Стампас), моя любимая.
В то же время, ее судьба трагичнее и интереснее, на мой взгляд, судьбы Маргариты Наваррской или Роксоланы, о которых вспоминают везде и постоянно.

Евпраксия Всеволодовна (в западноевропейских источниках: Адельгейда, нем. Adelheid, Пракседа, лат. Praxedis; 1069/1071 — 9 июля 1109) — дочь Всеволода Ярославича, сестра Владимира Мономаха, вторая жена императора Священной Римской империи Генриха IV.
Биография

Попала в Германию между 1083 и 1086 гг. как невеста Генриха Штадена, маркграфа Саксонской Северной марки (с которым русские князья имели традиционный союз), после его смерти (июнь 1087) вышла замуж за императора (неизвестно, был ли этот брак политическим). В начале осени 1088 года Евпраксия в качестве «нареченной» Генриха IV пребывала в монастыре в Кведлинбурге под опекой аббатиссы Адельгейды, сестры императора. 14 августа 1089 года магдебургский архиепископ Гартвиг в Кёльнском соборе венчал 39-летнего Генриха IV и 18-летнюю Евпраксию, после обращения в католичество принявшую имя Адельгейда (Аделаида). Коронация королевы Адельгейды произошла вскоре после Рождества 1089 г. в Кёльне. Охлаждение между супругами наступило быстро, стремительно принимая скандальные формы, на фоне ожесточенной борьбы за инвеституру.

В том же году, благодаря удачной дипломатии римского папы Урбана II, противники Генриха IV заключают политический и военный союз — 43-летняя Матильда Тосканская вступает в брак с 17-летним Вельфом V.

В марте 1090 года Генрих IV возвращается в Италию, чтобы вмешаться в борьбу между Климентом III и Урбаном II и продолжить войну против Матильды. В апреле 1090 года Генрих IV прибыл в Верону, куда чуть позже перебрался и его двор. Исключая короткий период жизни в Падуе (январь — август 1091 года) Евпраксия вплоть до 1093 года оставалась в Вероне, где в 1092 году умер её новорождённый сын и происходят основные события осложнения отношений с Генрихом.

Накануне Пасхи 1091 года Генрих IV захватил после длительной многомесячной осады Мантую, которую оборонял граф Вельф. С весны 1092 года Генрих IV осаждал крепость Монтевельо, но в октябре вынужден был от неё отступить, повернув своё войско в сторону Каноссы. Здесь фортуна окончательно отвернулась от императора — в октябре 1092 года Генрих IV потерпел поражение под стенами Каноссы, города Милан, Кремона, Лоди, Пьяченца заключили оборонительный и наступательный союз против императора и взяли под свой контроль альпийские перевалы так, что на этот раз Генрих оказался отрезанным от Германии, вынужден был вернуться в Венецию и в течение трех лет, с 1093 по 1096 год, не мог вернуться в Германию. Его сын Конрад в 1093 году примкнул к Папе и его сторонникам и в Милане был возведен на трон короля Италии.

Будучи фактически узницей в Вероне, Евпраксия бежит оттуда (в конце 1093 года) под покровительство папы римского. У стен Вероны её встретил отряд во главе с Вельфом V и успешно доставил ее в Каноссу к Матильде Тосканской. На церковном соборе в Констанце (апрель 1094) и на синоде в Пьяченце (март 1095) Евпраксия свидетельствовала против Генриха, обвинив его в принуждении к супружеским изменам, в частности, к сожительству со старшим сыном Конрадом, а также обвинила императора в оргиях и сатанизме. Папа Урбан II вновь предал Генриха анафеме. Жалоба Евпраксии была признана справедливой и она получила отпущение грехов.

Некоторое время после этого Евпраксия жила в Италии, по-видимому при дворе Конрада. Но около 1096-1097 г., как полагают, она отправилась в Венгрию, «где у неё было много родственников», но там не задержалась и около 1099 года вернулась в Киев, где после смерти мужа в августе 1106 года постриглась в монахини (6 декабря 1106 года) и умерла в 1109. Похоронена в Печерском монастыре.

Уму непостижимо, сколько пришлось пережить женщине, вся вина которой была в том, что в мужья ей достался мерзавец. Это каким же гадом надо быть, чтобы их церковь даже без его согласия развела - это в те-то времена! Единственный, кто относился к Адели по человечески, видимо, был Конрад, сын мужа. У такого отца - такой сын, надо же! Впрочем, это в истории не редкость и очень хорошо.
Из романа А. Ладинского "Последний путь Владимира Мономаха":
"Евпраксия чувствовала, что молодой граф не презирает свою мачеху, несмотря на всю мерзость, в какую ввергли ее люди. Императрица видела это по его почтительным взглядам. Когда они остались вдвоем на дороге, потому что итальянский паж стал осматривать ногу своего споткнувшегося коня и оба рыцаря тоже слезли со своих жеребцов, чтобы достойным образом обсудить этот интересный случай, она тихо спросила спутника:

Конрад, что ты думаешь обо мне?

Граф ответил не сразу, очевидно, не хотел отделаться пустячной фразой. Он окинул долгим взором голубые холмы на краю неба и замок на горе, уже ставший розоватым от лучей солнца, приближающегося к закату. Может быть вспоминая какие-нибудь примеры из священного писания, он вдруг ответил по-книжному:

- Жертва вечерняя

Она не поняла, что он хочет сказать, и переспросила:

- Не презираешь ли ты меня?

Из женской стыдливости и гордости Евпраксия никому не рассказывала о том, что ей приходится переживать по воле своего безумного супруга. Только значительно позднее, уже будучи не в силах нести в одиночестве страшное бремя, императрица открылась на исповеди духовнику в непотребстве своей жизни. Однако она страшилась, что многим известно ведь людей нельзя заставить молчать, в каких ужасных пороках она невольно принимала участие. Должен был слышать об этом и Конрад.

- Не презираю, - наконец промолвил он. - Как брошу в тебя камень, когда, может быть, и я нахожусь во власти сатаны? В императора вселился бес. Я говорю тебе, как нежно любимой сестре: беги из этого ада, или ты погубишь свою душу навеки.

- А ты?

- Он отец мне. Куда мне бежать от него? Я наследую престол.

- Мне тоже некуда бежать...."
Да, это было так... Но все-таки убежала, умничка. И добилась свободы. Правда ничего на этой свободе, кроме презрения , не получила, только и смогла, что в монастыре себя заживо похоронить. Вот и все счастье.... Жаль.

---

Лапочка моя)))) Правдивый юмор про любимого героя кино, Дюма и истории

Тётка короля
Когда Генрих IV вступил в Париж, он в тот же день отправился к своей тётке мадам де Монпансье, и попросил подать ему варенья. Тётка удивилась:

"Не иначе, как вы спрашиваете его ради насмешки. Думаете, небось, что оно у меня все вышло".

Генрих легкомысленно ответил:

"Да нет, я просто есть хочу".

Мадам де Монпансье велела принести горшок абрикосового варенья, положила королю и захотела, по этикету, попробовать его первой. Генрих её остановил:

"Опомнись, тётушка!"

Та удивилась:

"Как? Мало я, по-вашему, натворила? Неужто вы меня не подозреваете?"

Король отмахнулся:

"Да ничуть не подозреваю, тётушка".


С тех пор мадам де Монпансье стала верной сторонницей своего племянника.


Болезнь и храбрость
Король Генрих IV обладал в бою большой личной храбростью, но перед началом сражения или при виде приближающегося противника с ним обычно происходил приступ медвежьей болезни. Обращая это в шутку, Генрих IV обычно при этом говорил:

"Пойду-ка постараюсь для них [врагов, то есть] хорошенько!"


Клептомания
Рассказывают, что Генрих IV был клептоманом и брал всё, что попадалось ему под руку, но потом всё возвращал. Генрих говорил, что если бы он не был королем, то его бы непременно повесили.


Пусть попоют!
Герцогиня де Бар, сестра короля, имела право приглашать в Лувр проповедников, но распевать псалмы там не разрешалось.
Однажды, когда Генрих IV пришел к сестре и стал с ней о чём-то беседовать, группа придворных заждалась герцогиню. Агриппа д’Обинье (1552-1630) вошёл в покои герцогини и на недоумение короля ответил:

"Герцогиню, давно уже ждут, государь".

Король решил, что речь идет о проповедниках, и ответил:

"Ну, что ж, пусть себе попоют, ежели им скучно".

Д’Обинье решил подшутить над королем и передал его слова собравшимся придворным. Их было довольно много, и они начали громко петь.
Король удивился:

"Что это?"

Когда Генриху IV объяснили, что произошло, он обратился к сестре:

"Бог ты мой! Ступай же скорее туда, и пусть они немедленно замолчат".






Кто его выпорет?
Однажды Генрих IV приказал выпороть дофина, будущего короля Людовика XIII, и Мария Медичи возмутилась:

"Со своими ублюдками вы бы так не поступили!"

На что король рассудительно возразил:

"Что до моих ублюдков, то мой сын всегда сможет их высечь, ежели они станут валять дурака; а вот его-то уж никто не выпорет".




Уступчивость короля
В Фонтенбло в одном из садов ограда делала довольно значительный выступ вглубь сада, обходя какой-то домишко. Владелец дома не захотел продать его королю, хотя Генрих IV предлагал за дом значительно больше его стоимости, но силой принуждать владельца дома король не захотел.

@темы: "Дюма", "Генрих Наваррский", "Юмор и не только"

---

Супер! Особеннно некоторые!

28.11.2010 в 13:36

Пишет  IRAERSHOVA:

27.11.2010 в 07:55

Пишет [J]Carlisle[/J]:

Взято из "Дом господина Дюма"

27.11.2010 в 03:16

Пишет  Solar Ray:

Анекдоты про героев А. Дюма
Автор: Lady Orbit (Solar Ray)
Фэндом: А.Дюма
Отказ от прав: герои принадлежат А. Дюма, переделки анекдотов мои

Просыпается Атос утром в развороченном погребе. Удивленно оглядываясь по сторонам, он поднимается вверх по лестнице. В общем зале тоже разгром: сломано все, что можно было сломать. Посреди этого хаоса прямо на полу, обхватив голову руками, сидит трактирщик. Атос участливо обращается к нему:
- Скажи, любезный, кто тут так все разворотил?
Трактирщик тяжело вздыхает.
- Ох, сударь, какой Вы добрый, когда трезвый!..

- Скажите, лорд Винтер, а почему ваш племянник одет в черное? - спросил Арамис, разглядывая стоящего на скале Мордаунта.
- Он в трауре по своей матери.
- Но она умерла 20 лет назад, почему он носит его до сих пор?
- Так ведь она всё ещё мёртвая, - резонно ответил англичанин.

- Господа, - хвастается герцог де Шеврез своим приятелям, - сегодня за одну ночь я наставил рога трем дворянам сразу!
- Как это может быть?
- Я провел ночь с собственной женой.

Холодный дождливый вечер. Миледи стучит в дверь своей камеры. На стук является Фельтон.
- Сэр, я ужасно замерзла, - жалуется узница.
Фельтон молча разводит огонь в камине и выходит. Через некоторое время он снова слышит стук.
- Сэр, но я не могу согреться, - капризно говорит Миледи.
Фельтон укрывает её пледом и приносит чашку горячего чая.
- Но, сэр, мой покойный муж всегда согревал меня своим телом,- говорит Миледи, жеманно поводя плечами.
- Но, Миледи, я не могу в такой дождь доставить Вам тело вашего покойного мужа, – невозмутимо отвечает пуританин.

Королева-мать разговаривает с Генрихом III:
- Генрих, вы уже достигли такого возраста, когда приходит пора подумать о женитьбе. Вот, например, испанская принцесса - известнейшая династия, огромное приданое, да и не дурна собой.
- Да я понимаю, мама, но она мне не нравится.
- Может быть английская принцесса? У нее менее известная фамилия, но тоже неплохое приданое...
- Вы знаете, мама, она мне тоже не нравится.
- Хорошо, Генрих, тогда скажите сами, на ком бы вы хотели жениться?
- Мне неловко это говорить, но я хотел бы жениться на нашем конюхе...
- Ка-ак!!! Но он же гугенот!

Утро в Лувре. Людовик XIII завтракает. Анна Австрийская спускается по лестнице из спальни и говорит:
- Дорогой супруг, у меня для Вас плохая новость. То, что я принимала за беременность, оказалось не беременностью...
- Как, мадам, y нас не будет наследника? – расстроено спрашивает король.
- К сожалению, нет.
- Боже мой, опять эти нелепые телодвижения!

- Мистер Мордаунт, Вы так великолепно справляетесь со своими обязанностями, что я даже не знаю, что бы я делал без Вас. Но с понедельника я все-таки попробую... - сказал Кромвель, передавая Мордаунту документы на фелуку, начинённую порохом.

Поспорил как-то Людовик с Филиппом, что заставит трех человек с моста прыгнуть. А тут как раз Луиза идет. Людовик ей и говорит:
- Луиза, я тебя не люблю.
Луиза в истерике прыгает с моста. Тут подходит Рауль.
- Рауль, скорее! Луиза прыгнула с моста!
Рауль, не раздумывая, тоже бросается с моста.
Через некоторое время появляется Арамис.
- Господин Д’Эрбле, а знаете, я своим указом запретил прыгать с этого моста…

Анна Д’Бейль обнимает самозваного кюре и просит поцеловать её. Он решительно отказывается.
- Мы ни в коем случае не должны этого делать. Это будет недостойным поведением. Помните, я ваш брат. В принципе, нам даже не следовало бы сейчас лежать вместе в одной постели.

Страшный Суд. Подсудимая – Миледи. Свидетелем вызывают камердинера лорда Винтера.
- Свидетель! Вы видели, как эта женщина подсыпает яд в бокал своему мужу, и ничего не предприняли?
- Предпринял! Я сразу побежал к своей невесте и сказал, что свадьба отменяется!

Объявление: Пропала девушка. Приметы: прелестна, как ангел небесный, как демон коварна и зла. Нашедшему – царствие небесное.

Мазарини поймал золотую рыбку. Рыбка посмотрела на него и говорит:
- Лучше сразу зажарь!

Свидание Портоса и г-жи Кокнар. Портос пристально смотрит на свою даму.
- Что Вы на меня так смотрите? – смущается она.
- Да, вот думаю – ещё выпить, или Вы мне уже нравитесь...

Приходит Мазарини в церковь к распятию и обращается к Богу:
- В чём моё счастье, Господи?
- Твое счастье в том, что у меня руки прибиты!.. – отвечает Бог.

Миледи убедила лорда Винтера, что Д’Артаньян её смертельно оскорбил.
Лорд Винтер, горя благородным гневом, врывается в квартиру гасконца:
- Милостивый государь! Вы грубо оскорбили мою сестру, Миледи Винтер. Мы будем драться. Я вызываю Вас на дуэль!
- К сожалению, вы опоздали - я уже дрался с вашей сестрой, - язвительно отвечает Д’Артаньян, прикладывая лёд к фингалу.

Рошфор обращается к Миледи:
- Миледи, я слышал, что вы недавно похоронили своего мужа. Какое горе! А что с ним случилось?
- Вы знаете, сударь, - замялась та, - он умер...

Лорд Винтер говорит своей жене:
- Дорогая! Надо уволить нашего кучера! Он сегодня чуть не убил меня!
- Ну, зачем же сразу увольнять?! Давай дадим ему ещё один шанс!

- Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? – глумливо осведомился черт у сидящей в котле Миледи. Но, получив в ответ испепеляющий взгляд прекрасной грешницы, тут же осёкся и принялся суетливо подбрасывать в огонь дрова.

Идёт венчание лорда Винтера и Миледи. Священник наставительно говорит жениху:
- На вопрос "Согласны ли вы стать мужем?" надо отвечать "Согласен", а не "Была - не была!"

Мордаунт подорвался, утопился, застрелился, отравился… В общем, развлекался весь день.

- Мистер Мордаунт, извините, а почему вы купаетесь в черном костюме и в шляпе? – вежливо осведомился Атос.
- Видите ли, сударь, я не купаюсь, я тону... – ответил Мордаунт.

Арамис: На самом деле самого дела нет. В самой деятельности заключена самость дела - и наоборот. Наоборот получим оборот на, и, таким образом, перевернем образ. Я уже не говорю о природе говора в роде при уже. Ужи и узы - Вы меня понимаете, святой отец?
Иезуит: Конечно, я так и думал, сын мой. Дай еще затянуться.

- Ты умираешь? – участливо спросил Арамис.
- Да, - с трудом ответил Портос из-под обломков.
- Значит, ты встретишься с Богом. Знаешь, если он спросит обо мне, ты меня не видел и не знаешь.

Эпитафия Портосу:
«Так и умер, считая Кембридж английским ругательством».

- Папа, чем хорошо отличается от плохо? – спросил как-то Рауль.
- Плохо - это когда хуже чем было, а хорошо - это когда лучше, чем будет, - глубокомысленно изрёк граф Де Ла Фер.

Д’Артаньян приехал в поместье к Атосу:
- Скажите, Атос, а вы когда-нибудь играли в гольф?
- Да мы с сыном один раз попробовали, нам не понравилось.
- Скажите, а вы когда-нибудь пробовали устриц?
- Да мы с сыном как-то попробовали, нам не понравилось!
Пауза, Д’Артаньян спрашивает:
- А сын у вас тоже один?

- Ослы эти англичане! – возмущался ДАрт, приехав в Англию за подвесками. - Нет, чтобы говорить по-французски, как все люди.

Накануне своего злополучного визита к миледи Д’Артаньян получил анонимное письмо следующего содержания:
"Если рассудок и жизнь дороги вам, не ходите этой ночью к Миледи Винтер".

Коль говорят «люблю до гроба»,
то гроб имеют в виду наш… (с) лорд Винтер

- Какая цельная личность. – Задумчиво проговорил Атос, глядя на то, как Мордаунт стреляет в лорда Винтера.
- Что Вы имеете в виду? – поинтересовался Д’Артаньян.
- Видит цель – сразу стреляет… - пояснил Атос.

- Вы знаете Фернана, Данглара и Вильфора?
- Я знаю их так хорошо, что не разговариваю с ними уже тринадцать лет, – ответил граф Монте-Кристо.

«Я пал уже так низко, что теперь могу вытворять, что угодно – глупее выглядеть уже не буду», - подумал Мордаунт и стянул Атоса в воду.

«В каждом генерале умирает пацифист. Под пыткой» - размышлял Арамис, занимаясь самобичеванием в своих покоях генерала ордена иезуитов.

- Лилльский палач умер! - крикнул Гримо прямо с порога. - отравление тяжелыми металлами.
- Как это? - удивились мушкетеры.
- Нож в сердце, - пояснил слуга.

Фелука «Молния» на полном ходу врезается в берег и взрывается. Из-под обломков вылезают мушкетеры.
Д’Артаньян:
- Это все из-за меня! Я поздно бочки с порохом заметил.
- Нет, это из-за меня, - вторит ему Атос, - я не смог этого предвидеть.
Тут откуда-то вылезает Грослоу:
- Все из-за меня! Это я виноват, надо было паруса убрать…
Мордаунт отряхивается:
- Блин!!! Чуть не убили, сволочи!

- Пей!
- Не могу... – отказывается Мордаунт.
- Пей! – настойчиво повторяет Арамис.
- Не могу, вырвет...
- Кто ж тут вырвет? – удивляется Портос. - Все ж свои!

Сидит Констанция у окна и считает, загибая пальцы:
- Кэтти - это раз, Миледи - это два... Эх, еще двух не хватает, - огорченно вздыхает она.
- Чем это ты занимаешься? - с подозрением спрашивает ее Бонасье.
- Да, вот слышала, что если мужчина четыре раза сходит налево, то по законам геометрии непременно вернется домой.

- Друг мой, доброта Вас погубит! - обратился Арамис к только что втащенному в шлюпку Атосу.
- В смысле, кто-нибудь добьёт из жалости, - хмуро уточнил Д'Артаньян.

Мушкетеры договариваются отомстить палачу за смерть Карла I:
- Давайте его убьем! – говорит Д’Артаньян.
- А если он нас? – возражает Атос.
- А нас-то за что?! – хором удивляются Д’Артаньян, Арамис и Портос.

Диалог Ришелье и Рошфора:
- А что, если...
- Не стоит!
- Ясно... Тогда может быть нужно...
- Не нужно!
- Понятно. Разрешите хотя бы...
- А вот это попробуйте!

Мушкетеры сидят в шлюпке. Вдруг раздается вопль Мордаунта:
- Спасите! Помогите! Я не умею плавать!
Мушкетеры молчат. Мордаунт не унимается:
- Спасите! Помогите! Я не умею плавать!
Д'Артаньян, обращаясь к мушкетерам:
- Друзья, кто-нибудь из вас умеет плавать?
Все отрицательно качают головами.
- И я не умею. Но мы же не кричим об этом на весь Ла-Манш!

****
Мордаунт подходит к воротам рая. Апостол Петр, сидя за конторкой, заполняет анкеты умерших.
- Причина смерти? – будничным тоном спрашивает он Мордаунта, не поднимая глаз от бланка.
- Усталость, - немного замявшись, отвечает тот.
- Какая усталость? - недоумевающее переспрашивает его Апостол, поднимая голову.
- Не знаю, просто они сказали, что очень от меня устали, - поясняет Мордаунт.

Мария Медичи заботливо обращается к Генриху Наваррскому:
- Дорогой зять, у Вас голова не болит?
- Нет…
- Значит, не работает, - сокрушенно качает она головой.
- ?..
- Да, я тут куклу Вуду проверяю.

***
Шико сидел на троне, лениво перебирая струны лютни, когда в зал вошел король.
- Кажется, наши отношения с герцогом Анжуйским стали налаживаться, - довольно потирая руки, сообщил он.
- ?.. – Шико удивленно поднял брови.
- Сегодня он назвал меня многогранной личностью! – улыбаясь, пояснил король.
- Не обольщайся. Скорее всего, он хотел сказать, что ты гад, мерзавец и подлец в одном лице, - отозвался шут.
***
Третий час ночи. Генрих III донимает Шико жалобами на свою тяжелую жизнь.
- Скажи, Анри, а ты никогда не думал о самоубийстве? - с живым интересом спрашивает Шико.
- Что ты, Шико, конечно, нет! - с ужасом отвечает король.
- А ты подумай, подумай...

@темы: "Юмор", "Дюма"

---

Полузадачки по Дюма. Автор - _scally (http://ficbook.net/readfic/326643)

1) У Анны Австрийской было двенадцать подвесков. Два подвеска сперла Миледи, а затем такое же количество подвесков вернул королеве д’Артаньян. Вопрос: Сколько осталось жить Бэкингему, если один подвесок д’Артаньян-таки умыкнул на счастье?

2) У Бюсси д’Амбуаза было множество любовниц (в том числе и королева Наваррская). Вопрос: на кой икс ему понадобилась еще и Диана де Меридор?

3) Юридическая задача. Миледи, графиня де Ла Фер, леди Винтер, Шарлотта Баксон, леди Клярик. Вопрос: сколько деклараций о доходах нужно заполнять этой даме – одну или пять?

4) Господин де Тревиль утверждает, что видел д'Артаньяна в полдесятого вечера. Однако, Ришелье уверен, что в это время д’Артаньян был в другом месте. Вопрос: что нужно сделать господину де Тревилю – починить часы или сходить к доктору?

5) Генрих должен две сотни мильонов,
На миньонов потратился он.
Так какой же придумать закон,
Что б как раньше могли Можирон
Де Келюс, де Шомберг, д’Эпернон
Избежать долгового урона?

6) Атос недоповесил Миледи, недовоспитал сына и недоспился. Вопрос: почему мы его так любим?

7) Арамису тридцать семь лет.
Брехня али нет?

8) Пять дней в неделю брат Горанфло предается чревоугодию, а по средам и пятницам делает вид, что постится. Вопрос: сколько “Ave” и сколько “Pater» необходимо читать брату Горанфло ежедневно, дабы избежать третьего круга ада?

9) Герцогиня де Шеврез любила Арамиса, а родила от Атоса. Вопрос: А что же Портос?

10) Из пункта А в пункт П едет Екатерина Медичи. Через неделю она начинает жалеть, что вообще изобрели карету. Вопрос: Когда от Парижа до Анжера проложат нормальные дороги?

11) В кабачке у мэтра Бономе собираются гугеноты, а у мэтра Ла Юрьер - католики. Вопрос: кто будет следующим королем Франции, если у метра Бономе клиентов в два раза больше?

12) Шавиньи узнал, что герцог де Бофор собирается бежать из Венсена. Он усилил охрану и стал проверять камеру каждые полчаса. После полуночи он стал заходить в камеру каждые пятнадцать минут. Вопрос: сколько раз Шавиньи заходил в камеру после полуночи, если герцог де Бофор сбежал в пять часов утра?

13) Средняя высота деревьев в Ла Фере - 4 метра. А глубина черного пруда - 5 метров. Вопрос: где лоханулся граф де Ла Фер?

14) Армия Оливера Кромвелля составляет тридцать тысяч человек, а армия Карла первого - четыре человека, включая его самого. Вопрос: почему мы надеялись, что Карл Первый все-таки прорвется?

@темы: "Графиня де Монсоро", "Юмор", "Три Мушкетера", "Дюма", "Не своё"